Олег Измеров - Ответ Империи
– Логично рассуждаете. Американцы тоже так думают.
– Тогда смысл самим лезть?
– Это влияет на управление в сетевой войне. В сетевой войне никто не дает прямой команды. Директива может быть в неявном виде высказана совершенно открыто в прессе и воспринята исполнителем, который знает код; но при этом дело выглядит так, будто исполнитель сам принял решение. Сделал, так сказать, свой свободный выбор. Вопрос: почему исполнитель должен подчиняться? Либо он уж очень зависимая марионетка, что не всегда возможно, особенно когда речь идет о главах якобы суверенных государств, либо… либо он уверен в силе и могуществе босса. Для доказательства могущества США организует демонстративные военные акции против отдельных стран, которые все согласятся считать изгоями. Так вот, вопрос не в том, что мы так уж этот ДКХП любим, либо он нас, а в том, что надо демонстративно показать, что у США не выгорело. Это ухудшит подчинение в сети США. Понятно?
– Почти.
– Попробую на языке РФ. Ка-ароче, Штаты – типа крутые, типа авторитет; мы, в натуре, обломаем их конкретно, чтобы всем этим сявкам, дешевкам подзаборным перед ними впадлу шестерить было… Теперь более понятно?
– Знаете, очень сильный акцент… Ладно, суть я уловил.
– Насчет акцента вам виднее. Меня ведь не готовили для внедрения в криминальную среду, – улыбнулся Гаспарян, – и в среду творческой интеллигенции тоже. А в быту у нас, сами знаете, борьба за пушкинский стиль, неистощимость в соединении слов хрестоматийных.
…После обеда Третья мировая шла своим чередом. Зарубежные каналы не включали, в нашей сети воцарилось какое-то мертвенное спокойствие, в том числе и насчет продвинутых в США катастроф. Радиологи обсуждали меры помощи, предложенные Советским Союзом штату Мэриленд. Поступила информация об ответе Клинтона – он вежливо благодарил советское правительство за предложения и сообщал, что ситуация на станции нормализовалась, и необходимость участия советского персонала в ликвидации последствий уже отпала.
– Посмотрим, что он запоет после взрыва второго блока, – проворчал Момышев, – Бог свидетель, мы лишней белой крови не хотели.
В душе Виктора ворочались противоречивые чувства. Обычно принято говорить – «в душе его боролись чувства», но это было не совсем так. Чувства именно ворочались рядом, так что Виктор стал всерьез беспокоиться, не признак ли это начинающегося раздвоения личности.
С одной стороны, это было определенное злорадство, что теперь он может спокойно сидеть в офисе, есть бизнес-ланч, смотреть по телевидению чьи-то чужие бедствия, как шоу реального времени, бесстрастно обсуждать их, подобно студенту в анатомичке, понимая при этом, что эти бедствия на сей раз случились именно с теми, кто в его реальности спокойно сидел в офисах, пожирал бизнес-ланчи, утирая салфетками жирные губы, смотрел по ТВ ужасы в России, как какое-то новое увлекательное зрелище, бесстрастно обсуждал их, чувствуя, что с ними самими это никогда не случится. С другой стороны, не было и чувства справедливого отмщения; виновных в бедствиях его, Виктора, Родины никто не наказал, они так же остались довольно утирать свои жирные губы, а под раздачу попали люди случайные и практически все непричастные. Было все это как-то неприятно, интуитивно вроде как совесть подсказывала Виктору, что делается что-то не то.
– Все-таки это гражданский объект, – выдавил наконец он из себя.
Светлана с удивлением посмотрела на него.
– Это же прямой результат перехода к нелетальному… ну, или почти нелетальному оружию. Раньше на войне одни люди с оружием убивали других людей с оружием, и те люди с оружием, что победили, приходили к крестьянам и говорили, что теперь над ними они будут власть, и они будут защищать народ от всяких бандюков. Теперь стало гуманнее: людей с оружием не убивают, но это значит, что надо принуждать гражданское население напрямую, при живом и здоровом их человеке с ружьем. Почти отказ от массового убийства именно потому и произошел, что армии через головы друг друга воюют с гражданским населением противника.
– То есть теперь обе стороны не защищают на поле битвы свое население, а каждая армия мочит чужое, не мешая друг другу?
