Николай Берг - Лёха
– Так рисованная картина, где всякое вкусное изображено, называется, – величественно снизошел артиллерист.
– А по мне – так лучше это в котелке своем наблюдать, – возразил боец.
– Чужд ты прекрасному искусству. Хотя думаю, что сегодня будут щи с убоинкой, сейчас всю посуду кухари собирали, чтоб первое-второе приготовить. На второе – картошка с гусятиной будет, – облизнулся знаток живописи.
– Да, супчика-то неплохо бы, – поддержал его и Леха, внимательно рассматривавший разложенные у него на ладони вещички, которые не имели никакой ценности, но зачем-то их покойные фрицы в карманах таскали: латунный образок какого-то святого на веревочке, пара непонятных восьмиугольных жетонов с цифрой «12» из темного бакелита[159] (явно что-то вроде увольнительных жетонов), разнокалиберные пуговицы, три связки странных плоских ключей, пара погон с белым кантом, сложенная бумажка с напечатанной на ней молитвой, курительная старая трубка с изгрызенным мундштуком, две квадратные коробочки с присыпкой от потения ног и неожиданно – оловянный солдатик, старательно покрашенный, целящийся, сидя в неудобной позе, из винтовки.
– Выкинь ты эту дрянь, – не без брезгливости заметил Середа.
Потомок тем не менее все же прибрал к рукам совсем ненужного солдатика. Засунул себе в кармашек. Остальную ерунду, оставшуюся от немцев, закинул в кусты, отряхнув затем ладони.
– Негусто у них барахла оказалось, – заметил Семенов.
– Они налегке шли, да и ребятки наши прибрали все ценное, факт, – отозвался ефрейтор, укладывавший капустные кочаны в аккуратную пирамидку.
Он определенно грустил на тему того, что у легших немцев не было с собой котелков и массы всего, что при нищем партизанском быте очень бы пригодилось в хозяйстве. Впрочем, он видел, как один из команды отличившихся хвастал трофейной складной ложкой перед товарищами. Срамота – даже ложки были не у всех, часть публики себе выстругала из дощечек жалкое подобие столовых приборов и ими кашу черпали.
– А вообще, братцы, просто санаторий с усиленным питанием, – блаженно потянулся Середа.
– Ты о чем? – не понял Семенов.
– О нашей нынешней жизни. Лафа, брат! Лесной свежий воздух, здоровая пища, спокойное житье по расписанию, баня… Ну совсем не сравнить с тем, когда нас фрицы по лесу гоняли. А еще и политинформации, лекции на разные темы… Точно – санаторий. И восьмичасовой рабочий сон! Культура! В футбол бы еще погонять.
– Это не надолго, факт, – хмуро покосился Бендеберя.
– Да я понимаю… Но пока – лафа!
– Вот и радуйся, что пока за нас не взялись. Не буди лихо, пока оно тихо!
– Можно подумать, что я гитлеровский генерал, от моего хотения только и зависит – будут нас гонять или нет. Чего молчишь, Семенов, что-то ты печальный?
– Небось все ждет, когда за него этот капитон в галихве примется, факт, – засмеялся тихо Бендеберя.
– Вот тебе смешно… – печально отозвался боец.
– Писарчук, что там слыхать – когда капитана поставят тут самым главным? – глянул на товарища Середа.
Леха пожал плечами.
– Не, мы в курсе, что болтун – находка для шпиона, но нам-то сказать можешь, что там, в высоких сферах? – подначивающе подмигнул артиллерист.
Потомок помялся, потом пожал плечами:
– Да не понравился он командиру. Задавака и ленивый. Нос кверху дерет, а сам чудом жив остался – Дьяченко эта давеча говорила командиру с комиссаром, что повезло этому грузину офигенно: только она его увела – немцы нагрянули, всю хату перевернули и хозяйку в город забрали под арест.
– Везучий, зараза, факт, – отозвался Бендеберя.
– А эта Дьяченко – симпатичная деваха, – заметил Середа.
– Да ну, стрикулистка[160] тонконогая, – хмыкнул Семенов, у которого впечатление о разведчице было не шибко теплым.
Очень уж она шумная и какая-то не по-хорошему старательная. Утомляет за десять минут. Девушка, по мнению Семенова, не должна так утомлять. Потому как задача у девушки – стать хорошей женой, а с женой потом всю жизнь жить.
– Тогда тебе баба Нюся подходит, – съязвил Бендеберя. Старшая по кухне и впрямь была монументальной и спокойной до невероятия особой самых крупных габаритов.
– Ага. Мадам, вы стойте, а я побежу кругом, таки иде у вас перед? – заулыбался Середа.
