Александр Михайловский - Мир царя Михаила

Наконец, карета остановилась. Я вышел из нее и осмотрелся, сразу узнав место, в котором очутился. Это была Новая Голландия – логово того самого ГУГБ, о котором так много писали газеты. Значит, я не ошибся, определяя принадлежность моих «пятнистых» сопровождающих. Доставившие меня агенты Дворцовой полиции получили расписку о передаче меня с рук на руки «опричникам» из ГУГБ и, попрощавшись с ними, покинули эту юдоль скорбей. А я остался и был вынужден проследовать вслед за подошедшим ко мне охранникам.

Почти сразу же, не дав мне отдохнуть после дальней дороги, меня повели на допрос. Ну, прямо как у Грибоедова – «с корабля на бал». В небольшом полутемном кабинете я увидел того, кто будет заниматься моим делом. Невысокий седобородый мужчина лет шестидесяти, как мне показалось, одетый в пятнистый мундир с обер-офицерскими погонами, попросил меня присесть на стоящий у стола табурет и посмотрел на меня каким-то хитрым и добрым взглядом. Только от всего этого мне стало почему-то не по себе, и я вдруг вспомнил свои гимназические времена, когда мне доводилось стоять перед преподавателем и что-то лепетать ему о невыученном уроке.

– Ну-с, – сказал седобородый, – давайте познакомимся. Я капитан Тамбовцев Александр Васильевич, исполняю в этом бедламе обязанности следователя по особо важным делам и буду в дальнейшем заниматься вашей судьбой и возможным трудоустройством. А то что ж такое получается? – продолжал он, постукивая пальцами по столу. – Сыщик от бога, отменный руководитель охранной структуры, и вдруг оказывается в компании отъявленных негодяев, замешанных в убийстве помазанника Божьего. А ведь вам сам Господь велел быть на стороне закона. Как же это так? – капитан Тамбовцев склонил свою лобастую голову и укоризненно посмотрел на меня. Потом немного помолчал и спросил: – Что вы желаете рассказать нам?

– А что вас интересует? – с трудом выдавил я, ошеломленный всем сказанным.

– В первую очередь следующее, – сказал капитан Тамбовцев. – Покушение на государя, к несчастью удавшееся, организовал завербованный вами агент охранного отделения, известный под кличкой «инженер Раскин», он же Евно Фишелевич Азеф. Среди партии социалистов-революционеров он известен также как Иван Николаевич, Валентин Кузьмич, а также Толстый. Тертый калач, опытный конспиратор, но нам все же удалось его поймать. Также взят под арест и его нынешний начальник, директор Департамента полиции Алексей Александрович Лопухин. Он вам прекрасно знаком. Личность, мягко говоря, скользкая.

Ну, да бог с ним. Вернемся к Азефу. Сей господин на следствии показал, что заказ на убийство государя он получил от некоего англичанина. А до этого указания убить того или иного высокопоставленного чиновника империи, с поступлением соответствующего денежного вознаграждения, к нему поступали как раз от чинов департамента полиции, и потом он уже сам организовывал убийства указанных лиц. Так вот, я бы хотел у вас узнать – знали ли вы, что ваш подопечный Азеф работал также и на британские спецслужбы?

Я молчал. Да и что я мог сказать этому человеку? Все факты были против меня. Действительно, этот проклятый Азеф был моим агентом. Но я никогда не предавал Россию и государя, и лишь старался принести ей пользу всеми доступными для меня способами. Возможно, что я был порой слишком неосторожен и не всегда понимал того, что мой агент одной рукой мог сдавать мне своих товарищей, а другой злоумышлять против государя. Если все обстояло именно так, и это чудовищное преступление совершил мой агент, то я стал его соучастником, и мне нет прощения.

Там временем господин Тамбовцев встал из-за стола и, внимательно поглядывая на меня, прошелся по кабинету.

– Молчите? – спросил он меня. – Ну и молчите. В общем, мы уже достаточно знаем о вашем сотрудничестве с Азефом. А вот еще один наш общий знакомый, некто поп-расстрига Георгий Гапон, интересует нас куда больше. С его участием готовилась провокация, способная потрясти основы империи.

– Гапон – болтун и самовлюбленный позер, – сквозь зубы процедил я, – и вовсе он не моя креатура, а скорее, петербургского градоначальника Клейгельса. Я бы этого дурака к своей организации и на пушечный выстрел не подпустил.

