Даррелл Швейцер - Секретная история вампиров
— Сэр Артур прислал забавную шутку?
— Скорее наживку, дорогая, — ответил Гудини и начал накладывать на тарелку яйца. Он не имел ни малейшего намерения попадаться в такую очевидную ловушку. — Он пытается сыграть на моей любви к драматическим поворотам. Кстати, я бы хотел устроить небольшой прием после ужина, если ты не возражаешь.
Ее улыбка за завтраком и позже, когда она помогала навести порядок в столовой, послужила достаточным ответом.
Бесс даже бровью не повела, когда он рассказал о цели «приема», а спокойно продолжала расставлять под его руководством стулья: вдоль стен, лицом к креслу с плетеной спинкой, которое Гудини поместил под хрустальной люстрой в середине комнаты.
— Сегодня здесь не будет никаких фокусов, — подмигнул он жене с приходом первого гостя. — Никаких.
Сперва он хотел наблюдать за представлением в одиночестве, но, поскольку в глубине души уже предвкушал очередной памфлет, разоблачающий лорда Йелдгрейва как шарлатана, каковым он и являлся, Гудини посчитал, что лучше позвать нескольких наблюдателей. И лучше всего тех, чьи свидетельства не вызовут сомнений, так что он тщательно выбирал гостей из многочисленных друзей семьи. Получившийся гостевой лист включал его личного доктора с женой, раввина, комиссара полиции, помощника мэра и видного журналиста, который, помимо прочих заслуг, являлся одним из его рьяных почитателей.
Гудини даже не пытался скрыть улыбку. Как сказал Йелдгрейв, этот вечер запомнится надолго.
Через полчаса после начала приема только три стула — для Бесс, самого Гудини и сэра Артура, а также почетное место в середине комнаты оставались незанятыми.
Через несколько минут прозвучал звонок, и Гудини жестом остановил жену:
— Садись, дорогая, я сам открою.
Гудини произнес свою приветственную речь, как только открыл дверь, будто начал хорошо отрепетированную роль. Он вежливо поклонился пришедшим, что стояли на крыльце в свете лампы. Но стоило ему выпрямиться, как улыбка пропала с его лица.
Обычно крепкий, с румянцем на щеках, англичанин тяжело опирался на трость, и казалось, что дышать ему удается с трудом. Бледный и дрожащий, он выглядел… усохшим. Больным. Йелдгрейв, с другой стороны, расцвел за одну ночь. Его лицо округлилось и светилось здоровьем. Только губы сохранили неестественно яркий цвет.
— Сэр Артур, вы выглядите… Вы хорошо себя чувствуете?
Гудини отступил в сторону, чтобы дать пройти ковыляющему англичанину; его охватил стыд, что он не потрудился ответить на утренние послания. Теперь он понимал, что те не были ни уловкой, ни драматическим эффектом, — сэр Артур был явно болен.
— Что? Ах да, да… просто… Всего лишь простудился, вот и все. Могу вас заверить, что ничего серьезного.
Неубедительное заверение, особенно учитывая, что англичанин отказался снять белый шелковый шарф.
— Нет, — заявил он, поднеся руку к шее, когда Гудини потянулся взять шарф. — Лучше его не трогать.
Взгляд англичанина говорил о чем-то большем, чем обычная болезнь.
— Как пожелаете. Мы ждем вас в столовой, сэр Артур. Пожалуйста, проходите. И попросите Бесс налить вам стакан портвейна — на улице холодно.
Англичанин механически кивнул, потом снова кивнул и пробормотал что-то похожее на благодарность, но тем не менее продолжал стоять, тяжело опираясь на трость, и оглядываться на входную дверь.
Только тогда Гудини осознал, что Йелдгрейв все еще стоит на крыльце.
— Я воспитывался в старых традициях, — сказал он. — Вы еще не пригласили меня войти, Гудини.
Сэр Артур издал страдающий звук, когда Гудини в ответ распахнул пошире дверь.
— Конечно. Будьте добры, входите.
— Гарри… — Йелдгрейв прошествовал в ярко освещенную прихожую, а Гудини встретился взглядом с англичанином. — Я…
— Ах, — прервал медиум, положив ему руку на плечо. — Я слышу голоса. В тесноте, да не в обиде, так ведь говорится? Почему бы вам не пойти к ним, сэр Артур? Мы скоро к вам присоединимся.
— Не надо о нем беспокоиться, — продолжал Йелдгрейв, и внимание Гудини полностью вернулось к нему. — У него выдалась плохая ночь. Наверное, нам следует выйти к гостям?
Гудини взял его пальто и цилиндр, положил их на буфет рядом с одеждой сэра Артура и жестом пригласил Йелдгрейва в столовую.
