Шофер. Назад в СССР - Артём Март
— Понятно, Паша.
Кашевой, не в силах больше смотреть на страшное лицо Серого, опустил глаза.
— А теперь мне твоя помощь нужна, Ваня.
— Конечно, Паш, — Кашевой заторопился, отвечая, — а какая?
— Землицин себя показать хочет. Покрасоваться. Ну тогда и мы покрасуемся. Сделаем такое, чтобы заметило начальство.
— Отец говорит, — сглотнул Кашевой, — мол работай складно, и заметют.
— Ай… — Отмахнулся Серый, — долго! Нужно, чтобы сразу! Я с семьей в Красной полгода. Три месяца в гараже. И что? Работаю как проклятый! И ни слова похвальбы не слышал!
В голове Кашевого проскользнула мысль о «складной работе» Серого. Другие как-то не замечали, но все грязные дела по машине, вместо Серого делал Микитка Брагин, совсем молодой пацан, которого Серый быстро окрутил и подмял под себя. Кашевой все понимал, но боялся выступить против Павла в открытую.
— А тогда какое такое нужно сделать, чтобы начальство заметило? — С дрожью в голосе спросил Кашевой.
— Завтра, — понизил голос Серый и как бы в нерешительности помедлил говорить, — завтра пойду просить Белку мне отдать.
— Белку⁈ — Чуть не вскрикнул Кашевой.
— Да тихо ты, дубина!
— Белку⁈ — Ванька аж зашептал от Пашкиного прикрика, — это ж плохая машина, Паша. Несчастливая! Все, кто ее водил, все мертвые лежат! Белка всех в могилу сводит! А дед Степан, сторож наш, вообще говорит, что сидит в ейной кабине по ночам дух дядь Паши Давыдова и руль гладит! Приговаривает, мол, Белочка моя, ни пущай никого за руль!
— Тфу ты! — Серый сплюнул Кашевому под сапоги, — больше слушай этого пня старого! Водка деду Степану все мозги выела! Ему другую белку надо бояться, а не нашу! Все, что говорят, — уже не так решительно, словно бы опасаясь собственных слов, продолжил Серый, — деревенские бредни и вранье!
— Так, а мужики-то, они ж начнут сторониться. Станем в гараже, как паршивые овцы…
— Да наплюй ты на мужиков! — Разозлился Серый, — тебе не о них думать надо, а о начальстве! А мужики, как только в люди выйдем, будут тебе в глазки заглядывать, да шапки скидать, когда мимо проходишь! Понял⁈
— Понял, — понуро ответил Ваня Кашевой. Вот только мерзкий страх скользким слизнем лазил у него по нутру.
— Ну и ладушки, — Серый довольно улыбнулся, — а ты, Ваня, не переживай. Я, как только в люди вырвусь, в долгу не останусь. Тебя и Микитку с Серегой Мятым, тоже в люди вырву. Но тебя первого!
— Спасибо, Паша, — сказал Кашевой, а у самого на душе было одно желание — чтоб разговор этот скорее закончился.
— Ладно, — Серый звонко хлопнул себе по шее. Выругался матом. — Пойдем. А то меня уже комары загрызли.
* * *
Этим же вечером.
Двор Землицыных.
Когда я вошел во двор, меня обуял поток новых приятных чувств. Это был дом моей семьи. Небольшой, но такой родной. Тот самый, который я собирался выкупить, когда возвращался в Красную. Теперь мне казалось, что было это когда-то в другой жизни. А может быть, и не было вовсе.
Первым меня встретил кобель-цепняк по кличке Жулик. Серо-желтый пес заволновался. Выполз из будки, тарахтя цепкой. Звонко тявкая, натянул ее, бегая туда-сюда, в надежде достать хозяйского сына. Поластиться.
— Жулик, — приблизился я к псу, и тот тут же присел на задние лапы, виляя чуть ли не всей задницей, — живой Жулик…
Я опустился, почесал плотную маслянистую шкуру пса. Жулик радостно завалился боком, демонстрируя мне нежное белесое пузо. Я принялся чесать его выпуклую грудь.
Вот меня и встретил первый член моей семьи. Молодой пока Жулик проживет еще долго. До самого моего отъезда из Красной.
— Игорёк! Долго ты сегодня. Плюхин наперед тебя приехал!
Я поднял глаза. С деревянной веранды, пристроенной к турлучной, обшитой железом стене дома, сошла маманя. У меня на миг захватило дыхание. Она была именно такой, какой я помнил ее еще до того, как все произошло. До того, как через несколько лет убьют Свету, а их с отцом отношения покатятся к чертовой матери.
