Николай Андреев - Рыцари Белой мечты (Трилогия)
Тяжёлые бордовые занавески были задёрнуты, и в комнату без труда проникал солнечный свет. Он отражался на портретах всех шефов Отдельного корпуса жандармов от самого его основания. Люди, запечатленные на холсте, были такими разными, но всё-таки одна деталь объединяла их и делала похожими: служение. Все они служили не за страх, а за совесть России. Какие испытания им пришлось преодолеть? Чем пришлось пожертвовать?
— Размышляете? Это хорошо.
Спиридович вошёл в кабинет незаметно, дверь даже не скрипнула.
— Сегодня мне удалось наладить контакт с одним человеком из списка, — рапортовал Бобрев.
— Это хорошо, очень хорошо. С кем именно? — Александр Иванович занял место подле контрразведчика, принявшись рассматривать портреты.
— С Анной, — голос на долю секунды задрожал, но Бобрев справился с собой. — Канторович, секретарём Винавера,
— Это замечательно.
Спиридович повернул голову и заглянул в глаза Дмитрию.
— Дмитрий Петрович, помните: не стоит чрезмерно близко сходиться с агентами. Это чревато трудностями. Доверять им тоже не следует. К сожалению, я ожёгся на этом, и не однажды, — вздохнул Александр. — Но, признаться…Если у Вас нечто серьёзное в сердце — то Бог Вам в помощь. Я буду рад, если кто-то из нас всё-таки сможет обрести семейное счастье.
Спиридович был несчастен в браке…
Дыхание Бобрева сдавило.
— Вы…
— У Вас всё на лице написано. Я видел фотокарточку Канторович. Признаться, будь лет на двадцать моложе, я бы…Ну да ладно. Предупреждаю Вас: это слишком опасно. Она вряд ли поймёт то, что…
— Я её использую? Возможно. Но я надеюсь, что мне не придётся ей об этом говорить.
— Придётся. Вы же, наверное, назвались лейб-гвардии офицеров? Не так ли? — Спиридович понимающе улыбнулся, оглядывая "маскировочный" наряд Бобрева. — Да и не могли Вы сказать, что служите в контрразведке. Тогда всё дело могло пойти насмарку. Как Вы с нею объяснитесь? Если Вы не просто влюбитесь в неё, а полюбите — Вы же ведь захотите раскрыть себя, рано или поздно. К чему это приведёт? Она подумает, что Вы обманывали её всё это время, причём врали не только об имени и службе, но и о многом другом. Она подумает не Бог весть что.
Александр Иванович подыскивал нужные слова.
— И будет права, во всём права. Служба — дело одинокое. Мы не можем найти понимания даже в самых близких нам людях. Вы даже не знаете, как первая моя жена воспринимала то, что я делаю…
Тень упала на лицо Спиридовича.
— Мой Вам совет. Если сможете — забудьте её, как только дело будет сделано.
— А если не смогу? — Бобрев всем телом подался вперёд.
Собеседник невесело усмехнулся.
— Тогда желаю Вам терпения, счастья и удачи, последнего — в особенности. Вы ещё очень молоды, чтобы разобраться во всём без участия фортуны.
Спиридович повернулся и хотел было уйти, но Бобрев его остановил.
— Александр Иванович, можно спросить Вашего совета? Не в службу, а в дружбу, — контрразведчик замялся.
Бывший начальник личной охраны царя повернулся. На лице его играла шальная улыбка.
— Вы хотите узнать, как расположить её к себе? Как добиться её благосклонности, — и, прочтя по лицу Бобрева утвердительный ответ, продолжил. — Нет ничего проще! Первый совет: никого не слушайте и полагайтесь только на своё сердце. Оно подскажет Вам верную дорогу. Что, хотите ещё советов?
Дмитрий кивнул.
Спиридович — впервые за долгие годы — улыбался от чистого сердца. Наверное, он был счастлив помочь хоть кому-то из числа "бойцов невидимого фронта" обрести личное счастье. Ведь это самое ценное — наравне со служением Родине — что есть у человека…
Едва Анна Канторович вышла из здания комитета, как принялась оглядываться по сторонам, ища глазами того офицера, Александра. Она постоянно думала о нём в тот день, даже Винавер заметил, что с секретаршей что-то не так.
— Милочка, уж не заболели ли Вы?
Он просто ещё не видел букеты.
— Нет, Максим Моисеевич, всё в порядке, просто…
Нос наконец-то принюхался. Умные глаза Винавера пронзили Канторович.
— Анна Павловна, комната прямо-таки благоухает цветами. Духи? Нет…Вам случайно не подарили цветы?
Юрист-цивилист, недавно отпраздновавший свой пятьдесят четвёртый день рождения, поднялся из-за стола и подошёл к окну. Он отдёрнул занавеску — и прямо перед его взором оказались букеты, стоявшие в вазах.
