Борис Сапожников - Большая игра
Мы вошли в Уайтчепел, но в первые четверть часа не встретили никого. Никакого ожесточенного сопротивления, о котором говорил Мэлори. Даже тренированные глаза Корня – бывалого пластуна, не растерявшего привитых с детства навыков, – не заметили ничего подозрительного. Видимо, несколько попыток прорыва, стоивших местным обывателям немалой крови, заставили их уйти в глубь района и не высовывать оттуда носа. Но как долго это продлится – неясно.
Следы тех самых прорывов, о которых говорил командир державших кордон солдат, мы увидели сразу за баррикадой. Несколько десятков изрубленных трупов, многие изувечены до такого состояния, что нельзя было понять, кому какая конечность принадлежит. Иные же из-за давки превращены толпой почти в бесформенные куски окровавленного мяса. И тем страшнее выглядели в этих грудах остекленевшие человеческие глаза: они, казалось, с немым укором смотрели на нас, проходивших мимо.
Однако эта картина быстро вылетела у меня из головы. Сейчас было куда больше насущных проблем, чтобы заострять внимание на чем бы то ни было, не относящемся напрямую к нашему делу.
Вот только мы шли и шли по Хай-стрит – достаточно широкой улице, чтобы не надо было тесниться или шагать гуськом, – а враг и не думал показываться. Это привело к неизбежному: все несколько расслабились, нельзя же быть в напряжении больше получаса. Начались разговоры: шагать в молчании, пожалуй, тяжелее, чем держать себя в постоянной готовности к схватке.
С гривой красных волос здоровяк-японец, который легко нес на плече свою секиру, склонился над шагающим впереди Хидзикатой Тосидзо и произнес несколько коротких фраз на их родном языке. Хидзиката повернулся в мою сторону.
– Сингэн интересуется, что это у вас за оружие? – спросил он у меня.
Я заметил, что при разговоре Хидзиката не улыбался, как делали большинство китайцев, с которыми мне приходилось общаться, даже достаточно высокопоставленных. Они говорили, что дело в непривычной артикуляции, но отчего-то не верил им. И теперь нашел подтверждение своим сомнениям: вряд ли японский и китайский языки настолько не схожи, что артикуляция сильно разнится.
– Я называю его просто секач, – пожал плечами я. – Он достался мне как трофей после схватки.
– У такого оружия должно быть собственное имя, – теперь Хидзиката говорил за себя, а не переводя слова здоровяка по имени Сингэн.
– Предыдущий хозяин мне его не сказал, – пожал плечами я и тут же понял, что зря это сделал.
Я носил секач, уложив его на плечи, и те успели основательно затечь, а теперь отозвались на движение довольно сильной болью.
– Понимаю, – кивнул, снова без лишних улыбок, Хидзиката, и взгляд его сказал мне обо всем.
Я знал, что он не совсем верно угадал развитие событий, однако не стал рассказывать ему, как все было на самом деле. Какая кому разница, собственно говоря.
Хидзиката обернулся на ходу к изнывающему от любопытства Сингэну и выдал несколько быстрых фраз. Я лично считал, что он обойдется и парой слов. Однако Сингэн и не подумал успокаиваться. Он снова что-то спросил у Хидзикаты, и тот опять повернулся ко мне. Оказывается, я ошибался, и Сингэн ничего не спрашивал – он выдал парочку пожеланий.
– Сингэн говорит, – сообщил мне Хидзиката, – что оружие явно не переделано под вас, а так как это точно штучная работа, то его стоило бы изменить именно под ваши руки, тогда им будет намного удобнее работать. И еще Сингэн выражает надежду, что он встретится с вами на арене. Ему бы очень хотелось узнать, каков ваш секач в действии.
– Я благодарю Сингэна за совет и последую ему при первой возможности. А что до его пожелания, думаю, он скоро увидит мой секач в работе.
Вот тут мы с Хидзикатой вежливо улыбнулись друг другу. Шутка была не ахти, но вежливость – превыше всего.
И тут нам всем стало не до разговоров.
Засаду враг устроил грамотно: заманил поглубже в район, долго не показывался на глаза, пока мы не расслабились, и только после этого принялся палить. И все же обмануть наших разведчиков не удалось. Буквально за несколько мгновений до того, как обрушился ливень стрел и арбалетных болтов, замерли Корень и лучница из команды капитана Беннета. Казак вскинул над головой левую руку с зажатым в ней кинжалом – и все тут же остановились – этот сигнал был знаком каждому. А сразу после этого вокруг нас разверзся ад.
Из слуховых окон, со вторых и редких третьих этажей приземистых домов Хай-стрит по нам открыли огонь из арбалетов. Болты засвистели в воздухе. На балконы выскочили лучники, уже натягивающие тетивы. И к болтам тут же присоединились стрелы.