Анна Федоровна Землицина, так ее звали, дородная, румяная, несмотря на, возраст женщина держала в руках обмотанную тряпкой горячую кастрюлю. Ее содержимое исходило аппетитным паром.
Первым желанием было вскочить, подбежать к матери, обнять ее и прижать к себе. Я смог унять порыв молодого, полного гормонов тела и, всего-навсего встал от пса. Я был рад, что свет сюда не доходил. Что мать не видела моих блестящих глаз.
Для нее, для отца и Светы в этом времени, такое мое поведение будет странным, непонятным. Ведь они видели меня только сегодня утром. А я их… больше сорока лет назад.
— Да я задержался, — сказал я, делая вид, что утираю с лица пот, а не слезы, — газон сломался. Нужно было ремонтировать.
— А! Ну тогда умывайся и давай за стол. У нас сегодня борщ!
Мать приблизилась к столу. Поставила кастрюлю на деревянную разделочную доску. Сама принялась нарезать салат.
Отца я не видел. Кажется, он был где-то в доме. В узеньких деревянных окошках зала горел свет.
Двор у нас был просторный. Перед домом, справа, располагался большой палисад полный душистых жасмина и сирени. Посередине — широкая проходная часть. А слева, отгороженный забором из тонких деревянных жердочек, развернулся баз для птицы.
Все здесь казалось ровно таким, как я запомнил. Ни двор, ни дом еще не тронули изменения, которые произвели с ними новые хозяева.
Немного опасливо, так, будто все это может испариться, сделай я резкое движение, я приблизился к железному умывальнику, висевшему на заборе база.
— Ты че, Игорь, крадесся, как вор? — Тепло рассмеялась мама.
— Да устал что-то, — сказал я аккуратно, щас холодненьким обольюсь и нормально.
Нажав на ножку умывальника ладонью, я легко вдавил ее в бочонок. В руки тут же хлынула прохладная вода. Обмыв руки, я натер их растрескавшимся, желтым хозяйственным мылом. Развел ядреную пену. Вымыл лицо и шею. Полил на себя из ведра, стоявшего тут же, под забором. От воды по спине побежали холодные мурашки.
— Светка! — Вдруг крикнула мама.
У меня аж дыхание сперло, когда я услышал имя сестры. Сердце будто бы замерло на месте, но я не показал виду. Казалось, теперь я не мог поверить, что сестра жива в этом времени.
— Ты там скоро⁈
— Иду, мамань! — из коридора прозвучал звонкий голос сестры.
Его звук приятным теплом прокатился по всему телу. Я почувствовал, что улыбаюсь.
— Ну где ты там с салом-то?
— Несу-несу!
Сейчас, в этот самый момент, больше всего мне хотелось увидеть живую сестру. Сейчас ей должно быть семнадцать лет. Совсем еще девочка. Почти ребенок. И хоть в действительности, мы росли вместе, сейчас, с высоты прожитого, мне казалось, будто я нянчил ее совсем ребенком.
— Ну Светка!
— Иду-иду!
— Отца позови! Я накрыла!
— Папаня, мама тебе наложила!
Я сел за стол, как ни в чем не бывало. Отложил сырое от моего лица и шеи полотенце, которое дала мне мать. Мама спрашивала, как прошел день. Как дела в гараже и что было нового.
«Все новое! — Хотелось мне ответить ей, — все новое и одновременно такое чудесно старое! А главное — вы! Вы снова со мной!»
Однако говорить так я не мог. И отвечал простыми, но приемлемыми обыденностями.
А потом на веранду из коридора вышла Света.
— Игорек! Ты чего-то долго? — Звонко сказала сестра, когда взгляд ее светло-голубых, словно бы светящихся глаз, упал на меня, — ничего там у тебя не случилось?
Глава 7
— Поломался по пути в Армавир, — улыбнулся я Светлане, — пришлось брать на буксир мою машину. Тащить в гараж, да ремонтировать. Вот и задержался. А как твои дела? Как готова к новому? К учебе-то? К экзаменам?
Помнил я, что в этом году, семнадцатилетняя Света окончила школу. Прошла десять классов и собиралась поступать в армавирский медицинский техникум, на медсестру. Вступительные испытания должны были в середине августа, а учеба в сентябре.
Будет она там знатной невестой: высокая, стройная девица с длинной русой косой, ясными глазами и смешными ямочками на румяных щечках. Боюсь, как бы ни пришлось от нее женихов отгонять.
— Да уж не терпится, — улыбнулась Света и присела за стол. Мама тут же налила ей в тарелку дымящегося борща, —
