Владимир Романовский - Польское Наследство
– После краткого захвата и последующего освобождения в город прибывает магометанин из того же типа войск, что захватывали Киев. Особый отряд. Если кому-то нужно было убрать купца, или ремесленника, или даже болярина, особых людей из дальних земель посылать бы не стали. Нашли бы местного умельца, заплатили бы ему несколько сапов. Следовательно, речь идет об убийстве высокопоставленной особы. Я предполагаю, что особа эта – князь, и что убийство произойдет на рассвете, в первых лучах солнца, когда все спят, а помещения в тереме освещены, в том числе спальни.
– Сегодня на рассвете?
– Да. Действие зелья – меньше суток после приготовления.
– Что ж … Почему ты не сказал об этом раньше?
– Кому?
– Князю. Охране.
– Я не доносчик.
– Нет, не поэтому … Скорее всего, ты ничего никому не открываешь, если в этом нет для тебя личной выгоды.
– Если угодно.
– Жестокий ты человек, Саул.
– Не отрицаю.
– Что ты сделаешь с человеком, который тебя обворовал?
Саул промолчал.
– Понимаю, – сказал Хелье. – Нет личной выгоды просвещать меня по этому поводу. Но я догадываюсь, и догадка моя мне не нравится.
– Уж это как знаешь, Хелье.
– Мне этот человек симпатичен. А ты – нет.
– Это не имеет значения.
– Имеет.
– Тебе жаль этого человека?
– По правде сказать – да.
– Тогда не называй мне его имени. Доставь мне диадему сам. У тебя есть время – до рассвета.
– Нет, диадему я доставлю тебе, когда увижу, что твои сведения верны.
– Откуда тебе известно, кто украл диадему?
– Я видел, как он выходил из дома на Улице Радения. И пошел за ним.
– Ты уверен, что…
– Да. Это именно то, чем он занимается в жизни. Кстати говоря, ему полагается компенсация за старания.
Саул нахмурился.
– Он наверняка поистратился, охотясь за диадемой, – объяснил Хелье. – И если я просто отберу у него диадему, это будет грабеж. А я грабежом не занимаюсь. Думай быстрее, Саул. Тысяча дукатов при тебе найдется?
– Я не намерен…
– Саул, я тебя не сержу, и ты меня не серди. Я ведь могу просто взять тебя под стражу за то, что ты в детинце оказался в это время, в обход охраны. Но я даже не настаиваю, чтобы ты рассказал мне, как это у тебя получилось. Поскольку опасности для князя ты действительно не представляешь.
– Тысяча дукатов? Сколько из этой тысячи ты возьмешь себе?
– Нисколько.
– Я бы предпочел, чтобы ты взял всё.
– У нас с тобою разные предпочтения. Пойдем, я выведу тебя из детинца.
– Я предпочитаю сам.
– Мои предпочтения в данный момент важнее. Пойдем.
Они вышли в сени. Хелье подвел Саула к Свистуну и помог последнему подняться на ноги.
– Вы оба – мои друзья из дальних стран, – сказал он. – Славянского языка не знаете. Шведского тоже. Идем неспешно к выходу.
Трое людей, непринужденным шагом следующие у всех на виду, вызывают гораздо меньше подозрений, чем двое крадущихся. Помимо этого, чутье подсказало Хелье, что Жискар и стражники попадутся им на пути, и Жискар выразит желание провести всю компанию до ворот. Так оно и случилось. Уверенная осанка Саула произвела на стражу благоприятное впечатление и скрасила вызывающую подозрение настороженность человека, проведшего несколько дней в узилище. Жискар приказал одному из стражников подкатить к выходу повозку.
– Я вернусь через несколько часов, – сказал ему Хелье, хлопнув фаворита по плечу.
Жискар кивнул.
Выведя повозку за ворота, Хелье обратился к Саулу, —
– Жди меня, как только … понимаешь?
– Да.
И Саул пошел обратно на Улицу Радения.
– Куда тебя отвезти? – спросил Хелье у Свистуна.
– У меня с собой нет денег.
– А если бы были?
– Я бы сказал – к переправе.
Хелье кивнул.
У переправы он дал Свистуну несколько монет.
– Благодарю тебя, – сказал Свистун. – И передай Гостемилу, что я очень ему благодарен.
– Передам.
***
Как, однако, везет Ярославу, подумал Хелье, шагая по направлению к Земскому Проулку. Может правда, что правителей дает нам сам Создатель? И судьбы правителей отличаются от судьб простых смертных? Сколько раз на моей памяти Ярослав должен был погибнуть, сколько раз выходил сухим из воды? Дюжину раз, как минимум.
***
В кроге на углу Земского Проулка несмотря на поздний час было весело. Шумели мастеровые, проведшие день в реставрационных работах в детинце, смеялись пьяно скоги, заезжие смерды радовались прибылям, несколько ратников вспоминали былое. Ратники всегда вспоминают былое.
Возможность, что Мишель, изменив своей обстоятельности, уже уехал из Киева, беспокоила Хелье. Несмотря на то, что окрестности кишат разбойниками, остаточными фатимидами, ратниками, ищущими остаточных фатимидов, Мишель в принципе мог решить, что уехать – спокойнее.
Не решил. Переговорив с хозяйкой и описав ей наружность гостя, Хелье узнал, что приятный на вид франкский вельможа в данный момент отдыхает у себя в комнате. Хелье дал хозяйке золотую монету.
Он постучался. Сперва никто не отозвался, а затем послышался голос Мишеля, —
– Кто там?
– Свои, – сказал Хелье.
– Иди своей дорогой.
Хелье пожалел, что рядом нет Гостемила. Пока я буду высаживать дверь, подумал он, он уйдет через окно.
