Жандарм 4 - Никита Васильевич Семин
Когда камеру открыли, я лежал на топчане и бездумно считал трещинки в потолке.
— Выходи, — мрачно приказал мужик с погонами фельдфебеля.
Довольно крепкий мужик с палкой на поясе и ключами от камеры в руках. Меня он не боялся совершенно. Оно и понятно, с таким «украшением» на руках я ему почти не опасен.
Кое-как поднявшись с топчана, а то тело за эти часы успело затечь, я проковылял к двери. С каждым шагом идти было легче — мышцы разогревались, но все равно надзирателю показалось, что я недостаточно расторопен и, когда я вышел за дверь, получил от него удар по почкам.
— Шевелись быстрее, его благородие господин титулярный советник ждать не любит.
Пока он запирал камеру, я сумел разогнуться и мысленно пообещать воздать этому ретивому служаке «по заслугам» при первом удобном случае.
— Вперед, — ткнул он кулаком мне в спину.
Пройдя по коридору, слабо освещенному редко свисающими с потолка лампочками, мы поднялись на первый этаж. Я все же оказался прав, предположив, что камеры находятся в подвальной зоне участка. Дальше снова небольшой коридор с двумя зарешеченными дверьми в конце. Одна ведет к дежурному городовому и дальше можно выйти на волю, а вот вторая — на лестницу на второй этаж. Как понимаю, эта лестница сделана как раз, чтобы выводить задержанных к следователям, потому что через решетчатую дверь я видел еще одну лестницу рядом с дежурным, у которой никаких преград не было.
В принципе так и получилось. Поднявшись еще на этаж, я увидел длинный коридор во все здание, поделенный «пополам» зарешеченной дверью. С «той» стороны двери у коридора были окна, выходящие во внутренний двор и двери в кабинеты служащих полиции напротив них. С «этой» — только двери в кабинеты. Доведя меня до одного из них, фельдфебель приказал мне встать лицом к стене, а сам постучался и доложил о том, что привел заключенного. О как! Уже не задержанный, а заключенный? А этот мужик хоть разницу-то между этими понятиями знает? Или хочет на меня страх нагнать?
В кабинете меня встретил упитанный мужчина тридцати пяти — сорока лет. Лысина на голове обрамлена была венчиком жидких светлых волос, а под мясистым носом скромно притулились короткие редкие усы. Из-за стола он даже не попытался встать, вяло махнув толстой рукой на табурет, стоящий в паре метров от входа прямо посередине между дверью и столом.
Мой конвоир подтолкнул меня к табурету и, когда я сел на него, встал у меня за спиной.
— Ну и кто вы будете? — громко высморкавшись в широкий светлый платок, лениво спросил меня так и не представившийся полицейский.
— Вы изъяли мои документы. Там все написано, — процедил я. — Вообще не понимаю, по какому праву вы задержали дворянина!
— А это мы и хотим выяснить, — удивил меня титулярный советник, — дворянин вы, или кто еще там… Вы хоть знаете, за что попали к нам?
— Понятия не имею.
— Ну, это все так поначалу говорят, — вздохнул офицер и вяло пошевелил пальцами.
В следующий миг мне в ухо прилетел кулак моего конвоира, скинув меня с табурета на пол. Вздернув мое тело и усадив обратно, служака продолжил молча стоять, словно ничего только что не произошло.
— Так вы ответите на вопрос? — лениво уточнил следователь.
— Я не знаю, за что вы меня задержали, — зло выдохнул я. — Я Григорий Мстиславович Бологовский. Дворянин. Член Русского географического общества. Приехал сюда по заданию общества — исследовать отдаленные уголки Аляски.
Рассказывать про принадлежность к жандармерии после посещения управления что-то мне резко расхотелось. А вот ссылка на уважаемое и на самом деле весомое общество мне показалась более уместной. Все же в нем состоят даже члены императорской фамилии.
— Не врите, — поморщился советник, а мне снова прилетел удар от фельдфебеля, снесший меня на пол.
Когда меня вернули на место, в голове шумело, а из носа пошла кровь — неудачно упал.
— Григорий Бологовский мертв. Нет смысла выдавать себя за мертвеца, — пояснил мне свои «сомнения» следователь. — Поэтому говорите, кто вы такой и почему представляетесь чужим именем.
— Не знаю, с чего вы решили, будто я мертв, однако другого ответа вы от меня не услышите.