— О, милочка, у Вас новый поклонник. Вот отчего Вы так взволнованы. Ну что ж, очень хорошо, очень! Авось найдетё наконец себе пару. Пора, пора, столь прекрасная девушка просто не имеет права оставаться в одиночестве. Ну же, расскажите мне о нём, мне интересно!
Старый еврей и один из старейших кадетов, великолепный специалист по гражданскому праву, он опустился на стул напротив Анны Павловны. Он ждал любопытнейшего рассказа. И дождался.
— Мы встретились с ним в "Привале комедиантов"…
— Анна, простите, что заставил Вас ждать, — раздался долгожданный голос откуда-то справа.
Канторович развернулась. Голова её сделала немыслимый пируэт, а лицо…Лицо преобразилось. Задумчивость мигом слетела с него, глаза засияли, а улыбка озарила всё вокруг. Бобрев не удержался от того, чтобы не улыбнуться в ответ.
— Позвольте принять у Вас букеты? Клянусь, я не дам их в обиду, — рассмеялся Бобрев.
— Да, пожалуйста, — букеты перекочевали в здоровую руку Дмитрия Петровича.
При этом Анна коснулась ладошкой кожи Бобрева, и его будто молния ударила: прикосновение было таким тёплым, таким нежным!
— Анна, скажите…А Вы любите прогулки по набережной, улицам Петрограда?
Канторович подняла премилый носик кверху, приложила пальчик к губам, сделала серьёзное выражение лица — а через считанные секунды, радостно улыбнувшись, ответила:
— Особенно в хорошей компании. Надеюсь, я попала именно в такую? — девушка ждала реакции Бобрева.
— Уверен, что да. Быть может, даже в лучшую из возможных, — поддержал шутку Бобрев, и они оба весело и по-доброму рассмеялись. — Прошу Вас.
Дмитрий кое-как извернулся, чтобы цветы не мешали, и Канторович взяла его под локоток. Если честно, секретарша Винавера позволяла себе такое своим прошлым ухажёрам хорошо, если на вторую-третью встречу, но этот офицер…Было в нём нечто, располагавшее к этому рыжеволосому кавалеру, что-то, заставлявшее довериться ему. Анна всё больше и больше отдавалась чувствам, не желая противиться любви с первого взгляда (или, скорее, букета).
— Ваши цветы, признаться, обратили на себя внимание всего женского и большей части мужского персонала нашего комитета, — Канторович первой завела разговор. — Вы, наверное, волшебник: раздобыть в такое время в Петрограде столь прекрасные букеты! Поделитесь секретом, будьте любезны!
Анна желала напустить в свой голос побольше серьёзных ноток, но получались только мажорные ноты, ноты счастья и удовольствия.
— О, если я раскрою Вам секреты своего волшебства, оно потеряет всякое очарование. Согласитесь, магия хорошо ровно столько, сколько она сохраняет тайну, пока вокруг неё расстилается туман, пока кто-то желает проникнуть в её суть, — Бобреву казалось, причём чем дальше, тем больше, что он городит чушь.
— Вы точно волшебник: сказали то, о чём я только что подумала, — голос её был полон улыбок.
"А я становлюсь поэтом. Надо же" — невпопад подумал Дмитрий.
— Я буду стараться и создавать одну волшбу за другой, чтобы только очаровать Вас, Анна.
Она шутливо погрозила пальцем контрразведчику.
— Меня не так уж и легко околдовать, смею Вас уверить! Хотя…
Анна многозначительно посмотрела на Бобрева.
— Хотя…Всё зависит от силы этой магии. Кто знает, может быть, какое-то заклинание и сможет меня победить. Но чтоб подобрать его, потребуется много труда.
— Меня не пугают подобные трудности, Анна, — совершенно серьёзно, от чистого сердца, ответил Бобрев. — Я буду колдовать изо дня в день, двадцать часа в сутки, лишь бы найти то единственное заклинание.
— Я Вам верю, Дмитрий, — Канторович опустила взгляд.
"И надеюсь, что Вам не потребуется много времени для своих поисков" — добавила она мысленно.
Двое, чьи пути сошлись лишь благодаря изворотливой фортуне, шли, не замечая ничего вокруг. Они шутили и смеялись, рассуждали о философии и истории, о завтрашнем открытии мирной конференции, о розах и фиалках, о дамских шляпках и парадных мундирах. И казалось им, что знакомы они всю жизнь, а может, даже больше, и не хотелось им расставаться.
Они дошли до парадной дома, в котором жила Канторович. На минуту воцарилось молчание. Никто из них не мог найти подходящих слов для прощания.
"Скажи, ну скажи! Пусть сердце скажет, а не разум!" — убеждал себя Бобрев.
