Стальная империя (СИ) - Васильев Сергей Александрович

— Давайте, господин прапорщик. Вам пора. Вестовой ваш сундучок уже доставил. Корабельную кассу тоже возьмите, под роспись.

— Андгей Дмитгиевич. Я, конечно, дико извинюсь, но могу я еще спгосить? — старый еврей отложил ручку-самописку и поднял взгляд на командира.

— Почему нет?

— Ой вэй, я все вгемя забываю, шо хоть Ви и из кантонистов, но все же таки тоже да! Могу я сказать своим янгеле, когда мы отойдем, что Ви, пегед тем как Вас `аскатают до состояния мацы… Ми, конечно, помолимся, шоб этого не случилось, но какая уж тут гагантия… Так вот, смогу ли я объявить, шо Ви взяли и пегеименовали, пгостите, «Афгику» в «Масаду»?

— Разве ж я смогу Вам это запретить? Всё! На «Давида», прапорщик. Пока идем вместе, чтобы мы из своих музейных экспонатов выбили столько минарей, сколько сможем… А как подтянутся крейсера… Ход у них узла на четыре больше нашего, так что… «Масада» так «Масада». Но в рапОрт этого не включать!

— Мальчикам нужны легенды, господин капитан, а начальству они пготивопоказаны. И господам адмигалам все сообщим в точности. А чего не в точности, того, наобогот, не сообщим. Мазлтов, ‘ав-Алуф.

— Мазлтов, Тааль.

В это же время. Персидский залив.

Бесчисленные поэты, воспевавшие тишину персидских ночей и волшебство, иногда коварное и опасное, на сей раз были бы посрамлены. Ночь, разрезаемая длинными мечами русских прожекторов и вспышками осветительных ракет, (*) разрывалась гулкими залпами противоминного и среднего калибра, сминалась взрывами торпед и якорных мин.

— Три больших истребителя, правее пятнадцать, дистанция десять!

Короткие рыла сорокадвухлинейных орудий, снятых с канонерок за явной устарелостью и установленных на спешно возведенной береговой батарее, довернулись, нащупывая цель.

— По головному! Скорость цели двадцать пять! Упреждение — один корпус! Огонь!

Орудия ухнули, из распахнутых настежь затворов по позиции растёкся кисло-сладкий запах сгоревшего пороха. Наводчики приникли к прицелам, пытаясь разглядеть цели за клубами порохового дыма. Если бы подул легкий ветерок… Но душная ночь была не на стороне артиллеристов — жаркий воздух стоял неподвижно.

— Недолет полкабельтова! Дистанция восемь! Упреждение три четверти…

Дымная тьма озарилась вспышками: истребители огрызались из своих шести- и двенадцатифунтовок, пока, слава Богу, безуспешно.

— Вижу! Вижу! — дым, наконец, рассеялся достаточно, чтобы стали видимы скользящие по гладкой воде тени с пенными бурунами от полного хода.

— Огонь!

— Накрытие! Дистанция семь! — продолжал командовать мичман, прильнувший к короткому дальномеру с базой всего четыре фута. Корректировочный пост был вынесен на сложенный из камней искусственный курган, и дым не мешал ему наблюдать за выходящими в атаку минными силами британцев. — Упреждение прежнее, три четверти!

Дым по-прежнему сильно затруднял наводчикам обнаружение кораблей противника. Заряженные, готовые к выстрелу орудия молчали. Внезапно ночь озарилась еще одной вспышкой.

— Наводить по второму! — среагировал мичман.

— Шестидюймовым в головного влепили, — пробурчал наводчик третьего орудия. — С «Георгия», мыслю, — и через секунду уже другим голосом, полным злого азарта, — вижу цель!

— Огонь!

Третий залп был удачен: один из выпущенных батареей снарядов разорвался рядом с рубкой ставшего головным второго миноносца, и британец вильнул на курсе. Мичман увидел, как кто-то из прислуги шестифунтовок, судя по всему — артиллерийский офицер, рванулся к рубке, чтобы перехватить управление.

— Орудия готовы!

— Дистанция семь! Упреждение прежнее!

— Вижу!

— Огонь…

Двенадцатифунтовая шрапнель лопнула над позициями, и мичман стек на камни рядом с дальномером, испачкав его кровью.

