Роман Юров - «Ла»-охотник. В небе Донбасса
– А я тринадцать! Пиши тута, пиши!
В палатке было душно, солнце хорошо пропекло выгоревший брезент, а в открытые окна и распахнутый полог проникало слишком мало свежего воздуха. Монотонный писк и душный спертый воздух убаюкивали, тянули в сон. Виктор расстегнул пуговицы гимнастерки и, потея, стал царапать очередную бумажку. В продуваемой степным ветром тени столовой было куда прохладней. Там можно вдоволь наслушаться баек про все случаи жизни, до отвала напиться кислого, вяжущего рот тернового компота. Но идти туда почему-то перехотелось. Наверное, потому что у Тани замечательно красивые зеленые глаза, а когда она выпрямляется и гимнастерка обтягивает грудь, такую аккуратную и красивую…
Девушка перехватила его взгляд и сразу отвернулась, густо покраснев. Он поздно понял, что смотрел на нее очень уж пристально, смутился сам. И вновь вгрызся в отчет.
Как рассказал всезнающий Соломин, ролью машинистки Таня откровенно тяготилась и одно время даже пыталась перевестись в школу снайперов, но ее не отпустили. Прошел слух о каком-то грандиозном скандале, который она закатила Пруткову. Но слух этот слухом и остался – Таня как работала, так и продолжала работать в штабе. Вот только вместо «приличного» аэродрома у Новошахтинска оказалась в этой тмутаракани. Эскадрильи менялись, а она оставалась.
Послышался далекий гул авиамоторов, и сонное наваждение в палатке сгинуло. Задремавший было Шубин вскочил, захлопал глазами:
– Что? Где? Ларин вернулся?
Они выскочили на улицу, завертели головами, таращась в небо, выискивая источник звука. Гул накатывал все сильнее, басовитый, чужой, немецкий.
– Ракету! Дежурную пару в небо! – Виктор думал, что командир помчится к своему истребителю, но тот не пошевелился. Он бросил быстрый взгляд на стоянку – и понял причину. Самолеты еще не начали заправлять, успели лишь подкатить бочки с бензином, и вокруг машины комполка суетились люди со шлангами и ручным насосом. Саблинский истребитель был раскапотирован, и на стремянке с отверткой в руках соляным столбом застыл Палыч.
В штабе все затихли. Связистка и Таня замерли с испуганными лицами, видимо, им уже доводилось бывать под бомбежкой.
– Какого хрена зависла? – рявкнул он на связистку. – Ларина вызывай…
Та вздрогнула, взгляд у девушки стал осмысленным, и она забубнила в микрофон позывные Вячеслава. Таня тоже быстро пришла в себя и теперь бросала на Виктора испуганные взгляды.
– Дай сюда! – Шубин вырвал у связистки микрофон. – Двадцать второй, – закричал он, – над аэродромом немцы. Высота около трех, идут на запад. Повторяй! – рявкнул он и швырнул микрофон обратно.
Репродуктор молчал, но иначе не могло и быть – на Славкиной машине не было передатчика. Стены палатки заходили ходуном – дежурная пара пошла на взлет, и все вновь высыпали на улицу. Вновь принялись обшаривать глазами небо, пытаясь увидеть хоть что-нибудь. Увы, сильная облачность этого не позволяла. Гул моторов стал громче, казалось, что он звучит прямо над головой. Затарахтело и на стоянке – было видно, как замелькали лопасти винтов на машинах Егорова и Никифорова.
– Поздно, – прокомментировал Шубин, – одиннадцатому взлет запретить.
И тут же с неба, едва слышимый на фоне ревущих двигателей, раздался пулеметный треск, перемежаемый с резким пушечным перестуком. На земле забыли, как дышать. Все, кто сейчас был возле палатки, все, и летчики, и техники, и механики, и красноармейцы БАО, сейчас с тревогой всматривались в небо и ждали развязки. Она не заставила себя долго ждать.
Дежурная пара едва успела подойти к облакам, как оттуда вывалился горящий «Юнкерс Ю-88». У бомбардировщика пылало левое крыло, и за ним, словно шлейф подвенечного платья, тянулся черный дым. На земле все замерли, завороженно рассматривая редкую и красивую картину. Первым опомнился Палыч.
– Ура-а-а! – заорал он, стоя на своей стремянке и размахивая над головой отверткой. Капоты истребителя чудесным образом уже вернулись на место. – Ура-а-а.
– Ура-а-а, – закричали все вокруг, по стоянке словно разлилась волна щенячьего восторга. Виктор услышал, как в крики вплелся счастливый девичий визг, увидел, как техник Ларина исполняет какой-то безумный, африканский танец радости. Самолет коснулся земли, и в этом месте расцвел огромный оранжево-черный цветок, и спустя несколько секунд донесся приглушенный расстоянием взрыв. Потом из-под облаков показался маленький лоскуток парашюта, и сразу же наступила тишина – все вновь замерли, всматриваясь в крошечную точку, повисшую под белой тряпочкой.
