Александр Прозоров - Кровь ворона
— Разве же то рать для Хазарии старой? — усмехнулся волхв. — То охрана была у крепостиц порубежных, то рать с купцами по степи такая ходила. Разве рать это? Во времена каган-бека Манасия токмо при гареме его, молва донесла, больше стражи имелось. А вся рать, когда в путь уходила, так головной дозор уж на ночлег вставал, а последние скотники еще из старого лагеря выйти не успевали. А ты, ведун, никак в Муроме бывал?
— Занесло пару лет назад.
— Правду ли сказывают, князь тамошний веру византийскую принял, богу распятому поклоняется?
— Есть такое дело, — признал Середин.
— Стало быть, и вовсе скоро край нам придет… — чуть не простонал Радша. — Он ведь, сказывали, повелел святилище отчее снести?
— Не слышал, врать не стану.
— Путник о том ныне сказывал, по зимнику в Киев шел. Дескать, по весне князь богов в реку повелел кинуть, дабы плыли к тем, кому надобны. Не поверил я тогда, но коли и ты о том же молвишь.
— Я такого не слышал! — повторил Олег.
— Коли князь от богов отчих отрекся, то мог и такое повелеть…
— До Мурома отсюда… — попытался прикинуть Середин, но не смог определить даже примерно. — В общем, далековато. Княжеская блажь не дойдет.
— Как же не дойдет, коли волхв Вельмесь из муромского святилища будет, и волей богов муромских сокровища княжеские запирал! Не было тогда окрест иных святилищ. И градов иных — тоже. Коли боги рухнут, коли покинут землю русскую, то и заклятия Вельмесовы пасть могут! Ринется тогда нежить, в нави за рекой огненной запертая, на наши веси, вовсе с нею сладу не станет.
— Зачем сразу о плохом думать? Может, наоборот: сгинет река с мостом Калиновым на седьмое небо. Глядишь, и вздохнете спокойно, и нечисть всякая утихомирится.
— Ох, ведун, не пугай, — покачал головой Радша. — Коли рухнут запоры чародейские, то ведь и путь к сокровищам княжеским откроется, устремятся к ним охотники со всех сторон. Кто делить, кто захватывать, кто отнимать. Добыча князя Черного велика зело. За нее, опасаюсь, немалые рати тут всё окрест кровью зальют, порубят, посекут. Не минует и нас беда сия. От войны за воротами не запрешься. Разорят нашу Чернаву, ох, разорят. И ведь весна ужо пришла ныне. Надобно дозорных к реке поставить. А ну, сюда идолы поплывут? Нужны они мне, ох, как нужны!
— Мне кажется, ваша деревня заметно ниже по течению стоит, — тихо отметил ведун. — И немного на другой реке…
— По воле богов и реки вспять текут, и русла вмиг перекраиваются! — резко поднялся волхв. — Не тебе судить об их чаяньях. Ты спи, тебе нужны силы…
Радша решительно ткнул указательным пальцем Середину чуть не в переносицу, и тот ощутил, как послушно закрылись глаза, из-за внезапной слабости упала на шкуру голова, а всему телу сделалось тепло и приятно.
Рязань
Место для стольного города, сердца Рязанского княжества,[4] выбрали сами боги, отрезав двумя оврагами от высокого берега Оки высокий ломоть земли шириной в полкилометра, а в длину и вовсе без размера. Всё, что оставалось сделать людям — так это возвести над обрывистыми склонами рубленые стены да прорыть между оврагами ров, окончательно превратив свой город в неприступный остров, соединенный с большой землей тремя мостами и четырьмя воротами. Четвертые ворота выходили на реку, к многочисленным причалам.
Только увидев город воочию, можно было понять, как решалось здешнее княжество спорить величием с самим Киевом. Размерами Рязань Киеву, а уж тем более Новгороду, уступала — хотя ненамного. Стен каменных не имела, зато предполье — обширные посады, застроенные сараями, мастерскими и немудреными, часто без печных труб, избенками, распаханные под огороды или цветущие садами, — было не только обнесено добротным тыном, но и прикрыто с внешней стороны высокими башнями, на которых дежурили настоящие дружинники, в кольчугах и шлемах, а не обычные ополченцы по очереди в круг. Если Киев, что стоит на впадающем в Черное море Днепре, больше ориентировался в торговле на Византию и Европу, куда тяжело груженные ладьи везли хлеб, мечи, колокола, льняные ткани, пеньку, сало, получая взамен стеклянный бисер, вино, изящную посуду, вырезанную из цветных каменьев, и опять же льняные ткани — но уже выделанные египетскими мастерами, способными превратить грубые волокна в легчайшие платки, то Ока несла свои воды к Волге, еще именуемой Итилем, и дальше — к полусказочной Персии, откуда на Русь везли ковры, шелк, хлопок, пряности, самоцветы, медные узкогорлые кувшины. На востоке хватало своих мастеров, поэтому мечами они не очень интересовались и даже сами привозили диковинные сабли и мечи, гнущиеся, точно ивовый прут. Зато, как ни странно, на жарком юге высоко ценились меха. Еще там с радостью покупали говяжий жир, пеньку, воск, жемчуг. Именно в Рязани, откуда торговые суда плыли через бескрайние поволжские степи, ведун и рассчитывал если не с выгодой, то хотя бы быстро продать свою добычу. Здешние купцы всё ж таки знали, что такое юрта и кому ее продавать.