– Очень хорошо, – кивнул Тамбовцев, – а хотите я вам расскажу, что должно было случиться через год после вашей отставки? Этот, как вы изволили выразиться, дурак собрал бы тысяч пятьдесят рабочих и повел бы их к Зимнему дворцу для того, чтобы вручать царю петицию собственного сочинения. С царскими портретами, иконами, хоругвями, пением «Боже царя храни» и церковных гимнов.

А вместе с этой толпой пошли бы и революционные боевики с бомбами и револьверами, и полиция об этом тоже бы знала. Да и трудно не знать, если одновременно с работой на полицию Гапон состоял еще и членом одной из самых революционных радикальных организаций. Гнусная провокация получилась – ведь нельзя было допускать такую огромную толпу к Зимнему дворцу. А не пускать – тоже нельзя. Тут или вооруженные боевики убьют царя, или войска будут вынуждены стрелять в неуправляемую и взвинченную агитаторами толпу.

Кстати, если царя и не убьют, то войска все равно будут обязаны стрелять. В результате были бы разрушены все три столпа, на которых держится государство Российское. Вы помните знаменитую формулу графа Уварова – «Самодержавие, православие, народность»? И вот все это летит псу под хвост. Начинается так нелюбимая вами пугачевщина, которую опять придется усмирять железом и кровью.

Мы знаем ваше отношение к рабочему вопросу, господин Зубатов, и потому разговариваем с вами сейчас не как с человеком, подозреваемым в цареубийстве.

Сергей Васильевич, если нам удастся найти общий язык, то вы можете снова вернуться к своему любимому делу и принести немало пользы Отечеству. От такого неожиданного перехода в сердце моем вновь вспыхнула надежда, что все образуется. Ведь один раз я уже становился из подследственного сотрудником полиции, и, стало быть, мне не привыкать к подобным переменам.

Я поднял голову и посмотрел в глаза капитану Тамбовцеву.

– Скажу вам честно: на священную особу государя я никогда не злоумышлял. Все остальные дела, инкриминируемые мне, есть обычные просчеты, неизбежные в любом деле, а отнюдь не злой умысел. И я готов искупить свою вину, если таковая и есть, длительной и преданной службой нашему новому государю. Скажите, что я должен буду делать?

– Очень хорошо, – кивнул Тамбовцев, – скажу вам сразу, работать будете, как и прежде, по линии рабочих организаций. Правда, выходить с территории Новой Голландии вам не рекомендуется. Если Вячеслав Константинович увидит вас где-нибудь вне этих стен, то вы сами понимаете, чем может закончиться для вас подобная встреча…

Я понимающе кивнул головой, а капитан, усмехнувшись, продолжил:

– На днях я сведу вас с одним интересным человеком, недоучившимся семинаристом. Ну, а пока вам отведут отдельную комнату, а вы посидите тут и подумайте, как можно без особого шума и скандала отстранить Гапона от руководства «Собрания русских фабрично-заводских рабочих». Убийство в подворотне не предлагать. Его авторитет, заработанный безграничной демагогией, должен будет плавно перейти к новому руководителю…

Я внимательно посмотрел на господина Тамбовцева и спросил:

– Скажите, Александр Васильевич, а какова цель всего этого предприятия?

– Заинтересовались моим предложением? – усмехнулся он. – Тогда слушайте. В одной стране существуют правительство, промышленники и народ. Вы хотели, чтобы всем было хорошо, но такого не бывает. Каждый тянет одеяло на себя. Промышленники безжалостно грабят народ, тот голодает, а правительство, не получая налогов ни с богатых промышленников, ни с нищего народа, вынуждено брать займы за границей. Причем чем больше голодает народ, тем сложнее с ним управляться правительству. Если хорошо правительству, то иностранные займы берут уже промышленники, а народ снова голодает. Кончается это обычно тем, что приходит тот, кому должны промышленники, и забирает все себе, ибо за такое правительство народ воевать не будет. Еще вариант – когда хорошо народу. А народ у нас щедрый, он и с правительством поделится, и с промышленниками, и тогда хорошо будет всем. И воевать за свое правительство он тогда будет так, что любой завоеватель сто раз подумает, прежде чем решится на войну с нами. Потому что государственная система будет находиться в состоянии равновесия.

– Да вы самый настоящий социалист! – задохнулся я от удивления.

– Угу… Еще какой! – хохотнул капитан Тамбовцев. – На сегодня все, Сергей Васильевич, идите и хорошенько подумайте над тем, о чем мы с вами говорили…

Французская «Пти Паризьен»: Убийство в центре Петербурга. Императора Николая II взорвали так же, как его деда 23 года назад!