Целитель - 9 - Валерий Петрович Большаков
— О-о! — затянул Вольф, обрадовавшись. — Шён, дих цу хёрен! — и он по привычке заговорил по-русски: — Как жизнь?
— Нормально! Бьет ключом, — я не стал договаривать, по чему именно. — Товарищ Вольф, уж простите за официоз, но срочно нужна справочка!
— Слушаю, Михель.
— Ищем Августа фон Краусса, военного инженера и строителя. Был в советском плену, освободился в пятьдесят восьмом, переехал в Берлин. Сейчас ему должно быть под семьдесят.
— Понял. Не кладите трубку!
Я терпеливо ждал, вслушиваясь в отдаленные шумы. Невнятный говор, глухие шаги…
— Алло!
— Да, да!
— Фон Краусс работал строителем до самой пенсии, но… Он умер в сентябре. Его убили в собственной квартире. И, похоже, пытали.
— Ага… — протянул я, и заторопился: — Спасибо огромное, вы нам очень помогли!
Бросив трубку, я помчался вниз, отмахиваясь от головокружения. В фойе нервно прогуливалась Браилова. Заметив меня, она оживилась, но я юркнул к Ромуальдычу, отделавшись смутным:
— Щас, Лен…
А спор у Вайткуса завял, однако. Все стояли или сидели, насупленные и скучные. Я выдохнул, и сказал ровным голосом:
— Августа фон Краусса убили два с лишним месяца назад. Перед смертью пытали. Вы верите в совпадения? Я — нет!
* * *
Склон, полого упадавший от «запретки» к лесу, покрывала заиндевевшая трава, хрустевшая под ногами. Неплохое место для укрепления, все подходы можно держать под обстрелом.
Сам дот выглядел невысоким холмиком — старый бетон заплыл глиной, зарос травой. Лишь промоина с южной стороны пропускала к входному проему. Согнувшись в три погибели, я пролез под холодные своды. Цементные стены, разделенные ржавыми швеллерами, ощутимо давили, угнетая сознание, но не до того.
Я искал улики. Следов не было. Грязь под ногами давно смерзлась, и не приняла бы новых отпечатков.
— А ведь тут кто-то был… — пробормотал я. — Ромуальдыч, глянь на этот болт!
— Етта… — выдохнул Вайткус. — Ага-а…
Шляпка ржавого болта, ввинченного в стальной двутавр, блестела свежими царапинами.
— Ключ на сорок два!
Звякнув инструментами, технический директор протянул мне искомое. Болт поддался моим усилиям. Провернулся раз, провернулся два — и дрогнула бетонная плита. Я потянул прямо за метиз, как за ручку, и толстенная панель провернулась на шипах, роняя чешуйки ржавчины.
Передо мной открылась чернота подземного хода, старой зарытой траншеи. Оттуда несло морозной затхлостью.
— Фонарь! — засуетился Иванов. — Где фонарь?
Ромуальдыч молча сунул ему в руку «Турист», похожий на опрокинутый термос. Голубоватый луч пробурил темноту, чиркая по грубым стенам со следами опалубки.
— Замок, как замок, — хмыкнул я, ударяя в первый слог.
Под ногами хрустел тонкий ледок, из трещин потолка свисали свежемороженные корни. Бывшая траншея тянулась прямо, лишь в одном месте выгибаясь нишей пулеметного гнезда, заложенного поверху досками и залитого раствором.
Электрический свет дрогнул, упираясь в тупик.
— Тут засов!
Ромуальдыч двумя руками сдвинул скрежещущий запор, и уперся в стену. Поднатужился… Огромный бетонный блок, весом в пару тонн, повернулся вокруг центральной оси, открывая два узких прохода. На меня повеяло слабым теплом — мы вышли на второй уровень подвала.
— Не хреново девки пляшут… — выдохнул Борис Семенович, шалея. — По четыре сразу в ряд!
Четверг, 29 ноября. День
Зеленоград, площадь Юности
Я глянул в зеркальце заднего вида, и усмехнулся — прикрепленные из «девятки» разве что в «коробочку» не брали мой «Иж». Неприметный «Москвич» катил следом, а примелькавшийся желтый «Жигуль» лидировал.
Ладно, пускай… Чувствую, взялись за нас всерьез. Видать, насели на Форда, теребят не по-детски, а тот волшебные пендели раздает цэрэушникам. Иначе не объяснить тот грубый, непрофессиональный налет на объект «В». Шпионаж и штурмовщина несовместны. Кого ж так закусило?
Покрутившись в узком кругу Рокфеллеров и прочих Барухов, я начал понимать, что вовсе не они владыки Запада. Уж слишком всё явно — интересы, цели, рычаги влияния… Даже сборища Бильдербергского клуба несколько демонстративны, что ли. Человечеству тычут под нос — глядите, вот они, истинные земшарные правители! Не верю, как Станиславский говорил.
Истинные властелины всегда в тени, их не знает никто, но именно они подчинили себе Европу и Америку, высасывая соки из глобального Юга, а нынче облизываются на Север. На СССР.
Не удивлюсь, если на самой верхушке засели всего несколько человек, этакая мировая гопа, что держит трансатлантическую зону. Иначе не объяснить ту согласованность, с которой восемьдесят богатейших семей распоряжаются награбленным добром. Кто-то ж рулит банками, ловко направляя финансовые потоки, чтобы те вливались, куда надо…
— Хлеба нету, — глубокомысленно вывела Рита, ломая мои мудрствования. — Купишь? Свеженького.
— Слушаюсь и повинуюсь, — улыбнулся я, выворачивая на площадь Юности.
— А они надолго?
— Да нет… На недельку, где-то. Надо ж новые лыжи опробовать…
— Ну, ехали бы на Кавказ! — пожала плечиком спутница. — А то — Карелия. Там же холодно!
— Хех! — развеселился я. — Да они вообще на Хибины подались!
— Ты что?! — Рита изумленно захлопала ресницами. — Это ж вообще… Заполярье!
— Зато снегу навалом.
— Да уж…
Я заехал на стоянку, мимолетно отмечая зеленые «Жигули», припарковавшиеся чуть раньше.
— Рит, ты иди пока, а я в булочную заскочу.
— Ладно! — оставив у меня на щеке след горячих губ, девушка гибко выскользнула из машины.
Мои пальцы, следуя вредной привычке, потянулись к голове. Шрам едва выделялся под подушечками, и уже не болел. Целительские способности угасли не совсем…
Больше всего раздражала не рана, а собственная беспомощность. Сиволапость. Как можно было не почуять угрозу? Опасность я ощутил в самый последний момент, избежав гибели, но не дав сдачи! Даже той морды, по которой полагается съездить кулаком, а лучше локтем, не увидал! Позорище…
Тут меня отвлек Костя Валиев, Настин бойфренд. Он шагал навстречу, понурый и угнетенный невеселыми мыслями.
— Привет, Костян! О чем задумался, детина?
— Привет! — Валиев крепко пожал мою руку, но голос выдавал, что бодрость — поддельная. — Да я так, по работе…
— С Настей поругался? — понимающе молвил я.
— Да не… Не ругались мы… — промямлил Костя, глядя вбок, и