— Думаю, вы найдете там все необходимое, — сказал он. — Но не стесняйтесь, дайте мне знать, если вам потребуется что-то еще… занавеси, зеркала… темнота.
Йелдгрейв опустился в кресло посредине комнаты и непринужденно скрестил ноги.
— Ни дыма, ни зеркал, Гудини. Это вы иллюзионист, а не я. Что же насчет темноты… — он поднял взгляд к сверкающему хрусталю над головой, — чем светлее, тем лучше. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то из присутствующих принял меня за… шарлатана.
Судя по всему, удовлетворенный обстановкой, Йелдгрейв кивнул:
— Будьте так любезны, сэр Артур.
Сэр Артур встал и дрожащим голосом представил лорда Йелдгрейва гостям, перечислив его заслуги чуть более пространно, чем вчера перед Гудини.
— …представит вам исчерпывающие доказательства не только существования бытия за гранью смерти, но и того, что лорд Йелдгрейв, без малейших сомнений, является величайшим спиритуалистом в мире.
Гудини уже готов был зааплодировать такому представлению, но медиум принял похвалу как должное.
— Благодарю вас, сэр Артур, — начал он. — Должен сказать, что будь это «обычный» сеанс, я бы попросил приглушить свет и всех здесь присутствующих взяться за руки, чтобы мы образовали мистический круг для лучшего общения с духами. Но, друзья мои, мне не хочется рисковать в силу известных всем нам… расследований, проведенных в этой области мистером Гудини. Также, будь сегодняшний сеанс всего лишь обманным трюком, я бы после его окончания попросил о вознаграждении.
Йелдгрейв встретился глазами с Гудини и кивнул:
— Но так обычно поступают шарлатаны. Есть поговорка, старая как время: эксиго инфидус, верум экзисто солво — «можно продать ложь, но правда дается бесплатно». Поэтому я не приму денег за сегодняшний сеанс.
— Тогда чего вы хотите? — спросил друг Гудини, репортер.
— Только одного — привилегии получить приглашение в ваши дома. А теперь… — Йелдгрейв оглядел комнату. — Я могу надеяться, что никто из слуг не прячется поблизости, чтобы в нужный момент выскочить из потайной двери в роли призрака? Нигде не припрятан граммофон с записями труб и ревущего ветра? Ни у кого нет потайных карманов или осветительного пороха?
— Нет, — прорычал Гудини.
— Я так и думал, но, учитывая вашу профессию, хотел убедиться, что гости знают: все происходящее сегодня — подлинно. Давайте же начнем.
Через миг столовую наполнил слабый аромат духов «Арлекинейд». Бесс вскрикнула и прикрыла рот руками.
— Гарри!
— Тихо, Бесс, это ничего не значит. Это…
Йелдгрейв поднял руку, и Гудини показалось, что свет мигнул.
— Энрих?
Голос раздавался ниоткуда, но в то же время шел отовсюду, а воздух рядом с креслом Йелдгрейва замерцал. Под вздохи и шепот гостей рядом с медиумом начала возникать невысокая бледная женщина.
— Энрих? Майн зан… это ты?
Перешептывания прекратились, когда Гудини подался вперед, изо всех сил сжимая обитые подлокотники своего стула, чтобы не ринуться навстречу маленькой седой женщине.
Она выглядела точно такой же, какой он видел ее в последний раз: в сером муаровом платье с высоким воротником и длинными рукавами — его подарок, ее самое любимое. В нем ее и похоронили.
— Боже мой, Гарри, — прошептала Бесс почти неслышно, и на миг Гудини показалось, что слова возникли у него в голове. — Это мама.
— Нет… Это невозможно.
— Энрих? Майн зан… Это ты?
Когда Гудини поднялся, ему показалось, что пол под ногами зашатался. Женщина улыбнулась, протянула руки и шагнула к нему. Мама.
— Я так по тебе скучала, сынок. Почему ты оставил меня? Мне было так одиноко.
Она сделала еще шаг, и у Гудини защипало глаза; легкий шелест платья наполнял неподвижную тишину комнаты, запах духов дразнил обоняние.
Но он чувствовал под сладким ароматом что-то еще… что-то темное, гнилое, разложившееся.
— Это неправда!
— Энрих, вас зогт up?[15] Это я, мама. Подойди ко мне. Подойди, мой мальчик, и дай мне обнять тебя. Я так долго тебя не видела. Поцелуй маму.
Так же как и прошлым вечером, Гудини даже не осознал, что двигается, пока не обнаружил себя в ее объятиях; смешанные запахи — духи, тление, пудра, могильная земля — переполняли его голову, а она — его мать! — коснулась его щеки холодными губами.
— Мой дорогой мальчик, — прошептала она. — Мой милый ангел. Я так скучала по тебе. Дай мама тебя поцелует… дай я… моего мальчика… поцелую…