– Тебе послание от Гуся, – сказал он по-французски.
Чуть посомневавшись, Мишель все-таки отодвинул засов. Хелье толкнул дверь и вошел в комнату – Мишель едва успел отскочить.
– Здравствуй, Мишель, – сурово сказал Хелье. – Не спеши и не мечись.
– Ah, merde, – сказал Мишель. – Опять ты! Ты что, ездил за мной все это время?
– Дело такое, старина, – сказал Хелье. – У меня есть для тебя тысяча дукатов, это все, что я смог выбить у хозяина той безделицы, которую ты потрудился давеча украсть. Безделицу следует отдать мне, чтобы я передал ее в руки хозяину.
Мишель сел на ложе.
– А … – начал он.
– Нет, ни в коем случае.
– Но ведь…
– Да, возможно.
– Тогда…
– Вне всякого сомнения.
Помолчали.
– И ввиду … – начал Мишель.
– Да, совершенно верно.
– Так…
Самого по себе Литоралиса Мишелю, как ни странно, было совершенно не жаль. Он мог бы его продать за полцены, и сделался бы обеспеченным человеком, но деньги – дело наживное. Особой страсти к драгоценностям он не испытывал. Жаль было затраченных сил, планов, интересных комбинаций, начавшихся еще в Париже, хитроумных ходов, стараний, найма мужчин и женщин, придумывания для них ролей – проведенной работы. Помощникам и помощницам, некоторые из которых считались членами воровской аристократии и были известны в нескольких странах, было заплачено. Подставы были готовы. Портные и сапожники получили свое. Члены правления нескольких городов хорошо нажились на этом деле. Жены и мужья пережели приключения, о которых будут говорить всю дальнейшую жизнь, и это хорошо из развлечет. И только вывезти Литоралис из Киева – завершающая стадия – не удалось. Обидно.
Мишель вздохнул. Подойдя к плотничему ящику, он извлек из него глинянный кирпич, повертел его в руках, присел, стукнул об пол. Кирпич развалился на две половины, и диадема явила себя миру. Взяв двумя пальцами, Мишель протянул ее Хелье. Тот небрежно принял диадему и сунул ее в калиту. Отвязав от гашника вторую калиту, он передал ее Мишелю.
– Можешь не пересчитывать.
– Жалко, – сказал Мишель. – А с Шерой я сам переспать хотел … Теперь не получится…
– Хмм, – сказал Хелье. – Если тебе досадно, то есть возможность помочь … твоему горю … Литоралис, не так ли?
– Да.
– Их два на самом деле.
– Один пропал.
– Не бесследно. – Хелье озорно улыбнулся. – Он в Полонии. Владеет им нынче Казимир, наследник польский.
Мишель распрямился и внимательно посмотрел на Хелье.
– Зачем ты мне это говоришь?
– Что-то в тебе есть хорошее, наверное, Мишель. Сына моего ты в Париже подкармливал…
– Он не…
– Он не знал. Его вообще мало заботит, откуда появляется на столе еда. Появилась – и ладно. Да и вообще ты симпатичный парень. Потому и говорю.
– В Полонии?
– Да. Там сейчас неспокойно, но, возможно, тебе это только на руку?
– Э … Не знаю…
Хелье подумал – не сказать ли Мишелю, где он может найти цирюльника Томлина, чтобы не терять связь, но решил, что для татя, пусть и утонченного, элитного, и возможно полезного в будущем – слишком много чести. Императоры, конунги, архиепископы – и Мишель? Нет, лучше не надо.
Глава тридцать пятая. Сон и явь
Мрачно радуясь вернувшимся к нему силам, Насиб плотно поел и прилег отдохнуть. Хозяева дома, боявшиеся до дрожи в коленях и локтях своего гостя, не тревожили его, и разговаривать старались только шепотом. Менее прозорливые, чем Саул, неискушенные, они не знали, для чего Насиб прибыл в Киев, и знать не хотели.
Насиб проснулся глубокой ночью с улыбкой на губах. Улыбка магометанина, идущего на смерть уже в одиннадцатом веке известна была всему миру. И уже тогда напоминала она улыбку адвоката, поймавшего обвинителя на технической детали, отменяющей все остальные аргументы. Схватить Бога за руку, поймать Его на слове, заставить выполнить то, что тебе хочется – что может быть значительнее? Погиб в борьбе с неверными – подавай, Бог, все, что обещано было мне в случае такого исхода! А каким именно образом исход этот получился – об этом Ты, Аллах, ничего не говорил. Возможно, в представлении некоторых магометан, Аллах, дабы сохранить лицо, делает вид, что все свершившееся соответствует Его пожеланиям. Ну, может, слегка только поломается, поотнекивается. Мол, что же ты, Насиб, полез к неверным, они ведь тебя не приглашали? А это не имеет значения, возразил бы Насиб. Не сказано ведь – не лезь к неверным. Но позволь, ты ведь и нож, и сверд с собой взял, значит, знал, на что идешь? А об этом тоже нечеого не сказано, возражает Насиб. Не сказано «не знай, что будет». И не жалко тебе было убивать безоружного, спрашивает Аллах. А он неверный, парирует Насиб, а все неверные тебе, Аллах, отвратительны – во всяком случае мне так сказали, а Ты не потрудился возразить, а самому мне проверить было недосуг. Не виляй, Аллах. Полагаются мне мои девственницы и веселье, давай их сюда, и пусть мне будет хорошо. Тебе-то может и хорошо будет, а девственницам каково? Не крути, Аллах, говорит Насиб. Уговор был? Был. Условия я выполнил? Выполнил. И спорить не о чем.
