Алексей Волков - «Царство свободы» на крови. «Кончилось ваше время!»
По улице шли сейчас не они. Шинели на рыбьем меху, сношенные сапоги, весь вид зачуханный. Даже шаг словно у беременных баб, а не защитников отечества. Одно слово — гвардия. Тьфу! А уж песня! Словно даже строевых не осталось. Новые времена, слова же — наследие старых. Да не армейских, репертуар явно выбирал кто-то из революционеров. Вот и выводят не к месту:
В царство свободы дорогуГрудью проложим себе!
Словно уже не проложили!
Тьфу еще раз!
Плевать, разумеется, Кротов не стал. Но и смотреть на похабель не мог. Сколько лет прошло, а все никак не мог принять ни новую дисциплину, ни отношения, ни отсутствия погон. Вроде мелочь, а вид без них не тот.
Несколько поворотов, бессистемных, просто по привычке не ходить по прямой в городе. Не старые времена, когда можно было ничего не опасаться. Вдруг позади маячит приставленный шпик, сексот, филер или как сейчас называется подобный род службы?
Вначале Кротов подумал: показалось. Свернул в какой-то переулок, в середине остановился, прикурил, исподволь покосился назад.
Высокий мужчина в черном дешевом полушубке тоже остановился, нагнулся, будто что-то поднимая с утрамбованного грязного снега. Потом тронулся вслед Кротову.
Н-да. Похоже, классический топтун. Быстренько они, с приезда только сутки прошли. Хотя, согласно упорным слухам, здесь принято следить за всеми прибывшими из других частей былой обширной империи. Свои и без того под контролем, так вдруг заразу занесут чужие? Есть же еще идейные враги у молодого государства. Иначе с чего то тут, то там вспыхивают то стачки, то хуже того — попытки восстания? Явно не обходится без чьей-то направляющей руки.
С чего простым людям бунтовать при свободе? Не прежний режим.
Плохо. «Хвост» за собой не потащишь. Стряхивать его раньше времени — только усугубишь пока бездоказательные подозрения. Придется делать вид, будто все идет своим чередом.
И не хочется, да придется пока смириться с провожатым. Пусть видит — приезжий просто прогуливается по городу, который во времена его молодости отнюдь не был чужим.
Разве может быть чужой для русского человека Москва?
Попавшаяся по дороге церковь напомнила о многочисленных пропущенных литургиях. Кротов не отличался чрезмерной религиозностью, да и кочевая жизнь не позволяла соблюдать положенные ритуалы, но атеизма душа тоже не принимала. А уж когда на сердце тяжело, куда пойти русскому человеку? Конечно, в храм.
Служба шла давно. Народа внутри оказалось немного. Сказывалась и ставшая более тяжелой жизнь, и постоянная антирелигиозная пропаганда. Начиная с так называемой великой бескровной и всех ее многочисленных жертв, Бог явно отвернулся от своей некогда любимой земли. Или не отвернулся, но, дав некогда людям свободу воли, теперь бесстрастно взирал, сумеют ли они вновь подняться после своего падения?
Светлые лики святых смотрели на прихожан. Устоят ли в безвременье очередных гонений? Не поддадутся ли на искушение?
Судя по одежде, люди собрались простые. Власть строго следила за всеми, кто занимает хоть какой-нибудь пост. За «ретроградство» легко можно было лишиться места. А уж о карьере уличенному в неверии в материалистический марксизм можно было и не мечтать.
Свобода не совмещается с моральными правилами. Везде и всегда, достаточно вспомнить историю любой европейской революции.
Государственным человеком Кротов не был, более того, давно не стремился им стать, следовать новым веяниям не собирался, да и вообще он — гражданин другой страны, что хочет, то и делает.
Пропаганда пропагандой, пока что посещение храма не является уголовным или политическим преступлением.
Слушая слитный хор, Кротов словно невзначай покосился на вход. Появится ли соглядатай или предпочтет обождать у входа в храм?
Появился. И даже молился с виду вполне искренно, как верующий человек.
А почему бы и нет? Воспитание-то тоже играет какую-то роль. Даже в эпоху безверия что-то остается в душе тех, кто посещал в детстве церковь, отмечал религиозные праздники, радовался подаркам на Рождество и крашеным яйцам и куличам на Пасху. Не все же упертые атеисты!
Ладно. Пусть себе ходит. Убедится, что подопечный не является преступником и не совершает никаких противоправных действий. Просто гуляет по Москве в свое удовольствие, как сибирский провинциал, вдруг попавший в большой, к тому же по нынешним временам зарубежный город.