– Чего уставились тута, – раздался насмешливо-равнодушный голос Шубина, – сбитых не видели? Сержант! – окликнул он командира отделения охраны. – Возьми своих бойцов, сходи за этими. Винтовки только не забудьте. Если немчики вдруг надумают отстреливаться или тебе покажется, что они руки поднимают без должного энтузиазма, то кончайте их сразу. Нам тут языки не нужны, главное, чтобы у вас дырок не было. Танюша, доложи в дивизию, сообщи, что сбили, и пусть сюда особиста пригонят! И надо к самолету послать кого-нибудь посмекалистей. Пусть шильды поснимают или еще чего… Ну? Чего тута застыли? Выполнять приказ!
…Наступил июль. Стало гораздо жарче, степь пожелтела и выгорела от беспощадного зноя. Солнце жгло, липло к коже, суша раскрытые рты и вынуждая укрыться в тени самолетов. Над дорогами висели облака пыли, люди старались спрятаться в тень, но жара донимала и там. Все не занятые службой старались обосноваться на берегу реки, но она обмелела, уменьшившись за малым не вдвое.
Виктор сидел под крылом «Яка» и обливался потом. У него по плану сегодня был пятнадцатиминутный тренировочный вылет, вот только в его ожидании легко можно было получить солнечный удар. Чуть прихрамывая, подошел Сашка Литвинов. Тоже забрался в тень, протянул холодную флягу с водой.
– Держи. Только с колодца. Не успела еще…
Виктор благодарно кивнул. Вода моментально проступила потом, но стало чуть легче.
– Как жена? Пишет? – спросил Сашка.
– Да вот, чего-то вторую неделю ни строчки. Может, почта задерживает…
Литвинов помолчал, потом как-то несмело произнес:
– Я вот попросить хотел… Дело такое… сейчас же ты на тренировку летишь?
– Лечу. Только тут раньше изжаришься.
– Слушай. А можно я за тебя слетаю, – умоляюще зашептал Сашка. – Очень надо!
– Да ты чего, Саш? – Виктор оторопел. – Это же «Як», а не «У-2». Скорости другие, все другое. Разобьешься и меня под монастырь подведешь…
– Не подведу, не подведу, – жарко заговорил Литвинов, – мне бы разок попробовать, силы свои оценить. Ты же знаешь, сколько я на «МиГе» летал! А на «У-2» почти каждый день в небе, то туда, то сюда. А я на истребитель хочу, снова фашистов бить… Это же вы с Игорем мне написали, что без ноги летать можно! Так выручи…
Виктор вспомнил читанную когда-то в прошлой жизни книгу про безногого летчика – Мересьева. У того не было обеих ног, однако он, после упорных тренировок, сумел вернуться в небо и воевал на истребителе, сбивал фашистов, и если верить книге, то делал он это прямо сейчас. Наверняка Сашка тоже сможет, раньше он был сильным летчиком, да и сейчас без проблем летает на «У-2». Вот только что будет, если он разобьется? Литвинов ведь привык к «кукурузнику», отвык от истребительных скоростей. Ведь даже спарки нет, чтобы вывезти, подсказать, подправить. Чуть ошибется, и привет, земля, плюс еще ступня эта деревянная. И хорошо еще, если дело кончится просто аварией. В любом случае Виктора за такое по голове не погладят. Но и Сашке отказывать не хочется, вон как глаза горят. Эх, была бы спарка…
– Как же ты полетишь? Ты хоть «Як» сперва изучи, – попытался отмазаться он, – ту же кабину…
– Да изучил я, изучил, – замахал Литвинов руками, – пойдем, прямо сейчас проверишь… Что там? Вон Кузьмин в девятом гвардейском летает без ступни! А я что, хуже?
Виктор гонял его минут пятнадцать, буквально по всему. Пытаясь найти хоть какой-то пробел в знаниях, отыскать любую зацепку. Все напрасно. Сашка подготовился хорошо, отвечал без запинок, четко, грамотно. Видно было, что он времени зря не терял и самолет изучил основательно.
– Блин, – Виктор грустно почесал затылок, – ты меня без ножа режешь. Ладно, помирать так с музыкой. – Он сунул Литвинову свой шлемофон. – Только смотри там. Если что – лучше прыгай. Хрен с ним, с самолетом…
Он с грустью смотрел, как ставшая уже родной «русалка» оторвалась от взлетной полосы. Сердце щемило в ожидании неприятностей. Снова вспомнил книгу про Мересьева. Там описали переживания летчика, который взлетел без ног. Но почему никто не показал переживания человека, который разрешил, который выпустил его в этот полет? Ведь ждать исхода вылета оказалось куда как тяжелей, чем даже драться в воздушном бою. Он, задрав голову, наблюдал, как уменьшается в размерах самолет, и не заметил, как побелели стиснутые в кулак костяшки пальцев. «Як» набрал высоту и принялся выполнять пилотаж.
