От революционного восторга к… - Роман Феликсович Путилов
странноприимный дом не допускал, ссылаясь на тесноту и скудность содержания. Сам монастырь, с пятнадцатого века располагавшийся южнее Брест-Литовского, оставался под немецкой оккупацией, а место было примечательно тем, что замкнутый двор доходного дома имел входы на четыре стороны. Единственной проблемой кроме денежных затрат, было то, что продукты в тихую обитель приходилось доставлять в закрытых коробах, как и вывозить мусор — кормить боевиков и филеров исключительно постной пищей было решительно невозможно, поэтому мясные отруба и банки с мясными консервами поставлялись в флигель тайно.
Сейчас, кроме обычных проверочных мероприятий, связанных с уголовными бандами, объектом нашей разработки являлась Анастасия Михайловна Воронова, вдова титулярного советника Воронова Ильи Никитича, коллеги Николая Карповича, убитого случайным солдатским патрулем в подворотне, возле своего дома. В наследство от покойного мне достался израненный доберман Треф, короткая интрижка с его вдовой, и стойкая убежденность что господин Воронов работал на немцев.
Из чувства сочувствия к вдове, имеющей на руках маленького сына, я несколько раз отправил на квартиру Анастасии Михайловне продуктовые передачи, достаточные, чтобы жить вдвоем с ребенком, но третью посылку у моего посыльного принять отказались, причем, в весьма грубой форме. При этом, моего бойца не допустила в квартиру не сама хозяйка, а горничная, это было установлено точно.
Я очень заинтересовался внезапным благополучием одинокой женщины, и… интересуюсь до сих пор.
Проверка установила, что в квартире мадам регулярно собирается «музыкально-поэтический» салон, где, кроме дам «полусвета», бывают многочисленные офицеры. Причем, гостями салона, в основном, бывают молодые офицеры тыловых структур столицы и Кронштадта. Обвешанных орденами офицеров- «окопников», здесь не привечали. И если состав военных периодически менялся, то постоянно посещали салон три иностранца — датский коммивояжер, представитель фирмы по поставке рыбы с Фарерских островов, а также какой-то британец и швед.
Причем иностранцы вели себя как матерые агенты спецслужб, постоянно меняя маршруты движения, проверяясь и подстраховывая друг друга, так, что мы даже не пытались следить за ними.
Приношу извинения, настиг жесткий грипп, с трудом, за два дня с трудом написал это главу. Когда будут продолжения этой и других книг ответить сейчас не могу.
Глава 6
Глава шестая.
Апрель одна тысяча девятьсот семнадцатого года.
Доходный дом по Набережной реки Мойка.
Страну мутило послереволюционным похмельем. Повылазившие, как опята из трухлявого пня, Совет рабочих, солдатских и прочих депутатов, пытались, как руководитель следственного комитете, влезть во все вопросы жизни огромной страны, Временное правительство пыталось штопать новые и новые прорехи в разваливающейся системе управления государством, старательно игнорируя Советы и их запросы, а армия…
В апреле, нарушившая присягу, армия Империи громогласно дискутировала, стоит ли присягать Временному правительству по царским текстам присяги, ждать ли организации Учредительного собрания и присягать ему, или же, присягать Временному правительству, но, по какой присяге — царской, с литературными отступлениями, или требовать от министров срочного принятия новой редакции присяги?
Левые газеты публиковали протоколы следственной комиссии в отношении черносотенцев, так называемого союза русского народа. Но, к моему великому удивлению, за период с одна тысяча девятьсот седьмого года, было предъявлено всего три убийства политических противников — Иоллос, Герценштейн и Караваева, причем о доказательствах с юридической точки зрения речь не шла, все обвинения строились на принципе — «Cui bono» (кому выгодно). И где эти многочисленные лавочники в окровавленных фартуках, с железными ломами и металлическими гирьками на кожаных шнурах, с их еженедельными погромами? Не знаю, почему так быстро исчезло такое массовое движение патриотических сил, у которого было почти четыре тысячи первичных организаций по всей территории страны, но сейчас их не пинал только ленивый.
Я отложил в сторону газету «Речь» с очередным опусом моего любимого корреспондента — господина Неистового, который в последнее время стал яркой звездой на политическом небосклоне столицы.
Сейчас Глеб старательно раздувал пламя конфликта между министром иностранных дел господином Милюковым Павлом Николаевичем и министром юстиции товарищем Керенским Александром Федоровичем. В свойственной ему в последнее время, развязно-американизированной манере, наша звезда печати язвительно интересовалась, с какой целью господин министр юстиции, в «хозяйстве» которого явные успехи отсутствовали, настойчиво лезет в епархии других министров. Сочными мазками изложив примеры уголовного беспредела, царящего в стране от столицы до окраин, отсутствие работающей прокуратуры и судов всех уровней, на ходу «лизнув» меня, коротко указав, но успехи некоторых отделов милиции, где начальником или членом Советов является некий Петр Котов, автор статьи обрушился с жесточайшей критикой на Александра Федоровича с его идеей «революционного оборончества».
Вспомнив миллионы раненых и убитых, сотни тысяч беженцев, Глеб Неистовый интересовался — на какие деньги революционный министр, предлагающий воевать с Центральными державами до победы, но мир заключать без аннексий и контрибуций, собирается компенсировать миллионом граждан новой России их убытки, содержать семьи погибших и увечных воинов, или он считает достаточным установленные царем пенсии в несколько рублей, потому что никаких больших сумм бюджет страны не потянет. Встав в защиту позиции Милюкова, выступающего за отторжение у Османской империи Стамбула с проливами, господин Неистовый напоминал о двенадцати войнах с турками, о расстрелянных немецкими рейдерами «Гебен» и «Бреслау» мирных южно-русских городах –курортах, задавая резонный вопрос — может быть товарищу министру стоит заткнуть свою революционную риторику и не препятствовать России построить на входе в Черное море неприступную крепость, что ознаменует ослабление военной угрозы для всего Причерноморья и сэкономят молодой Республике огромные средства. Заодно напомнил подаренную Временному правительству Польше свободу, как будущему военному союзнику, что пока вылилось в подвластное Германии Польское королевство, чьи легионы бьются с Русской армией на стороне врага.
Взращенный мной Глеб Неистовый в полном мере отвечал поговорке «Мал клоп, да вонюч». Извлекаемые из закутков моей памяти и сообщений прислуги сильных мира сего, что делилась кусочками информации с моими сотрудниками за долю малую, позволили вылепить из «бутербродного» газетчика лицо, обладающего доступом к важной инсайдерской информации. Теперь у Глеба появились и собственные источники, из лиц, желающих получить свою выгоду из политических, светских или криминальных скандалов, что умело раздувал молодой репортер. Одно успокаивало — Глеб помнил, как многим он мне обязан, тем более,