Голоса взмывали ввысь, поневоле заставляли отречься от житейской суеты, звали к вечному, неземному.
Кротов покорно отдался привычным ощущениям. Что наша жизнь, как не подготовка к дальнейшему существованию? Правда, грехов накопилось! Впору бы исповедоваться, да только в данный момент он не готов. Ни молитв не читал, не постился…
Но даже так постоять, чувствуя сопричастность с собравшимися, соборность, и то являлось облегчением для души.
К сожалению, служба закончилась быстро. Точнее, Кротов попал на ее вторую половину. Краткая проповедь немолодого священника, очередь за благословением…
Мир снаружи уже не казался таким чужим и угрюмым. Даже красный цвет, перед тем раздражавший Кротова не хуже, чем быка, теперь воспринимался гораздо спокойнее. Или — привык? В Сибири красноты тоже хватало, только там флаги равномерно чередовались с бело-зелеными, подчеркивающими самобытность и независимость молодого государства.
Развелось стран! Сибирь хоть большая, а некоторые осколки — с гулькин нос. Хорошо еще, нашлись люди, понемногу объединяющие территории империи!
А тут как раз, намеком на не столь близкую весну, выглянуло солнце, куда-то разошлись надоевшие облака, и даже мороз практически исчез. Так, прохладно, конечно, но и только.
Красота!
По какой-то непонятной аналогии вдруг захотелось в театр. Словно не было ни Великой войны, ни революции, ни бездарного проигрыша, ни развала, ни долгих скитаний, ни постоянной борьбы…
Захотелось вновь ощутить себя культурным человеком. Совсем ведь одичал в тайге. В крайнем случае все мероприятия сводятся к каким-нибудь музыкальным номерам в кабаке, непритязательным, не слишком хорошо исполненным. Но иногда требуется и подлинная духовная пища! Что-нибудь классическое, а комедия, трагедия, драма — в общем, наплевать.
Кротов осмотрелся. Прогулка привела его к Тверскому району. Где-то не столь далеко расположен Художественный театр. В Камергерском переулке, если по-старому, а по-новому — кто знает, как переименовала место новая власть? Зато даже на трамвае ехать не надо. Не торопясь дотопаем пешком. Что нам стоит прошагать? Ходить мы умеем.
И как-то совсем забылось про шпика. Ну, топает в отдалении, стараясь оставаться незамеченным, вдруг тоже в театр пойдет, приобщится к высокому и вечному? Может, поймет что-нибудь, не балаган же, а театральная русская школа никуда не делась.
Интересно, много ли желающих посетить обитель муз? Судя по лицам многих встречных, для них предел искусства — цирк. Крайний такой предел.
Двухэтажное здание театра, столь знакомое некогда, в прежней жизни, за прошедшие годы изменилось в худшую сторону. Обшарпанное, явно нуждающееся в ремонте, да еще зачем-то с парой красных знамен у парадного входа…
Там же толпилось с сотню человек. Не сказать — относящихся к культурному обществу. Так, нечто неопределенное, не совсем люмпены, но отнюдь и не интеллигенты. Или уже и такие ходят в театр? Есть ли вообще билеты на сегодня?
У кромки тротуара застыли три автомобиля со скучающими в бездействии шоферами. Тем не менее не уходили, сидели на своих местах, ожидая неведомых хозяев.
Оказалось, стоят по другой причине. Сегодня в театре проходило какое-то собрание, и на улице остались те, кто не попал внутрь. Пускали туда не по билетам — по пропускам, а пропуск получить — не каждому дано.
Но и билетов на вечер, увы, не было. Кротов лишь заикнулся, как из толпы кто-то шикнул, мол, билеты или распространяются по организациям, или бронируются на месяц вперед. Спектаклей не так и много, народу в столице — уйма, и желающие отдать дань старому искусству не переводятся. А стоят — о-го-го! Не каждому по карману. Хотя всевозможных нуворишей в Первопрестольной хватает. Огромный город, в который хлынули многие, умеющие делать деньги. И из провинций, и из новых государств. Больше город — больше возможностей.
В толпе десяток-полтора не слишком интересовались собранием, а пришли как раз в надежде, что какие-то билеты остались невыкупленными, и театр отдаст их в свободную продажу.
Но внутрь не пускали. Двое сурового вида мужчин в длинных военных шинелях, богатырках, с деревянными кобурами застыли по обеим сторонам дверей и только покрикивали:
— Товарищи! Имейте терпение! Какие кассы? Сам выступает! Собрание кончится — идите, куда хотите!
