Николай Берг - Лёха
Нашли минометные мины в большом количестве, сорокапятимиллиметровые выстрелы к пушкам, но это было не очень нужно, хотя запомнили на всякий случай, где поставлено. А вот потом ефрейтор шибко обрадовался и доложил лейтенанту, что в углу ящики с ручными гранатами – есть и «феньки», и эргэдэшки.
Вот это стало действительно удачной находкой, и теперь, встав для удобства цепочкой, бережно, почти в полной темноте передавали друг другу деревянные, крепко сколоченные ящики с патронами и более аккуратные, выкрашенные в зеленый цвет, гранатные. Наставили за сараем сразу приличный штабель, и очень скоро оттуда донесся взволнованный шепот, что больше не утянуть, когда обратно возвращаться придется. Березкин думал недолго, решив, что вытянуть сейчас надо сколько получится, а потом сложить в километре-полутора, чтобы не мозолить немцам глаза возней на складе.
Сачок Леха постарался отвертеться от погрузки и с умным видом лазал где-то в глубинах, выдавая себя только тусклыми синими отблесками карманного фонарика со светофильтром.
Поиски Лехи дали мизерные результаты – он нашел какие-то совсем смешные снаряды, которые с гордостью притащил показать Середе, да несколько ящиков со странными гвоздями. Середа брезгливо осмотрел притащенные коротенькие унитары, потом, вытирая вспотевший лоб, сходил с Лехой и доложил запарившемуся на погрузке лейтенанту:
– Два ящика, по калибру вроде как подходят, тоже тридцать семь миллиметров. Но гильза вдвое короче. На ящиках написано: «Гочкис». Видно, к старым пушкам, еще царского заема, тащ летнант. Да и по виду – старорежимные.
– И что? В смысле – что делать дальше? – вопросительно уставился на него Березкин.
– К нашей пушке в таком виде не подойдут точно. Разве что…
– Ну давайте короче, сержант, нам тут таскать не перетаскать.
– Я не уверен, тащ летнант, но, может, удастся потом переснарядить, используя немецкие гильзы. Совсем безрыбье если… Я считаю, надо взять, а потом с Половченей покумекаем. И еще – там под ними ящички с подковами. Тяжелючие, заразы.
– Нам-то подковы зачем? На счастье разве…
Тут Семенов не удержался и встрял:
– Тащ летнант, подковы взять надо. Мы их можем тут прикопать неподалеку, чтоб не тащить. А если гвоздки тоже к ним – то совсем хорошо. Для мены с деревенскими – самое оно будет. Даже если не для лошадок – железо в деревне всегда в цене, кто угодно подтвердит.
Бендеберя из темноты утвердительно буркнул что-то непонятное, но явно в поддержку.
– Ладно, только после патронов и гранат, – махнул рукой лейтенант.
Корячились долго. Вдвойне тяжело было еще и потому, что надо было не слишком наследить, что получалось с трудом – трава тут вымахала здоровенная, никто периметр давно не обкашивал и потому оставить тропинку – раз плюнуть. А это было чревато тем, что немцы чухнутся, даже и полупьяные, и перекроют такую вкусную и добычливую местность. Глядишь, и на засаду нарвешься, не ровен час.
Еще и пожадничали, выдернув со склада мало не втрое больше, чем утащить было можно; известно – глаза больше, чем желудок. Перестарались малость.
Основную часть груза свалили в кустах, метрах в восьмиста от складов. Спохватились, что ни у кого лопаток нет, да и груда вышла немалых размеров. Бендеберя с лейтенантом пожертвовали свои плащ-палатки, накрыли сверху то, что могло попортиться под дождем – патроны и снаряды, а вот гранаты велено было тащить все на базу. Молодежь забухтела было, но тут «старички» выступили единогласно – гранаты нужнее всего, и точка!
Дотащились до лагеря уставшие вдрабадан, еле ноги волоча. И как всегда – когда сложили весь груз, оказалось с виду, что совсем малость приперли. Командир выслушал доклад и распорядился тут же отправить вторую партию, железный Бендеберя вызвался проводником. Захватили с собой пару лопат и убыли, даже не пообедав.
Остальные сложили ящики в землянку, и неугомонный Березкин тут же устроил рассказ с показом и отработкой – что это такое, гранаты, – собрав всех, кто попался под руку.
Сразу оказалось, что треть партизан страстно хотят научиться этим премудростям, треть надо понукать. А треть так напугалась страшных «бонбов», что даже комиссару не удалось их собрать на полянке – мигом зашкерились где-то или занялись нелюбимой ранее работой, вплоть до кухонной, которая у молодежи почиталась за грязную и непочетную. Семенов с гранатами обращаться умел и потому подменил стоявшего на часах Азарова – вот уж у кого глаза загорелись, так это у него.
