Джон Кристофер - Огненный бассейн Сборник фантастических романов
Дядя Ян сказал:
— Натанаэль…
Натанаэль прыгнул с быстротой, которой я от него не ожидал, и перехватил мою руку. Скорость нападения и его неожиданность заставили меня выпустить бронзу; он крепко держал меня за руку. Приближался его отец. Глядя между ними, я увидел, как открылась дверь и вошла Марта. Она сказала:
— Ян, не знаю, что тут происходит, но отпусти его. Немедленно.
Он мягко ответил:
— Мы принесем мир и тебе, Марта. После Лаури.
Моя бабушка — крепкая старушка, но, конечно, не ровня им. В ее руке была большая красная сумка из крокодиловой кожи, в ней она держала деньги. Я подумал, не собирается ли она ударить дядю Яна этой сумкой.
И закричал:
— Уходи отсюда — позови на помощь…
Она со стуком уронила сумку. В руке ее было что–то черное и плоское — небольшой пистолет. Она сказала:
— Повторяю: отпусти его.
Голос дяди Яна не дрогнул.
— Не делай глупости, Марта Мы пришли с миром и принесли мир. Никто не пострадает.
— Ты ошибаешься. — Она говорила самым решительным голосом. — Если не отпустишь, кое–кто пострадает. И сильно — может, будет убит.
Дядя Ян смотрел на нее. Мы уже знали, что триппи почти равнодушны к боли и опасности. Поверит ли он ей? Он медленно покачал головой:
— Как ты ошибаешься, Марта. Если бы только позволила мне…
Выстрел, оглушительно громкий, прервал его.
Он вздохнул, пожал плечами и направился к двери. Натанаэль — за ним. Мы с Мартой смотрели друг на друга, слушая, как заработал мотор «роллса». Она нащупала ближайший стул и тяжело села.
— Налей мне коньяку, Лаури. И покрепче.
***
Анжела пряталась в кустах. Она была больше заинтересована, чем испугана, и хотела посмотреть пистолет, но Марта сунула его обратно в сумку.
Я сказал:
— Я не знал, что он у тебя есть.
— Купила в прошлом году, когда одного торговца ограбили на пути с антикварной ярмарки. Глупо, но я ни разу не стреляла. — Она взяла стакан и отпила коньяку. — Ужасно боялась попасть во что–нибудь.
Она имела в виду свой фарфор; в поисках поддержки она обвела взглядом свое собрание. Единственным ущербом была круглая дыра в штукатурке стены. Но тут она заметила статуэтку на полу и принялась ее рассматривать. Чемоданчик стоял там, где его оставил дядя Ян. Я заглянул внутрь и увидел несколько шлемов.
— Интересно, почему он это оставил, — сказал я.
Марта провела пальцами по статуэтке и равнодушно ответила:
— Не знаю.
— Может, подумал, что мы из любопытства наденем шлем, и готово.
Она вздрогнула с отвращением:
— Как же!
— Кто знает, как работает мозг триппи? Он на самом деле считает, что это пропуск в рай, и поэтому мы можем поддаться искушению. Тот, что он хотел надеть на меня, он унес с собой. Куда они направились, как ты думаешь? Домой?
Она со стуком поставила статуэтку.
— Каролина…
— Что?
Она пошла к телефону и набрала номер. Я слышал, как она рассказывает тете Каролине, что произошло. Потом сказала:
— Каролина, слушай… ты должна выслушать… Уходи из дома, пока они не вернулись. Приезжай сюда. Это уже не те люди, говорю тебе, они опасны…
Она опустила трубку и смотрела на нее некоторое время, прежде чем положить на место.
Я спросил:
— Что она сказала?
Никогда раньше я не видел Марту такой беспомощной.
— Она мне не поверила. Обрадовалась, что они живы и здоровы. Повесила трубку, не дослушав.
5
В школе отсутствовало все больше ребят. Неизвестно, то ли они стали триппи, то ли отсиживались дома, ожидая, пока все успокоится. И уроков почти не задавали.
На собрании директор предупредил, чтобы мы опасались людей, которые захотят надеть на нас шапку; дядя Ян не единственный расхаживал в окрестностях с резиновыми шлемами. Обо всем подозрительном мы должны были немедленно сообщать.
Я стоял рядом с Хильдой Гузенс, она фыркнула и сказала:
— Старый придурок!
— Почему?
— Как будто нас надо предупреждать.
— Говорят, сегодня в школе видели Дикого Билла. Если он поймает тебя, может, захочет надеть шапку на свою любимую ученицу.
— Не думаю.
— Мой дядюшка чуть не проделал это со мной.