— Я уж думал, опять заблудился, — натянул вожжи ведун перед гостеприимно распахнутыми воротами, в которые и поворачивала утоптанная грунтовка. — Надеюсь, это Рязань, а не Царьград? А то больно долго еду.
— Ништо, мимо нас не промахнешься, — рассмеялся шутке дружинник, по подбородку которого шел широкий розовый шрам, разрывающий бороду на два неравных клочка. Дорога была пустынна, поэтому подгонять путника воин не стал. — Коли на торг собрался, мил человек, то припозднился ты ныне. Вечереет, закроется он вскорости.
— На торг-то на торг, — признался ведун, — да только товар у меня большой и тяжелый. Опасаюсь, за один раз не продать. А коли в город да обратно кататься, да каждый раз тамгу на воротах платить — так и не окупится товар, как мыслишь?
— Это верно, — признал стражник. — Перед городом за каждую повозку с тебя по деньге спросят. Это токмо пеших путников князь дозволил без мыта пропускать.
— Спасибо на добром слове, — кивнул Середин. — Тогда я, пожалуй, повозки где-нибудь оставлю да сперва так схожу, поинтересуюсь, кому мое добро приглянется. Тут постоялый двор есть хороший?
— Божибор Клыкастый добрый двор держит. Большой, и хозяйка ладно стряпает. Скажешь, я послал, он тебе и светелку почище отведет, и скидку сделает. Ветенегом меня кличут, он знает. Прямо езжай, пока крону яблони не увидишь, что над дорогой свисает. Скривилась она за год отчего-то, того и гляди свалится. За яблоней зараз поворачивай, да смело вперед поезжай. Как в тын упрешься, по правую руку и двор будет.
— Спасибо за совет, Ветенег. Так и сделаю, — тряхнул вожжами Олег. — По-ошла, хорошая моя, сегодня под крышей спать будешь. Коли Макошь смилуется, завтра под седлом дальше поскачешь. Отмучились!
За время дороги от Чернавы до стольного города ведун успел проклясть всё на свете и заречься от летних поездок по лесным трактам. Мало того, что три сотни верст, каковые верхом он одолевал дня за три, на телегах пришлось вымучивать десять суток, мало того, что за всё время он ни одной деревни не встретил, ни разу в баньке не попарился, пивка не попил, на печи не погрелся, так ведь еще раз двадцать всякие протоки вброд переходить пришлось по пояс в воде ледяной! Не-ет, путешествовать по Руси можно только в ладье, и никак иначе. Разве только в седле.
Единственное, что получилось у него но уму — так это с Даромилой проститься. Похвалил ее, поклялся, что краше девок не встречал и что сердце вот-вот порвется, — да вот только при ремесле его, дескать, жен не берут. В любой миг за Калинов мост можно уйти, к Маре в вечное царствие. Вот, и в Чернаве чуть не сгинул от клыка нежити нежданной. Даромила всплакнула, но сцен устраивать не стала, только платочком помахала вслед.
— Ладно, коли Среча поиграть захочет, то, может, еще и свидимся, — тряхнул головой Олег, отгоняя грустные воспоминания, и натянул вожжи: — Тпру, красавица моя единственная! Кажись, приехали.
Середин спрыгнул с облучка, вошел в приоткрытые ворота, повел носом, уловив соблазнительный запах жаркого. Под навесом слева, подпирая друг друга лоснящимися боками, фыркали лошади, справа возмущенно хрюкал кабанчик, коего волокли за задние ноги на заклание.
«Кого-то скоро свеженькой свининкой побалуют», — мысленно отметил Олег, поднимаясь на крыльцо и толкая дверь.
В горнице плавали клубы пара, словно ведун попал не в трапезную, а в баню, рубашка моментально стала влажной. Краем глаза Середин отметил, что большинство здешних постояльцев — крепкие мужики, частью в рубахах или косоворотках, но многие и в поддоспешниках. Ну, а уж широкие пояса с мечами имеются просто у каждого. Не иначе, князь рязанский дружину для дела какого скликает… Хотя, коли это люди ратные, званые, то почему на постоялом дворе, в посадах сидят, а не в детинце, на дворе княжеском? Странно.