Наши стрелки не остались в долгу. Быть может, мы и расслабились из-за долгого отсутствия врага, но совсем уж бдительности не потеряли. Лучница британской команды, вооруженная настоящим чудовищем или творением гения – тут как посмотреть – с несколькими плечами разной длины, одни даже расположены перпендикулярно остальным, выстрелила трижды с такой невообразимой скоростью, что и моему тренированному глазу оказалось сложновато заметить эти движения. Ее поддержал второй стрелок британцев, чье катушечное ружье выдало серию электрических импульсов, швыряя во врага пулю за пулей. Да уж, вооружены британцы оказались по высшему разряду, и выучка не подкачала.
Вот только мои парни, равно как и все остальные, вовсе не выглядели серыми посредственностями на их фоне. Почти одновременно щелкнули арбалеты Ломидзе, отправив двоих врагов на тот свет. Армас же стрелял с колена, не особенно выбирая цели, – сейчас от бойцов с катушечным оружием требовался огонь на подавление. Они были нашей тяжелой артиллерией – точности особой никто не требовал. Но врагов было слишком много, а нас – слишком мало для этого.
Однако одним обстрелом враг, конечно же, не ограничился. Тем более что тот не принес никаких плодов. Никто из нас не был даже легко ранен, в то время как атакующие сами понесли потери, и немалые. Все-таки мы сильно превосходили в выучке обитателей Уайтчепела. Из многочисленных закоулков, улочек или переулков, отходящих от Хай-стрит, подобно мелким речушкам и ручейкам, на нас бросились новые враги. Люди и те, кого называли выродками. Последних было достаточно сложно разглядеть: двигались они действительно с нечеловеческой скоростью. Мчались длинными прыжками, припадая к земле на все конечности, далеко обогнав людей в рваных куртках, длиннополых пальто и полувоенных френчах. Выродки первыми врезались в нас.
Конечно, мы уже не стояли к тому моменту плотной группой, разбившись на привычные пятерки команд, где каждый привык прикрывать товарища. Первого выродка встретил стальным кулаком Тарас. Он врезал ему с такой силой, что полузверь рухнул на разбитую грязную мостовую с проломленным черепом. Тут уж никакая звериная кровь не спасет. Следующий попытался напасть на перезаряжающего арбалеты Вахтанга, но на его пути встал Корень. Шашка и кривой кинжал замелькали с невероятной скоростью, распластывая выродка, во все стороны полетели ошметки шерсти и кровавые брызги.
Тяжелые бойцы – и я в их числе – пока даже не вступали в схватку. Не было надобности: пока со всем отлично справлялись стрелки и прикрывающие их бойцы полегче нашего. О них, словно о волнолом, разбивались атакующие враги. Но я отлично понимал, что продлится это недолго. До появления первых серьезных противников, которых никогда не было принято гнать на убой в передних шеренгах. И они не заставили себя долго ждать. Вот только это оказались вовсе не выродки, а вполне серьезные бойцы в кирасах и закрытых шлемах.
Они клином промчались через толпы напирающих на нас врагов и врезались в наши боевые порядки. Хотя порядками их можно было считать сугубо условно. Двое навалились на Корня с Тарасом, к ним тут же присоединилась еще парочка, а следующие кинулись уже на стрелков. Тогда за дело пришлось браться уже мне.
Я шагнул навстречу врагам. Первый тут же кинулся на меня, считая неуклюжим из-за тяжелого секача. Распространенная ошибка – никому не удалось повторить ее дважды. Он больше опасался тяжелого лезвия моего секача и потому пропустил быстрый удар рукоятью по ребрам – сбоку, там, где кираса защищает не так хорошо, как кажется. Враг сжался всем телом, став совершенно беззащитным. Вот тут-то я и пустил в дело лезвие секача.
Второй враг выскочил прямо из-за валящегося на мостовую первого, пытаясь укрыться за телом уже мертвого товарища. Длинный меч его, который было удивительно видеть в этих трущобах, метил мне прямо в лицо. Я припал на колено и рубанул противника по ногам – труп мне тут совершенно не мешал. Когда поднялся, враг уже валился на товарища с перерубленными конечностями. Я добил его, просто опустив сверху секач. Тот врезался в бойца узкой острой кромкой, легко разрубив кирасу на груди и глубоко войдя в тело, сокрушая ребра.
Следом, откуда ни возьмись, на меня налетел выродок. Лохматая тварь, больше напоминающая вставшего на задние лапы пса. Длинные когти ее целили в лицо. Я едва успел вскинуть секач, перехватив выродка в полете. Мощные челюсти клацнули в паре вершков от моего лица, с длинных клыков стекала слюна. Напрягши все силы, я почти борцовским приемом кинул его через себя и опустил сверху секач. Он перерубил тварь надвое, рухнув, словно лезвие гильотины – изобретения времен неудавшейся революции во Франции, введенного республиканскими властями, которое вместе с разводами было решено оставить и при реставрированных Бурбонах.