— Матвей, уведи его. Пусть еще подумает, — помахал рукой перед собой советник, брезгливо поморщившись.
Также грубо, как привел, фельдфебель вернул меня в камеру. А дальше потекли тяжелые и томительные часы моего заточения. Никто не приходил. Даже еды не приносили. В окошке под потолком померк свет, показывая, что наступила ночь, и я забылся тревожным сном.
Утром пришел все тот же фельдфебель, отконвоировав меня к уже знакомому и до сих пор не представившемуся следователю. Все повторилось по кругу с той лишь разницей, что теперь их интересовало, откуда у меня браслет. Сослался на то, что при исследовании племени алеутов получил его в дар. Не поверили и вернули в камеру. Хорошо хоть напоследок воды принесли. Хоть напился.
В чем-то этот следователь был прав. Когда сидишь в одиночной камере. Без воды, еды, наедине с собственными мыслями часами в итоге можешь согласиться на что угодно. Даже оговорить себя, лишь бы эта мука закончилась. Я не знаю, сколько бы я выдержал такую пытку, но на третий день мое пребывание в камере закончилось.
Началось все уже нестандартно. Пришедший фельдфебель Матвей на этот раз не бил меня, а довольно вежливо попросил покинуть камеру. Это меня сразу насторожило, но в то же время вселило робкую надежду. Когда мы пришли в кабинет титулярного советника, там он оказался не один, а в компании какого-то мужчины. Подтянутый незнакомец с тростью в руках и котелком на голове удивленно вскинул бровь, увидев на моих руках «перчатки», после чего произошла интересная пантомима. Толстяк-следователь покрылся испариной и зло сверкнул глазами в сторону фельдфебеля. Тот суетливо полез в карман, промахнулся, но все же исправился, достал ключи и вскрыл небольшой замок в районе моих запястий. Перчатки с грохотом упали на пол под звук моего облегченного вздоха.
— Я подожду вас снаружи, Григорий Мстиславович, — учтиво сказал незнакомец и, не прощаясь со следователем, вышел из кабинета.
— Моя личность подтверждена? — ехидно посмотрел я на толстяка.
— Да, конечно, — уже не лениво, а очень активно и с испугом в глазах закивал тот.
— Тогда… — протянул я, медленно поворачиваясь к фельдфебелю. — Хэк!
Смачный апперкот отправил того «полежать», а я сам чуть не упал на пол. Все же три дня голодовки не прошли даром, истощив организм. Но удержался. А ударил я его хорошо — вложив в кулак весь вес своего тела, как учили в десантуре в «той» жизни.
— Как очнется, пусть еще будет благодарен, что легко отделался за рукоприкладство к дворянину, — заявил я толстяку.
Тот снова закивал как болванчик.
— А вот вы… — хищно вперил я в него свой взгляд, отчего полицейский даже как-то сжался и стал меньше в своем кресле.
— В-вы же понимаете. Служба, — проблеял он. — Вас привел сам господин Герасимов и сказал, что вы шпион. Я не мог сомневаться в его словах. Моя задача была — допросить вас, чтобы вы во всем сознались.
— Ага, в таких условиях любой сознается, — легко кивнул я. — Даже невиновный. Ну, с господином Герасимовым я сам поговорю. А вот ваши методы допроса… да еще при знании, что перед вами дворянин…
— Но шпионаж… — жалобно протянул толстяк.
— Не отменяет правил отношения к дворянам! — жестко перебил я его.
— Но…
— Никаких «но»! — снова перебил я его. — И что же мы будем с вами делать? — оперся я руками на его стол, нависая над толстяком.
Хотя ход был не столько психологическим, а просто от боязни упасть. Все же вложился я в удар знатно, и сил осталось всего чуть.
— Я-я… могу вам чем-то помочь? — выдавил тот из себя улыбку.
— Теперь ты мне должен! — поставил я его перед фактом.
Лекции по агентурной работе и вербовке не прошли даром, и сейчас я активно применял их на практике.
— Я с тебя три шкуры спущу, за эти дни, проведенные мной в камере! А если попробуешь отказаться… — сделал я паузу, наблюдая, как по виску толстяка потекла капля пота. — То это прекрасное место покажется тебе раем, фантазия у меня богатая, — мстительно закончил я.
Толстяк обреченно кивнул, соглашаясь с моим требованием. Отлепившись от стола, я осторожно, чтобы не упасть, развернулся и пошел к выходу. Сейчас бы еще покушать и жизнь вообще заиграет красками!
