Стилист - Геннадий Борисович Марченко
— Нож с собой хрен пронесёшь, если найдут в аэропорту при досмотре — сразу заворачивают, а тут в ресторане хрен кто тебе одолжит, поэтому режу дома, заранее, — пояснил он.
Изящные стаканы нашлись в баре, правда, спиртного там мы не обнаружили.
— Если заселяются русские — заранее убирают, — разливая на треть стакана, сказал Еким. — Знают, что мы в первый же день всё вылакаем и ещё потребуем. Ну, давай за знакомство!
Чуть позже, откинувшись в кресле, под бормотавший что-то на немецком чёрно-белый «Stassfurt», он дымил сигаретой и неторопясь рассказывал свою биографию. Еким был родом из посёлка Усть-Уда в Иркутской области. К ним не раз забредали медведи, драли скотину. Потом их семья перебралась в Иркутск, там он закончил школу и начал писать первые рассказы, были они посвящены жизни простого народа в русской глубинке. Затем он стал печататься сначала в краевом журнале, а потом и в «Октябре». Его первая и пока единственная повесть, посвящённая установлению советской власти в Сибири, была опубликована четыре года назад в «Новом мире», а ещё год спустя потом вышла отдельным изданием. С тех пор Борисова стали приглашать на литературные мероприятия в столицу и даже включать в разного рода творческие делегации.
— Я в ГДР второй раз, а первый был в позапрошлом году, — говорил он, пуская дым в потолок. — Покажу тебе, Лёха, Берлин, который наши отцы освобождали от фашисткой мрази ценой собственной жизни. Твой, кстати, воевал?
Пришлось вкратце пересказывать свою официальную биографию. Еким слушал и качал головой.
— Да, брат, эк тебя угораздило… И что, поиски родных так ничего и не дали? Ладно, не переживай, прорвёмся.
Я и не переживал, так как прекрасно знал, что в этом мире всей родни у меня — Ленка с Наташкой, да, получается, тесть с тёщей. А в том, прежнем… Да что уж жалеть, что случилось — то случилось.
— А вон там уже буржуи живут.
Еким теперь стоял у окна, глядя на знаменитую стену, разделяющую Берлин на Западный и Восточный.
— Представляешь, островок капитализма, со всех сторон окружённый ГДР. И сколько же восточных немцев мечтают на нём оказаться… В прошлый приезд мне рассказывали, как, например, когда только стену возвели, один машинист на своём поезде её протаранил, и вместе с пассажирами доехал до района Шпандау. Вроде бы некоторые пассажиры даже вернулись в Восточный Берлин. Я их понимаю, семьи… Был ещё случай, один циркач по обесточенным проводам перебрался на ту сторону. Даже на БТР врезались в эту стену. А вот оттуда сюда не бегут. Как думаешь, почему?
— Ты такие провокационные вопросы задаёшь, — усмехнулся я.
— Что, думаешь, я стукач? — искренне удивился он, даже и не подумав обидеться. — Зря! Ко мне, честно скажу, подходили ещё перед первой поездкой люди из Конторы Глубокого Бурения, предлагали работать на них, но я отказался. Думал, не выпустят, но нет, как-то обошлось. Кстати, анекдот в тему, услышал здесь в прошлый раз: Два мальчика переговариваются через берлинскую стену: «А у меня апельсин!» — хвастает западный берлинец. «А у нас социализм!» «Подумаешь! Мы, если захотим, тоже сделаем социализм!» «А тогда у тебя апельсина не будет!»
Действительно, смешно, вот только смех какой-то получается грустный.
— Ладно, — он кинул взгляд на часы, — времени ещё навалом, может, прошвырнёмся по Берлину?
— Сейчас не получится, руководитель делегации сказала, чтобы никто никуда не дёргался, всех повезут в посольство.
— А, знаю зачем, накачку будут делать, нам тоже говорили, я и забыл, хорошо что напомнил.
— Мне ещё нужно в Москву позвонить, сказать жене, что нормально долетели.
— Так и звони из номера, — он кивнул на стоявший на тумбочке телефон.
— А разве по нему можно заказать международный разговор?
— Легко! — заявил он, снимая трубку. — Диктуй номер.
Я продиктовал рабочий телефон супруги, а через минуту, сам себе не веря, я уже с ней общался. Ещё полтора часа спустя, после бесплатного для нас обеда в ресторане гостиницы, участников обеих делегаций усадили в автобус и повезли в посольство СССР. Еким уселся рядом со мной, по ходу дела рассказывая о мелькавших за окном достопримечательностях местах. Я его слушал и думал о своём. Вот если бы мне представилась возможность перебраться в Западный Берлин, попросив там политического убежища, согласился бы я на такой шаг? Да, с моими умениями я бы, может, уже через год создал собственный Дом моды, составив конкуренцию Лагерфельду и прочим монстрам этой индустрии. Хотя все это мечты, мечты… Никто меня даже на пушечный выстрел ни к какому Лагерфельду не подпустит, а что бы создать свой Дом Моды — надо иметь такую прорву денег, о которой даже и думать страшно. Так случись мне оказаться на Западе, пришлось бы первое время работать помощником какого-нибудь простого парикмахера. И то, если бы тот согласился меня бы взять к себе на работу.
Да и не смог бы я пойти на это. Как можно предать Лену, Наташку, Долорес Гургеновну, Антонину? Не смог бы я предать страну, которую собирался спасать от бессмысленной бойни в Афганистане и Чечне, от искалечившей судьбы миллионам людей Перестройки, от Горбачёва и Ельцина, от бандитов, таких, как Кистенёв.
Кстати, вполне может быть, что это и не он заходил тогда в редакцию «Работницы». Ведь найти меня при желании было бы не так уж и трудно, вон сколько времени прошло, а он о себе не напоминал. Вполне может оказаться, что это какой-нибудь читатель, или вообще слегка спятивший поклонник искал встречи с популярным автором. Ну а что, чем не популярный? Письма на моё имя так и шли в редакцию пачками, кто ещё из авторов мог похвастаться подобным вниманием со стороны читателей?!
— Выходим, товарищи!
О, уже приехали. Дорога заняла всего несколько минут. Посольство занимало целый комплекс зданий длиной в квартал на Унтер-дер-Линден, недалеко от Бранденбургских ворот. Нас провели через КПП и завели в здание. Потом мы шли по выстланному зелёной с окантовкой дорожкой коридору, Еким продолжал комментировать, вспоминая, что в прошлый раз их вели тем же маршрутом.
Путешествие завершилось в небольшом актовом зале с бюстом Ленина и красными знамёнами всех размеров. Поднявшись на небольшую сцену, слово взял пресс-атташе по культуре.
— Товарищи!