Стилист - Геннадий Борисович Марченко
Далее я действовал без промедления. Вновь приняв вертикальную стойку, опустил кулаки с сомкнутыми в замок пальцами на затылок согнувшейся от болевого шока фрау Шварц, и та без сознания растянулась у моих ног.
Я оторвал шнур от телефона и скрутил им руки ей за спиной. Хорошо так скрутил, когда очнётся — взвоет от боли.
Ф-у-ух! Кажется, разобрался со всеми… А нет, настырный Петер почти добрался до пистолета, и мне пришлось ускориться, чтобы придавить подошвой ботинка пальцы его левой, почти дотянувшейся до оружия руки. Раздался мерзкий хруст и очередной крик боли. Похоже, и левшой он теперь станет нескоро.
Теперь можно идти. Пленных брать не будем, но и добивать тоже. Разве что забрать трофеи. Я подобрал пистолет, выщелкнул обойму и, приоткрыв форточку, швырнул в ночную тьму. Затем протёр носовым платком на рукоятке отпечатки пальцев и положил пистолет на стол.
Интересно, из какой он спецслужбы? ЦРУ, «Штази»? Хотя «Штази» вроде гэдээровский аналог КГБ. Ну не суть важно, провалил ты, брат, задание.
Кстати, фотографии надо бы забрать… Нет, лучше сжечь. Зажигалка как раз на столе, пепельница у кресла, где сидел главарь этой гоп-компании. Жаль, негативов нет… Или спросить у Петера?
— Мистер, а не будете ли вы так добры сказать, где находятся негативы этих фотографий?
Молчит, собака… Я присел на корточки перед стонущим от боли неудачливым вербовщиком, взял его искалеченные пальцы в свои и немного сжал. Тот буквально взвился:
— Oh, my God, it hurts!
— А родной-то язык для нас, оказывается, английский, — усмехнулся я. — Может, вы не Петер, а Питер? Впрочем, неважно… Меня интересует, где негативы?
— Их здесь нет, — простонал он.
Жаль… Впрочем, от меня не убудет, если я немного пороюсь в закоулках этой квартиры. Я с энтузиазмом принялся за дело, даже в шкафу покопался, возле которого лежал труп Клауса, стараясь при этом не вляпаться в застывающую кровь. Нет, ничего… Ладно, вернёмся к нашим баранам, то есть к Петеру. После очередного контакта с его пальцами я узнал, что плёнки находятся в лаборатории, а ещё чуть позже, снова применив садистский метол допроса, выяснило, что лаборатория располагается в подвале этого же дома.
— Надеюсь, вы меня туда проводите?
Он не ответил, ограничившись сокрушённым кивком. Ключ от лаборатории находился у него в кармане, пришлось доставать самому, учитывая, что руками Петер действовать пока не мог. Из сумочке Ингрид я взял фонарик, и пару минут спустя оказались в лаборатории, весьма прилично оборудованной. Тут, похоже, не только плёнки проявляют, но занимаются и куда более серьёзными вещами.
— Где негатив?
Петер кивнул на стеллаж с коробками разного размера, одна из них, совсем небольшая, была подписана моей фамилией, а внутри обнаружились негативы. Просмотрев их на свет лампы, я удостоверился, что это именно те кадры, и сунул плёнку в карман. Не удержался, решил немного помародёрничать, экспроприировал компактную фотокамеру «Leica CL» с объективом «Summicron-C 40mm f/2.0». Несмотря на небольшие габариты, в карман влезать она не хотела, что ж, придётся тащить её так, в руках.
— А вам придётся остаться здесь.
Петер был согласен на всё, лишь бы отделаться от страшного русского, и я с чистой совестью запер его в лаборатории. Ингрид очнётся и, может быть, догадается, где искать босса. А может и нет, если он в этом подвале окочурится без еды и воды — туда ему и дорога.
Вернувшись в квартиру, я снова покопался в сумочке Ингрид, достал небольшую связку ключей и упаковку с флаконом «Lancôme». Но, замешкавшись, положил духи обратно. Пусть это останется напоминанием о «крепком орешке». А вот найденные в кошельке двадцать немецких марок пригодятся.
Перед тем, как окончательно покинуть квартиру, вернулся в комнату. Протирая возможные отпечатки пальцев, обнаружил на подоконнике пузырёк с чернилами. Для кого и чего он здесь — уже не важно, может, остался от прежних хозяев, но в моей голове созрела иезуитская идея. Подошёл к Ингрид и неторопясь, смакуя удовольствие, вылил ей на голову весь флакон. «Жар-птица» превратилась в облезлую курицу.
Как я добирался до станции «Райникендорфер Штрассе»? Это отдельная история, по ходу которой мне пришлось пару раз подходить к запоздалым прохожим и практически на пальцах объяснять, чего я от них хочу. По пути думал, может, эта Ингрид и есть та загадочная «женщина в чёрном»? Но чёрного она практически не носила, возможно, предсказание Мессинга носило какой-то аллегорический смысл.
На станции я оказался во втором часу ночи. Воспользовавшись позаимствованными у Ингрид марками, приобрёл жетон, по которому спустился на эскалаторе вниз. Подождал, когда со станции отъедет состав, спрыгнул вниз с дальнего края платформы и, держась стены, пошёл по тоннелю. А вот наконец и знакомая буква U с цифрой 6. Где-то здесь проход в стене… Вот он, родной! Теперь прямо и вот я упираюсь в металлическую дверь. Честно говоря, боялся, что ключи не подойдут, но один из них всё же вошёл в замочную скважину и провернулся.
Затем поворот «штурвала» — и я в тоннеле, ведущем по другую сторону «берлинской стены». Выключатель нашёлся сбоку от входа. На полпути показалось, что сзади раздаются чьи-то шаги. Остановился, перестав даже дышать. Нет, показалось, или это просто было отражение моих шагов.
Вскоре я выходил из подъезда дома, в котором, если верить Ингрид, она жила после безвременной кончины мужа. Вполне может быть, что никакого мужа и не было. Может, и Дитера нет, мне это уже по фигу.
До гостиницы я добрался пешком, на дорогу ушёл почти час. Показав карточку постояльца, поднялся в свой номери осторожно постучал. Тишина. Постучал чуть громче. Дверь приоткрылась, и в проёме я увидел заспанную физиономию Екима.
— Лёха, тебя где носило? — спросил он, протирая глаза. — С этой фрау что ли развлекался?
— Меня царицей соблазняли, но не поддался я, — ответил я цитатой из кинохита Гайдая, притискиваясь мимо Екима в номер. — Ничего у нас не было… Почти ничего.
— А, ну смотри, мне-то что, я могила, — сказал Еким и, почёсывая пятернёй подмышкой, отправился досыпать.
Я же, прежде чем лечь в постель, принял душ. И, что удивительно, моментально уснул.