Семенов сидел аккуратно, отдыхал после марша, проделанного с ящиками на горбу. Для опытного бойца быть в карауле – не нагрузка. По сравнению с пешим маршем – отдых. Сиди, смотри, слушай. Тело ныло от усталости, потому отдых был очень к месту – намахались за ночь с ящиками. Но это тело ныло, а разум работал спокойно, как часы, и, сам не замечая того, боец анализировал все, что творилось вокруг в лесу. И встрепенулся, когда почуял изменения. Сорока вдали затрещала, перезвеньканье лесных пташек стало другим, и Семенов понял, что, судя по звукам, – кто-то сюда идет, скорее всего – человек или несколько.
Прикинул, откуда ждать гостей, приложился к пулемету. Тут удобная позиция – впереди прогалинка, потому гостей увидеть он должен первым.
И увидел.
Впереди шла знакомая девчонка, которая раньше вроде как была при кухне, а потом отбрыкалась и теперь занималась разведкой по деревням, тут же и фамилия девчонки вспомнилась – Дьяченко. Шла девулька спокойно, руки не связаны, веточкой от комарья отмахивается, вид довольный, а вот сзади – три силуэта выдвинулись, мужчины. И все трое – в форме РККА: двое в командирской, а один, последний, вроде как красноармеец. Оружия при себе нет, во всяком случае – на виду.
– Стой! Дьяченко – ко мне. Остальные на месте! – негромко, но внушительно рявкнул Семенов.
Девчонка мало не вприпрыжку прискакала к караульному. Семенов недовольно поморщился – встала как раз перед стволом, закрыв собой своих спутников.
– День добрый, товарищ боец! А я вот троих наших военных привела! – защебетала явно довольная партизанка.
– Отодвинься в сторону, – буркнул боец, который уже начал ломать себе голову, что дальше делать. По уму полагалось вызвать начкара, но свистка у Семенова не было, как, впрочем, и у остальных партизан, свистеть боец не умел толком, потому получалось – либо пропустить всю эту говшу[156] беспрепятственно или идти сопровождать, но тогда пост придется бросить, что совсем недопустимо.
– А что не так? – удивилась девушка и даже немножко обиделась. У нее было отличное настроение: так ловко удалось найти и собрать аж троих опытных военнослужащих, о чем говорили и командир, и комиссар отряда, а тут этот шпынь деревенский вместо того, чтобы поздравить с успешно выполненной боевой задачей, бурчит что-то.
– Прицел загораживаешь, – буркнул Семенов.
Девушка аж задохнулась от возмущения.
– Ты чего, идол дубовый? Это ж свои! Какой прицел?
И совсем загородила собой линию прицеливания, пигалица упрямая. Явно – нарочно.
Семенов вынужденно встал, подвинулся вбок. Двое стояли спокойно, не выеживались. Третий – передний, двинулся к Семенову. Вид его бойцу не понравился, хотя на картинно выступающем была форма командира РККА со щегольской фуражкой, сам он был кривоногий настолько, что даже галифе этого скрыть не могли, плюгавый и – что не понравилось втройне – крайне высокомерный. Назвать такого товарищем язык не поворачивался.
– Уи что, не уидите, кито пиред уами? – возмущенно и неприлично громко рявкнул этот недомерок.
– Стой! Стрелять буду! – уперся рогом и Семенов, которому все происходящее страшно не понравилось.
– Да как ти смеешь! – возмутился коротышка, шагнул вперед, и тут Семенова осенило.
– Ложись! Буду стрелять! – и щелкнул предохранителем, одновременно прицеливаясь недомерку в живот.
Мигом побледневший наглец тут же кинулся на землю. Остальные двое легли не так поспешно, но без споров.
– Да что ты творишь? – возмущенно возопила девушка, искренне обиженная таким приемом.
– Я – часовой. Тебя знаю, их – нет. Дуй в лагерь, приведи разводящего. И не спорь, так положено. Они вон – не спорят, устав читали.
Девушка фыркнула и, заявив лежащим: «Я мигом, товарищи!», кинулась в лагерь.
– Уи еще пожалеите! Уи не зинаете, с кем суизиались! – зло заворчал лежащий плашмя плюгавец.
– Представьтесь, – хмыкнул Семенов.
– Я капитан Рабоче-Крестьянской Красной Армии Сауетского Саюза Гамсахурдия! И уи еще попомните…
– Молчать! – прикрикнул на него Семенов.
Он уже и сам сожалел о сделанном, а лежащий под прицелом производил впечатление крайне злопамятного и неприятного типа, да еще внезапно оказался аж капитаном. Такой устроит веселую жизнь. Ну в любом случае – постарается. На секунду мелькнуло, что лучше было бы его и впрямь пристрелить. Потом боец вспомнил, что он сейчас не в армии, а в партизанах, тут все-таки шаляй-валяй, а не служба. Да и капитан этот пока не известен никому, не факт, что ему дадут полную волю вот так сразу, тут свои командиры есть. Хотя вполне могут назначить над служивыми главным, тогда придется хрен редькой заедать. Вот ведь черт, стоило в караул лезть… уж лучше бы по десятому разу про гранаты послушал.
