Андрей Посняков - Мятеж
– Для сирых да нищих всегда плохие времена. Так не возьмете?
– Я сказал уже.
– Жаль… Ну что ж… тогда в Углич пробираться буду. Тут все равно не останусь, нет!
Проводив отплывающий струг, Сенька понуро уселся на мостки, свесил босые ноги в воду, так и просидел почти что до вечера, а наутро обратно пришел, уже хозяином, коновалом, изрядно побитый… и на второй день пришел, и на третий… Тоже вот так сидел, ногами болтал… покуда вдруг не увидал там же в воде – деву! Красивую – не оторвать глаз – очи серые, светлые волосы льются по плечам водопадом, а лицо… вот уж красота-то где есть, однако! И где? В реке! Русалка она, что ли?
– Парень, ты не с рядка, случайно?
– С рядка…
Обернулся Арсений – девчонка-то позади него, на мостках стояла – в воде отражалась. Славная такая девчонка, светлые глаза, щечки ямочками, только какая-то понурая, побитая, что ли… но ничуть не менее красивая, чем та, водяная!
– Тебя как зовут?
– Ирина… В честь святой Ирины прозвана, да, видно, не в масть.
– А я – Арсений, Сенькой тоже звать можно.
Господи! А губа-то разбита, будто кто-то сильный… наотмашь…
– Ты не ходи, Сенька, в рядок, там мор.
– Что?!
– Черная лихая смертушка. Я знаю!
– Да что ты можешь знать? – недоверчиво прищурился отрок. – Ты что, лекарь, что ли?
– А ты, можно подумать, лекарь?
– Не лекарь, да в море кое-что понимаю. Слушай-ка! Ты посиди тут немного, ладно? А я сбегаю гляну… Я быстро, ага?
Девчонка намертво ухватила парня за руку:
– Нет. Никуда тебя не пущу. Что там с тобою будет?
– Ничего плохого не будет, Христом-Богом клянусь! – быстро перекрестился Арсений. – Я просто посмотрю, я у лекаря немецкого в служках ходил, кое-что ведаю. Болезни не нахлебаюсь, не бойся, а все, что увижу, о том надобно будет князю великому доложить!
– Князю? – Ирина изумленно хлопнула ресницами – длинными, пушистыми, черными. – Так давно ушли струги-то. Еще третьего дня.
– А мы, если что, нагоним, – обернулся с пригорка отрок. – Они по реке, а мы напрямик – тропками. Да и князь торопиться не будет – я чаю, по пути у него еще немало дел. А мы… – Сенька замялся. – Мы весть важную принесем. Правда – худую. Пойдешь со мной?
– Пойду! Хоть куда пойду… лишь бы не здесь, лишь бы…
– Вот славно как! Тогда сиди, дожидайся…
Пробежав по тропе вверх, к рядку, Арсений не выдержал, оглянулся, помахал девчонке рукой:
– Ты только меня дождись, слышишь!
Глава третья
Лето 1418 г. Кашинский удел
Сыск
– В Крутогорке мор, княже! И в Угланове – тож! – спешившись, доложил молодой десятник Иван Афанасьев сын, еще с утра во главе дюжины своих молодцов посланный князем по окрестным селеньям – в разведку.
Сидевший на мостках, по-простецки свесив ноги, Егор оторвал взгляд от золотисто-оранжевого заката, от подсвеченных солнцем облаков, медленно плывущих по темно-голубому небу, от светлых вод реки, перечеркнутых длинными тенями росших на том берегу сосен:
– В Крутогорке, говоришь? И в Угланове? Ай-ай-ай… мы ж недавно там все зачищали, и вот вам, на обратном пути – нате! – Поднявшись, князь покачал головой и прищурился. – К Кашину мор идет – так выходит?
Десятник не отвел глаз, кивнул:
– Выходит, княже, так.
– Да это и без твоих слов понятно! – вдруг осерчал Вожников. – Непонятно другое – с чего бы?
– Так, может, крысы…
– Может, и крысы… А если люди? – Взгляд князя внезапно наполнился тяжестью и вот-вот готовым прорваться гневом, как бывает, когда люди, которым веришь, на которых надеешься, вдруг не оправдывают этих самых надежд. – Вы что же народ-то не расспросили? Просто прокатились – по хорошей-то погоде, на лихих-то конях – в охотку! Я б и сам с удовольствием прокатился, уток бы пострелял. А? Что взор потупил? Я тебя спрашиваю, товарищ сержа… господине десятник! Отвечай!
– Так я и это… отвечаю, великий князь. – Справившись с волнением, воин подтянулся, живенько стерев ладонью грязное пятно на бахтерце – доспехе из вертикальных стальных пластин, соединенных промеж собой кольцами, нечто вроде куртки с короткими кольчужными рукавами и подолом. Для разведки, для рейдов – добрый доспех, не тяжел, удобен.
– Мы все ж поговорили, – спрятав обиду, вытолкнул из себя Иван. – И с косарями, и с обозниками, даже с пастухами – отроками малыми.
Вожников ухмыльнулся, передразнил:
– Молодцы – «с отроками малыми». И что вам эти отроки сказали?
– Что мор передать можно, – почесав щетинистый подбородок, угрюмо отозвался десятник.
