Господин следователь 7 - Евгений Васильевич Шалашов
— А на какой? — заинтересовалась маменька.
— Пока, на данный момент, — сказал я. — Аня едет со мной. Все-таки, в Череповце у нее и отец, и брат Петька. Пусть она своих родственников потихонечку подведет к мысли, что может уехать. Мы с Еленой пока не женимся, значит, свои братско-сестринские отношения перед ней не светим. Ко мне Леночка в гости все равно не придет, да и гости у меня не часто бывают. Будем просто жить, щи варить, судака тушить, книжки писать, а заодно станем экзамены сдавать. Надеюсь, за год наша Аня подготовится, потом гимназический аттестат получит. А там, глядишь, я женюсь, а мы все в столицу и переедем.
Надеюсь, моя речь прозвучала достаточно убедительно.
Маменька выслушала, усмехнулась.
— Мы с тобой все про аттестаты гимназические говорим. А я пытаюсь вспомнить — куда я свой аттестат засунула? Мне даже мои знания гимназические вряд ли когда пригождались, а уж бумажка? Сашка, когда замуж брал, аттестата не спрашивал. А уж попробовал бы спросить…
Ух, страшно за батюшку, осмелившегося бы потребовать у невесты аттестат!
Между делом моток пряжи оказался смотан в клубок.
— А что, дети мои, а не попить ли нам чая? — предложила маменька. — Аня, ты как считаешь?
— Голого чая? Без ничего? — удивилась Анька.
— Ага, совсем голого, — кивнула маменька. — Распорядишься?
Анечка только плечиками повела и отправилась «распоряжаться». Кто же окромя нашей девочки сумеет наладить контакты с проводником, чтобы нам подали настоящий чай, а не опилки? Пусть вагон и первого класса, а проводники все равно дурят нашего брата-аристократа.
— Ваня, доставай, — приказала маменька, кивая на «секретную» корзинку, задвинутую под диванчик.
Когда Аня, хранившая на мордахе кислый вид, явилась в сопровождении проводника, несшего поднос со стаканами чая, на столике были разложены и ее любимые пирожные, и конфеты, и яблоки.
— Анечка, девочка моя, — сказала маменька, крепко обнимая и целуя свою воспитанницу. — Мы с Иваном поздравляем тебя с днем Ангела! Как приедем, мы и в церковь сходим, и помолимся, и стол накроем, а пока так — по-дорожному, скромно, но от души.
Маменька не стала говорить Ане то, что она сказала мне вчера наедине. Мол — как жалко, что Анечка не ее дочь. Дескать, она бы ею гордилась. Не стану врать — мне даже на несколько секунд завидно стало. Какой-то девчонкой она бы гордиться стала, а мной? Что, мной, таким крутым и умным, гордиться нельзя?
Пятнадцать лет девке стукнуло, совсем большая. А то, что выглядит помладше, такое бывает. Но мне иной раз кажется, что Анечка потихоньку растет. Только что, она у меня на глазах, не замечаю. Это у парней так бывает, что все был маленьким — а тут бац, и за одно лето вымахал! А барышни растут медленнее. Но пусть Анька подольше остается мелкой, я к ней привык. Но как в Череповец вернемся, начну ей рост замерять, на косяке.
25 июня — День ангела. В святцах имя Анна упоминается реже, нежели Иван, но тоже, частенько. Штуки по три в месяц, не меньше. Не зря оно считается одним из самых распространенных. И нашей Аньке в покровительницы досталась Анна Кашинская — жена тверского князя, убитого в Орде, и мать князей тверских, сложивших головы в Золотой Орде.
Что до меня — так я вспоминаю не исторические персонажи, а художественные образы, созданные писателем Дмитрием Балашовым в цикле о государях Московских. Читаешь, думаешь невольно — уж слишком благородными и правильными оказались князья из Твери, пытавшиеся биться за Великий стол с Московскими князьями. Нельзя правителям быть чересчур порядочными — соперники сожрут. Но в тоже время понимаешь, что художественные образы изрядно отличаются от реальных.
Маменька, расцеловав девчонку, вручила ей подарок — золотую брошку с бриллиантом. Скромно, но по возрасту барышни другого не надо. А я, в свою очередь, приобняв Анечку, чмокнув в макушку, вручил красивый альбомчик, с золотым тиснением, с золотым же обрезом, в который барышни записывают всякие стихи и песни, или ведут в нем дневник.
Колечко для Ани подарить не могу — это ей либо жених, либо муж могут дарить. Серьги, кстати, я тоже не имею право дарить. Собственной невесте могу, родной дочери или крестнице имею право, а прочим женщинам нет. Вот, жене нашего фельдфебеля подарил — но там по делу, после венчания, на крыльце храма, вроде и имел право. Браслет Аньке мог подарить, но дело в том, что она его носить не станет. И по возрасту не положено, да и по статусу. А про брошку мне маменька еще третьего дня сказала. Так что, выбор был невелик.
Да мы с маменькой вообще годимся в разведчики. Сумели тайно от Аньки и пирожные закупить, и подарки! Это ведь постараться нужно.
Надеюсь, Анна Игнатьевна дареный альбом в приходо-расходную книгу не обратит? С нее станется. Но обратит — так и ладно. А вдруг-таки заведет привычку вести дневник? Было бы любопытно лет так… через сто, прочитать личный дневник маленькой кухарки. Читал я дневник английской горничной, жившей в это же время, в которое живу сейчас. Не по себе становилось.
Вон, Анечка наша слегка всплакнула. Нет, уже не слегка. Ревет!
Ой-ой-ой, солнышко наше маленькое, не надо плакать! Мы же тебя любим, пусть ты и вредная!
Поезд «Москва-Санкт-Петербург» шел медленно, делая остановки если не у каждого столба, так у каждого сарая. Можно бы уже попривыкнуть, что паровоз, в отличие от электровоза, нуждается еще и в каменном угле, да и в воде.
До Твери, где будет большая остановка и ресторан, оставалось еще час, не меньше, но паровоз опять встал.
И тут в наш вагон вошел еще один пассажир, которого мы не ждали. Так хорошо ехать маленьким дружным коллективом, без посторонних. А тут… Здоровый дядька, лет под пятьдесят, в мундире действительного статского советника военного ведомства. Первое, что бросилось в глаза — отсутствие на мундире орденов. А ведь коли это статский генерал, так у него должна быть хотя бы Анна или Станислав[1]!
— Прошу меня простить за вторжения, — слегка смущенно произнес статский генерал —
