Приговоренный - Виктория Викторовна Михайлова
Сквозь сон я слушал тихую беседу. Папа о чем-то говорил с Тамерланом. А тот, приглаживая свои почти уже седые волосы, и тонко улыбаясь, кивал и рассказывал про свою работу. Академические достижения и большие статьи с непроизносимыми названиями. Было понятно, что его много публикуют и у нас, и за границей. Что работа его связана с постоянными перелетами. Конференции, консультации. Во сне я ловил отдельные, ни с чем для меня не связанные фразы. «Не Нобелевский комитет, конечно, но тоже не последние люди. Ну, ты в курсе». «А что с ребенком не получилось, это даже к лучшему». «Ты со своим ментом одичал совсем». Он как-то преувеличенно сочувствовал Папе с его загруженным операциями графиком и уговаривал написать совместную статью. Но мне дядя Тамерлан почему-то сразу разонравился. Интересно, а где Батя?
Проснулся я рано. Папа спал на продавленном диване у стены, Тётя Анжелика, сидя в кресле напротив кровати царевича, что-то быстро печатала, положив ноутбук прямо к себе на колени. А между нашими двумя койками стояло новенькое инвалидное кресло с огромными колесами. Сна не было ни в одном глазу. Но я притворялся спящим. Ужасно не хотелось возвращаться в мир, где у меня Эверест проблем. Несданный зачет, проваленная практика. Аликбек, перед которым нужно хотя бы извиниться. Профессор Санаев, который меня обыскался уже, наверное. Было странно, что мне до сих пор никто не звонит. Не проклинает меня мама Альки за то, что подвел её сына-отличника под пятилетний призыв. Босс не требует вернуть ему ключ в связи с моим отчислением. Почему меня не ищет полиция, я же преступник? Должен же меня хоть кто-то искать. И только тут я вспомнил, что мой телефон остался в Екате.
В конце концов природа победила. Я нехотя скатился с толстого упругого матраса и потащился на поиски туалета. Теперь, когда у нас в семье появился инвалид, я стал обращать внимание на разметку и скаты для колясок. В отдельную огромную кабинку с поручнями возле унитаза, всякими рычагами и плоской раковиной на длинном гибком кронштейне я только из интереса заглянул. Все это теперь часть жизни Алеши, а значит, и моей. Нужно привыкать. Хотя, мне это уже ни к чему. Меня ж посадят! Интересно, в тюрьме есть вход для инвалидов? И согласится ли царевич меня там навещать? А что, если таких, как я, отправляют куда-то очень далеко? Моим родным придется ездить ко мне на автобусе или вообще на поезде. Тогда мальчику будут нужны специальные билеты. А если меня приговорят к пожизненному заключению, и родители умрут, бывший царевич будет навещать меня в одиночку. Надеюсь, к тому времени он с инвалидной коляской освоится. Если, конечно, он не согласится на операцию по замене сустава. Как же его будут оперировать без документов? Протезирование – это очень долгая и дорогая процедура. Ему потом придется на реабилитацию ходить, и менять сустав, когда подрастет. Не может быть, чтобы Зеленая Папка содержала такое количество нужных нам специалистов.
На выходе из пахнущего хлоркой санузла меня подкараулил Батя. Я-то уже подумал, что он уехал домой. Но он был все в том же парадном милицейском мундире. Правда, китель расстегнул. На шее у него болталось одноразовое полотенце из автомата. Рукава были закатаны, а грудь и воротник рубашки промокли. Он протянул мне запакованную в пластиковый тубус зубную щетку и пакетик зубной пасты. Смешной, похожий на сахар в кафе или самолете.
– Тамерлан уже уехал? – мрачно поинтересовался он, наблюдая, как я умываюсь.
Я кивнул. Почему-то мне казалось, что эта больница на окраине не совсем соответствует масштабу его академических заслуг. Он приехал сюда только потому, что его Папочка позвал. А просто так, да ещё и на бесплатную операцию, он бы даже не взглянул. Не то, чтобы я хорошо разбирался в людях. Просто мой Батя смотрелся тут более своим, чем этот загадочный Тамерлан. Все в нем, от взгляда до жеста просто вопило об этом несоответствии.
– А он вообще кто? – спросил я, не особо надеясь на ответ.
– Елисея бывший, – буркнул Батя, и нахмурился.
Отошел от двери туалета, присел на кожаный диван под раскидистым фикусом. Я потихоньку притулился рядом. Он глянул на меня, и, порывшись по карманам, нехотя достал свой телефон. Минут десять, пыхтя и чертыхаясь, соединялся с «облаком», рылся в папках. И, наконец, предъявил мне уже знакомый армейский снимок. Батя на нем был молодой, подтянутый и смешно подстриженный. Стоял, держа на плечах свой автомат, и улыбался.
– А это Тамерлан, – он пролистал несколько похожих фотографий, и ткнул пальцем в двух тощих, стоящий в обнимку парней. Папу я сразу узнал. Улыбка у него осталась такая же тонкая, как бы извиняющаяся. Прическа у него тоже была смешная. А седых волос до сих пор нет, и не предвидится. Зато дядю Тамерлана время не пощадило. Как и все жгучие брюнеты, он седел заметно. В армии он носил короткую бороду, и выглядел взрослым.
– Они учились вместе, – вздохнул Батя, заталкивая телефон во внутренний карман, – и служить вдвоем пришли. Выпускники. Профессорские дети. Таких далеко от дома не отправляют. Альтернативная служба не то, что «пятилетка». Это я, двоечник из Воронежа, даже щемиться не стал, документы сразу после школы в военкомат отнес. Так что когда я дослуживал, эти двое только в часть пришли. С твоим Папкой мы сразу подружились, но ты сам видишь, какой он. Ходил, улыбался, но близко не подпускал. Да я и сам видел, что ему не пара. У него всё детство по музыкальным школам прошло, а у меня по чердакам и лестницам. Правда, с гитарой. Мне с ним и поговорить-то не о чем было. Ну, думаю, ладно. Не на того напали. Все равно добьюсь!
А тут оказия вышла. После службы ему в Сомали предложили съездить. «Врачи без границ». Тамерлан сразу отвалился. У него другие планы были. Диссертация, научная работа. А у меня после службы свободного времени полно было. Успел и к родителям съездить, и по Москве погулять в день отъезда. Сижу я в самолете, а Елисея нет. Уже и ротный наш по салону прошел, и двери закрыли. Того и гляди, взлетим. Самолет военный, взлетит, как часы. Я уже весь извелся. Думал, уговорил его Тамерлан в Питере остаться. И выходило мне одному в Африке служить. А на