– Ага! – Князь всплеснул руками. – То-то мы без них о суеверии сем подлом не знали, не ведали. Значит, и в Угланово, и в Крутогорку – мор кто-то принес! Что ж вы про чужих не спросили?
– Мы спросили, княже. – В светлых очах воина сверкнула возникшая вдруг уверенность. – Отроци те грили – бахметьевские ден пять назад приходили мириться. У них с Углановом да Крутогоркой вражда давняя – пастбище не могут поделить да заливной луг…
– Еще и орешник, – подсказал кто-то из воинов, смущенно переминавшихся с ноги на ногу за спиной своего командира.
– О! – издевательски расхохотался Егор. – Пастбище, заливной луг и орешник. У вас что – кадастровая экспедиция, землемеры хреновы?! Какая разница, из-за чего у них там вражда… главное, что вражда… И вдруг ни с того ни с сего бахметьевские пришли мириться? Ране о том не сговаривались?
– Не сговаривались, великий князь.
– Не сговаривались или вы об том не спрашивали?!
– Не сговаривались. – Иван, Афанасьев сын, вновь потупился, признался: – И мы не спрашивали… Просто пастушата сами сказали.
Князь дернул шеей:
– Пастушата – молодцы, а вы… А что Бахметьево – большая деревня?
– Большая, княже. В пять изб.
– Ну, хоть это знаете. Значит, что же – и там чума, и, надо полагать, давно… Эх, как же мы просмотрели! – Вожников задумчиво пнул ногой валявшийся на мостках камень. – Ладно, чего уж теперь. А обозные да косари вам что сказали? То же, что отроки?
– То же.
– Что ж… Ужинайте, и вперед. То есть – назад, – подумав, распорядился князь. – Возвращайтесь. Я так полагаю, пастушата и в ночь при стаде останутся. Вот и расспросите конкретно, уточните – как бахметьевские выглядели. Нездорово ли или, может, вообще кашляли да харкали кровью? А еще спросите: откуда вообще поверье-то пошло, что мор можно другим передать и тем самым от болезни своей избавиться? – Егор невесело хохотнул и прикусил губу. – Ишь, ухари бахметьевские… решили чуму врагам своим заклятым передать! Интересно, сами до того додумались или кто подсказал? Ежели подсказал, так надо выяснить – кто.
– Выясним, княже…
Махнув рукой, Егор милостиво разрешил воинам удалиться, да и сам отправился в разбитый на берегу шатер – спать. Стемнело. У плеса в серебристом свете луны маячили черные тени судов. Слышно было, как перекликиваются караульные, даже – как всплеснула на плесе какая-то крупная рыба. На берегу, напротив стругов, горели костры, отражаясь в темной воде реки желто-красными дрожащими звездами. Пахло ухой, людским и конским потом, смолою. Коней по приказу князя везли с собой на специальных ладьях, немного, но чтоб лошади для небольших мобильных отрядов всегда под рукою имелись.
Егор уснул не сразу – голову переполняли заботы, необходимо было вновь устанавливать строгие карантины – бороться с чумой жестоко и даже в чем-то бесчеловечно. А по-другому в эту эпоху – никак! Ни стрептоцида, ни других антибиотиков нету, способ один – выжигать заразу каленым железом, в прямом смысле слова выжигать: окружать зараженное селенье воинскими людьми, никого не впускать и не выпускать – ждать, покуда вымрут, а потом сжечь все к чертовой матери. Только так! Это с деревнями… В крупных же городах – выявлять и изолировать районы, улицы, даже отдельные дома – если выйдет. И в города, на рынки на зараженной территории никого не пускать, покуда мор не прекратится. Казалось, на этот раз как-то удастся обойтись без подобной не слишком-то полезной для экономики меры – ан нет, не обошлось! Кашин все же «закрывать» придется… слава Господу, около Углича, Твери, Ярославля мора пока еще нет – не пустили. А вот Кашин… Бахметьевские мужики ко врагам в ближайшие деревни пошли, а иные? Конечно, в город попрутся, по корчмам да на рынках чужаков заражать – кому-то болезнь «передать» надо.
Промаявшись в полусне почти до утра, Егор вскочил с первым проблеском солнца, немедленно отправив гонцов в Кашин со строгим наказом тамошнему удельному князю Василию Михайловичу, человеку обстоятельному, хозяйственному, во все дела удела своего вникающему. Таких бы поболе, так нет же – по большей части горлопаны князьки-то, родовитостью своей друг перед дружкой кичатся, гордецы чертовы. Ах, сменить бы их всех на верных воевод-губернаторов! Ничего, придет еще время…
Солнечное летнее утро началось резко, внезапно. Вот только что еще было темно, и вдруг зажглось, вспыхнуло алой зарею небо, вызолотились, загорелись вершины сосен, и теплый утренний свет быстро пополз вниз – по желтоватым липам, по кленам, осинам, вербе. Вот добрался до краснотала, до ив, отразившись в реке, высветил старую ветлу, заросли камышей, папоротники. Весело защебетали по кустам птицы, замахали пестрыми крыльями бабочки, а над самой водой пронеслись синим прозрачным вихрем стрекозы. Над самым ухом спустившегося к стругам князя вдруг зажужжал шмель – обстоятельно так зажужжал, деловито, будто исполнял какое-то необходимое государственное важное дело.
