Балтийские стражи - Константин Николаевич Буланов
— Так вы те самые, кто ободрал японцев до исподнего!?
— Ну, это вы преувеличиваете! Мы с них не то что штаны не сняли, даже в карманах толком не пошарили. — как бы извиняясь за свою нерасторопность, развел руками Лушков. — Но то, что мы не добрали с японцев, мы собираемся поиметь с вас, браконьеров. Пусть вы и не столь ценная добыча, как японские транспорты снабжения, но и подобным добром, что само идет к нам в руки, мы не побрезгуем. Так ведь, Сергей Аполлинариевич?
— Не побрезгуем. — подтвердил слова коллеги Зарин. — А что касается команды «Карлотты», то должны же мы сдать хоть кого-нибудь на каторгу. Сами ведь знаете, как быстро там мрут. — решил еще немного припугнуть американца капитан 1-го ранга, — Так что такого понятия как «лишние рабочие руки» там попросту не существует. Надеюсь, среди спасенных моряков не окажется неблагодарных идиотов, что впоследствии будут давать ложные и противоречащие ранее данным показания о хищническом захвате их шхун русским сторожевым кораблем в территориальных водах империи.
— Что же, господа, я понял, с кем имею дело и осознаю, что со мной и остальными может произойти в случае вашего недовольства.
— Море оно такое. — философски изрек Лушков, — Никогда не знаешь, где и кого приберет.
— Ну вы и актер, Николай Михайлович! — стоило стихнуть звукам шагов выпровоженного из каюты американца, восхитился Зарин. — Злодей! Истинный злодей! Даже я поверил, что вы со спокойной душой пустите бедолагу на корм рыбам!
— Как же это было муторно. — не поддержал восторг напарника Лушков, — Сергей Аполлинариевич, не сочтите за труд передать мне бутылочку коньяка. Она там, в тумбочке. — указал он рукой на дверки расположенные рядом с Зариным. — А то нервы что-то расшалились.
— Ну, это не мудрено. — выполняя просьбу коллеги, кивнул капитан 1-го ранга. — Даже мне было тяжело. Что уж говорить про вас. Извольте, Николай Михайлович. — наполнил он две рюмочки и поднял свою в знак салюта. — За наш успех!
— За успех! — принял тост Лушков и опустошил свою рюмку.
— Где же это вы успели так навостриться в актерском мастерстве? — разлив по новой, поинтересовался Зарин.
— Иван Иванович натаскивал во время перехода с Балтики. Как же он называл подобный процесс? — пощелкав пальцами, попытался припомнить какое-то непонятное определение, что дал ему Иванов, — Разводом лохов! Вот! Что бы это ни значило.
— Ну что же, тогда давайте поднимем рюмки за преподавательский талант Ивана Ивановича, поскольку у вас все вышло великолепно. Лично у меня создалось такое ощущение, что вы уже не единожды вели подобные «беседы».
— Так вы правы. — приняв вторую порцию антистрессового, кивнул Лушков, — Иван Иванович, сперва, заставлял меня отрабатывать все перед зеркалом, а после сам играл роли тех, кого я должен был запугивать путем применения всевозможных психологических приемов. Да и не меня одного он втянул в эти занятия. Николай Николаевич тоже прошел подобное обучение. И вы знаете, что самое страшное было в нем?
— Очень любопытно было бы узнать.
— Для самого Ивана Ивановича подобная игра не казалась каким-нибудь неприемлемым действом. Лично у меня создалось такое впечатление, что он искренне верил, что именно так и надо себя вести. Причем, не играть роль, а именно вести! И только убедившись, что мы не сможем заставить себя быть такими, он превратил все в обучение актерскому мастерству. И вообще, каким бы скромным и безобидным ни выглядел Иван Иванович, узнав его получше, я для себя решил, что мало кто на свете будет столь же жестким, как он. Не жестоким, а именно жестким. У меня вообще создалось такое впечатление, что понятие «сострадание» ему чуждо. С одной стороны, он может специально сходить на камбуз, чтобы вынести что-нибудь вкусненькое и покормить на пирсе бродячего кота или пса — сам несколько раз подобное видел, с другой стороны, он так спокойно рассуждает о таких совершенно жутких делах как пытки и уничтожение противников, что мне до сих пор страшно. Правда, сам он после подобных разговоров начинал заливаться смехом и называл себя «диванный вояка», поясняя нам, что таким суровым он может быть только на словах, но ни на деле. Однако, мне хватило того, свидетелем чего я был, чтобы понять — при большой необходимости он притворит свои слова в жизнь, не колеблясь. Пусть не собственными руками. Но приказ он отдаст не раздумывая. Жесткое у него сердце.
Выведя на буксире подальше и утопив самую крупную из парусных шхун, экипаж «Понто-Кэси» организовал пробоину в борту «Пандоры», которую в ту же секунду заделали заранее подготовленными деревянными щитами, после чего выпнув с борта в баркасы и лодки всех американских браконьеров, взял свой трофей на буксир и в сопровождении взятой в качестве браконьера «Карлотты» вновь взял курс к Никольскому. Причем все трофеи за исключением трех десятков шкурок морских котов оставленных на борту «Карлотты» были перенесены на «Пандору», чтобы предъявить свои права и на эти богатства. Все же шесть сотен шкурок могли принести им не менее шести тысяч рублей. А отказываться от таких денег, дураков не было.
Вообще, экипажу «Понто-Кэси» неимоверно повезло с этой группой шхун. Уже сегодня капитаны собирались разделиться и действовать самостоятельно, и лишь богатое зверем лежбище заставило их провести два дня в составе флотилии. Потому никому ранее и не удавалось прихватить за крейсерство более одного браконьера. Зато у Лушкова их образовалось целых три, не считая «найденыша», и что с ними делать, было абсолютно неясно. Очень сильно сказывался недостаток немногочисленного экипажа их судна, с которого с большим трудом можно было бы наскрести команду максимум на одну из шхун. А тех под рукой имелось целых четыре! К тому же четыре десятка озлобленных крепких мужиков, могли натворить немало бед в Никольском, все население которого едва превышало полтысячи человек. А ведь при подходе экипажей «Савил Тепела» и «Пандоры» потенциально опасных личностей становилось уже под восемьдесят человек.
В результате, как только появившиеся спустя пару дней в поселении американцы изложили в письменном виде свои злоключения и подписались