– Ну, мы не можем выбирать, какая война получше. Война просто стала другая. Точно так же как в Великую Отечественную вместо всеобщей мобилизации нельзя было сделать рыцарский турнир… Андроник Михайлович вам уже говорил, что одна из целей нашей войны – восстановить международное право. Но для этого должны пройти годы. Помните, когда появилось ядерное оружие, политики тоже не сразу поняли, что это не просто очень мощная бомба…
Виктор вновь промолчал. У него было такое ощущение, что это все окружающие – попаданцы из будущего, а он спокойненько жил у себя в своем прошлом, и теперь к нему нагрянули.
И вдруг он все понял. Какой бы ни была наша страна в другой реальности в это время – социалистической, либеральной, сталинской или еще какой, – ей просто придется выбирать быть хищником или жертвой. Союз не развалился и выбрал роль хищника. И если вдруг, при другом стечении обстоятельств, наша стала бы на путь свободы частного предпринимательства и какой-нибудь абсолютной демократии и либерализма, но просто не хотела бы стать жертвой, они все равно бы сейчас точно так же сидели тут и обсуждали безнаказанные удары по Америке.
Это – геополитика.
– Что-то еще должно произойти сегодня? Если не секрет? – спросил он Гаспаряна.
– Вечером – провокация в связи с бездействием советского руководства и массовые выступления по всей стране. Ну, США-то ведут войну со своей стороны и сами наносят удары. По нас.
– Простите, я, наверное, чего-то не понимаю… А что же тогда мы сидим?
– Если мы ждем, разве это значит, что мы просто сидим?
«А может, они перешли на казарменное положение, чтобы я ничего не отмочил… Ну и ладно».
– А что будет за провокация? Военная?
– Нет. Их агентов влияния на нашем телевидении. Да вы их знаете, это ведущие телепередачи «Взгляд». Листьев, Любимов, Политковский…
– Их возьмут, и передачи не будет?
– Их не возьмут. И передача будет. Они ведь даже не догадываются, что они агенты. Поэтому брать их просто глупо. Да не переживайте, что у вас такое лицо потерянное. И не гадайте на кофейной гуще, а то вы сейчас напридумываете, что КГБ решило антикоммунистический переворот устроить. Сами скоро увидите.
«Переворот? Интересный ход мыслей. Уж не потому ли Брукс был так уверен? Но тогда бы Гаспарян не сказал. А если он как раз сказал, чтобы я на это не подумал? Ладно, черт с ним, увидим сами, что случится. Будем опять действовать по обстановке».
Глава 26
«Встанет народ разбуженный»
К трем по московскому показали, как взорвался водород на втором энергоблоке.
Снимали уже издали, с телеобъективом. Станция была оцеплена, и облеты были запрещены. Марк Клайвен выглядел очень растерянным, и, похоже, за последние часы в нем начала ворочаться мысль. На рекламу не прерывались, зато несколько раз сообщали новые телефоны, по которым звонить в студию, – видимо, пул переполнялся.
– Всем отдыхать до двадцати одного ноль-ноль! – скомандовал Гаспарян. – В гостинице курсов повышения квалификации готовы койки в два ряда. Для нас комната триста восемь. Мобелы забирать с собой. Вопросы есть?
– Разрешите обратиться, – как-то по-полуграждански отозвалась Светлана. – Я так поняла, мужчины и женщины в одной комнате?
– Светлана Викторовна, там шторочки на кроватях, – ответил за Гаспаряна Момышев и тут же спохватился, взглянув на него: – Прошу прощения, я, кажется, перебил?
Гаспарян, чуть поморщившись, махнул рукой – типа чего там с вас, гражданских ученых, взять.
– Там шторочки, – продолжил Момышев, – как в этих, в американских вагонах. Помните, «В джазе только девушки»?
…Где была эта самая ведомственная гостиница, Виктор так и не понял. Они прошли через цоколь по подземному переходу; на постах рядом с вохровками спортивного вида стояли по два спецназовца в брониках и с пистолет-пулеметами. Похоже, что не исключалось нападение на объект.
Внутри гостиницы все окна были закрыты жалюзи. Номер, как и в той общаге, в которой Виктор жил сразу после своего прибытия, был из двух маленьких комнат с общим санузлом, в каждой комнате, рассчитанной, видимо, на одного человека, были поставлены друг против друга две большие двухъярусные кровати с пологами. Где-то в отдушине гудел вентилятор принудительного проветривания. Возле тумбочки Виктор с удовлетворением обнаружил запечатанный пакет с биркой, похожей на корочку проездного, и своим табельным номером; внутри оказались две смены белья, свежая рубашка, треники, тапочки, его новая бритва «Агидель» и прочие мелочи, необходимые всякому командировочному.