Семенов заготовил было ответную насмешку, но тут пришла куча народу из кухонного наряда. Потащили на кухню все разложенные харчи, благо там кипела бурная деятельность – на аккуратных, жарких кострах, прикрытых от ветра и чужого глаза плетеными загородками, уже грелась вода во всей отрядной посуде, потому как накормить двумя блюдами весь отряд было задачкой непростой. Впрочем, на кухне и без них было кому работать, потому бывалые ветераны аккуратно свалили, как только смогли, утянув с собой два котелка горячей воды. Раз праздник, так не грех и побриться. Тем более что командир с комиссаром имели в этом плане жесткую позицию, о чем неоднократно говорили: «Советские люди должны быть образцом во всем, и в том числе – в области личной гигиены! Лозунг, который некоторые тут высказывали, а именно: «Вот когда прогоним фрица – будем мыться, будем бриться!» – недопустим категорически, и потому в нашем отряде подобного безобразия не будет!»
– А не отпустить ли мне усы? – вдруг спросил Середа, критически осматривая свою свежебритую мордуляпину в карманное трофейное зеркальце.
– Пропал козак! – горестно сказал Бендеберя, который как раз со скрежетом драл свою жесткую, словно медная проволока, щетину. Даже мыльная пена не очень способствовала процессу.
– Ты о чем? – удивленно оторвался от лицезрения себя артиллерист.
– Втюрился ты. Жених да невеста – соответственно и тили-тили, и тесто впридачу, факт, – кряхтя от усердия, ответил ефрейтор.
– В кого это? – возмутился задетый за живое Середа.
– Мне почем знать? Может, в Нюсю, – продолжил тему ефрейтор.
– Ну ты дал! – охнул артиллерист.
– Тогда в Дьяченку, – уверенно заявил Бендеберя, аккуратно пошлепывая ладонями по свежевыбритым щекам. Запахло одеколоном.
Неожиданно Середа смутился и промолчал.
– Факт, – заявил ефрейтор и, тяжко вздохнув, протянул флакончик воздыхателю: – Пользуйся, пока я добрый; девки это любят! Но не больше трех капель, транжира! – тут же возмущенно завопил он, увидев, что влюбленный что-то многовато себе плеснул душистой жидкости.
Ужин поспел довольно быстро. Опять возникли проблемы с посудой, так как многие явились в лес, словно к теще на блины, без ничего. На треть людей посуды не хватало, потому ели по очереди. Бойцы, имевшие индивидуальные трофейные фляжки и котелки, выглядели если и не богачами, то уж во всяком случае – зажиточными. Да и кормили их первыми.
Щи с бараниной получились нажористыми и густыми, пахло от них одуряюще вкусно, одна беда – были они несолеными, хотя поварихи расстарались и даже золой пытались вкус дать. На второе была наконец-то картошка и отварная гусятина, жестковатая, но аппетитная, особенно на фоне безвкусной пшенки. Раненым и больным даже по пол-яйца вареного выдали. В общем – праздник удался.
Менеджер Леха
Подняли его ни свет ни заря. Лагерь еще спал в основном. Гордо глядевший юнец по фамилии Сурков со значением потыкал пальцем в потрепанные часики на старом кожаном ремешке, которые для Лехи выглядели как мусор ходячий, а для обладателя трофея по ценности явно были сопоставимы с часами со Спасской башни Кремля. Важничает поросенок, а на циферблате такая комбинация стрелок, что спать бы и спать… Ан нельзя. Ну да ясно – вчера приказано было сделать «Боевой листок», а не успел – темно стало.
Отчаянно зевая, Леха брезгливо поплескался в холодной водичке из пахнущего бараньим салом котелка, стряхнул с лица капли воды вместе с остатками сна и отправился под штабной навес. На его удивление, там оказалось что-то многовато народу для раннего утра – и командир, и комиссар, и Киргетов. За разведчиком сидела на чурбачке-стуле какая-то заморенная девчонка лет четырнадцати, разглядеть ее получше не получалось. Еще пара партизан, которые обычно ходили вместе с разведчиком, и невзрачный тип, про которого Леха знал, что тот вроде из ментов.
– А ты чехо пришел? – удивленно вытаращился на потомка пышноусый.
– Дык «Боевой листок» делать, согласно приказу, – растерялся бравый «старшина ВВС».
– Пригодится. И как писарь, и как понятой, – заметил тот, который мент.
– Ладно, – кивнул после недолгого раздумья командир отряда.
– Сядь пока в сторонку, не отсвечивай, – велел комиссар.
Леха послушно сел. Чтобы не терять времени – разложил свои писательские сокровища: лист бумаги, на оборотной стороне которого была какая-то мутнохозяйственная лиловая писанина про недопоставки в указанный срок каких-то деталей к каким-то сеялкам-веялкам, хозяйственный карандаш и перочинный ножик с гордой надписью «Золинген».