— Дистанция семь! Скорость двадцать… один! Упреждение полкорпуса! — подоспел состоявший при наблюдательном посте телефонист-вольноопределяющийся, из бывших семинаристов, сухорукий и спокойный, по слухам — политический. Одно время он работал в Тифлисской обсерватории и с оптическими приборами был знаком не понаслышке, поэтому движения его были уверенны и только резко усилившийся грузинский акцент выдавал нешуточное волнение.

— Вижу!

— ОГОНЬ!

Пушки снова выстрелили.

— Есть попадание! Парит, выходит в циркуляцию! Наводить по второму. Отставить! По третьему!

— Почему? — наводчик поднял глаза на невозмутимого кавказца.

— Он уже пустил мины, преждевременно, до прохода бонов. Не опасен. А вот за ними — не пойму, что… Одиночная цель правее двадцать.

Стоявшая неподалеку труба осветительного поста без приказа плюнула ракетой, телефонист приник к окулярам.

— Похоже на кита… с одной трубой. Дистанция одиннадцать, скорость… шестнадцать, упреждение полкорпуса!

---------------------

(*) — пудовые осветительные ракеты в начале 20 века выпускались в Николаеве.

Миноносный таран «Полифемус», чудо британской инженерной мысли, пользовался незаслуженной славой. Он ни разу не участвовал в бою: сразу после его постройки войны не случилось, а потом орудия среднего калибра стали слишком скорострельными и слишком быстро наводящимися на цель, чтобы его восемнадцатиузловая скорость и почти полностью погруженный в воду корпус оставались надежной защитой. Поэтому выйти, как и задумывалось, в таранную атаку стало делом не просто опасным, но фактически самоубийственным.

Тем не менее, этот корабль был одним из самых знаменитых во Флоте Ее, а следом Его Величества. Именно “Полифемус” описал всемирно известный сочинитель мистер Уэллс в романе “Война Миров” под именем «Сына Грома», уничтожившего марсианский треножник.

Неизвестно, испытывал ли неудобство по этому поводу сам корабль. Вполне возможно… Но его командир, самый молодой капитан Королевского Флота Дэвид Битти, отчаянный храбрец, был уверен, что во-первых, это действительно весьма неловкая ситуация, а во вторых — через несколько минут он эту несправедливость исправит.

— Все вниз, быстро! — приказал он. — Сейчас нас засыплет снарядами, а наши шестифунтовки и миртальезы будут полностью бесполезны! Питер, в рубку!

Сублейтенант, получив приказ, нырнул в дополнительно обложенный мешками с песком стальной стакан и задраил за собой дверь.

— Минные аппараты носовой и правого борта — к бою! — приказал командир. — Пит, тараним третьего: оба головных уже начали движение и подняли сети.

— Впереди боны, сэр, — сублейтенант старался выглядеть столь же невозмутимым, как и Мастер.

— Нас, — усмехнулся капитан, — как раз и создавали для того, чтобы плевать на боны. Машина, полный ход! При гудке сирены — держаться! Кто за что может!

Как и полтора десятка лет назад на испытаниях, боновые заграждения, набранные из бревен, привезенных аж из России, просто разметало по сторонам, стальное тело почти полностью погруженного в воду корабля только слегка вздрогнуло — сначала от удара, а затем от попадания пары снарядов калибром в три или четыре дюйма, сбивших трубу и искалечивших надстройки, но неспособных остановить атаку.

— Носовой аппарат товсь, — приказал Битти. — Пит, командуйте, когда разрядить аппараты правого борта.

Удары снарядов, в основном трехфунтовых, стали сыпаться на миноносный таран в ритме стального дождя. “Странно, — подумал капитан, — а говорили, что русские сняли эту мелочь с кораблей. Видимо, не всю”. Он усмехнулся, когда две или три болванки бессильно высекли искры из стальных листов рубки.

— Аппараты правого борта товсь! — скомандовал в раструб переговорной трубы молодой офицер. До пуска… пять секунд. Три… Две… Одна… Пли!

— Дистанция четыре кабельтова. Носовой аппарат — пли! Это, конечно, не Кронштадт, куда я всегда мечтал ворваться, но тоже неплохо. Пит, сирену!