Она только с жалостью поглядела на меня. Интересно, каково быть Хильдой Гузенс и быть такой уверенной в себе и в окружающем. Директор продолжал мямлить. Это был худой беспокойный человек, бледнолицый и седовласый; в конце учебного года он должен был уйти на пенсию. Я думал также, каково ему приходится — ведь он едва справлялся в нормальных условиях, когда не было ничего похожего на триподов.
Я вдруг осознал, как важно быть самим собой — вспыльчивым и презрительным или обеспокоенным и жалким, но самим собой, и продолжать действовать по–своему; в сущности, это означало быть человеком. Мир и гармония, которые предлагали дядя Ян и остальные, на самом деле были смертью, потому что, не будучи самим собой, потеряв индивидуальность, ты не живешь.
Первым уроком должна была быть химия, но учительница не появилась. Хильда Гузенс и еще несколько занялись заданиями; остальные болтали. Вдруг распахнулась дверь. Но вошла не миссис Грин, а волосатый маленький уэллсец по имени Уилли, который преподавал физкультуру.
Он закричал:
— Уроки кончены! Расходитесь!
Энди спросил:
— Почему?
Уилли с важным видом ответил:
— Распоряжение полиции. Эксетерские триппи выступили. Они пройдут несколькими милями севернее, но нужно принять меры предосторожности. Расходитесь.
Мальчик по имени Марриот сказал:
— Я живу в Тодпоуле.
Тодпоул находится в шести милях к северу от школы. Уилли ответил:
— Ну, туда идти нельзя. Вдоль их пути всех эвакуируют. Вероятно, через час–два все успокоится, а пока свяжись с полицией.
В сарае для велосипедов я подождал, пока Энди кончит возиться со своим. Сарай опустел раньше, чем он распрямился. Я сказал:
— Пошли — мы последние.
— Я вот думаю…
Я нетерпеливо заявил:
— Можно ехать и думать в одно и то же время.
— Я бы хотел взглянуть на это.
Прошло несколько мгновений, прежде чем я догадался, что он говорит о триподе.
— Дорога перекрыта.
— Сможем обойти.
«Сможем», а не «могли бы». И «мы» значит — отступления нет, иначе он решит, что я струсил.
Я сказал:
— Вряд ли он отличается от того, что мы видели.
— Наверно, нет. — Он вывел велосипед из сарая. — Все равно хочу взглянуть.
День был ясный, но в ветре, поднявшем тучу листьев, чувствовалась зима. Людей было мало, и все шли в противоположном направлении.
Дорогу перекрыли в полумиле от городка. Поперек дороги стояла полицейская машина, рядом с ней курил сигарету полицейский, другой сидел за рулем. Нам нужно было миновать их. Слева простирались открытые поля, но справа — поросший лесом холм.
Я сказал:
— А как же велосипеды?
— Не волнуйся. Спрячем в кювете.
Велосипед мне подарили месяц назад на день рождения, гоночный велосипед, о котором я давно мечтал. Я осторожно положил его в траву. Мы пролезли в дыру в изгороди и направились к деревьям. Укрывшись, мы держались поближе к дороге. Прошли в ста метрах от полицейской машины; курящий полисмен посмотрел в нашу сторону, но, по–видимому, нас не заметил.
Если нас не увидел полицейский, очевидно, не увидит и трипод. Я почувствовал себя увереннее. Даже ощутил какую–то беззаботность. Пели птицы — дрозды, слышалось характерное щелканье фазанов. Обычные звуки природы. Какая сумасбродная затея — погоня за триподом. Если даже он двинулся, то может снова остановиться, как тот, на болотах, или сменить курс. Деревья кончились, и мы укрылись под изгородью, окружавшей поле, на котором паслись коровы фризской породы. Слева от нас местность понижалась, открывая вид на окрестности. На многие мили виднелись поля, рощи, фермы. На удалении солнце отражалось в реке.
Но солнце отражалось еще от чего–то — более холодным отражением. И это отражение приближалось к нам. Его топот перекрывал пение птиц и мычание коров.
Энди сказал: «К изгороди…» Мы перебежали метров тридцать по открытому лугу и легли. Видел ли он нас? Мы находились еще далеко, но мы не знаем, насколько далеко он видит. Я надеялся, что теперь мы спрятались. Энди прополз вперед, откуда ему лучше было видно, после недолгого колебания я присоединился к нему, оцарапав руку о куманику.
Он прошептал: «Я забыл, какой он смешной — как механический клоун».
Три ноги, каждая в свою очередь, двигались неуклюжей и семенящей походкой. Выглядело это смехотворно.
И хотя каждый шаг покрывал не менее десяти метров, продвижение казалось медленным и трудным. Гулкий ритм становился громче, я расслышал жужжание вертолета, очевидно, следившего за триподом. Я подумал о грациозности и быстроте истребителя «Харриер» и не мог понять, почему этому отвратительному чудовищу позволяют бродить свободно, почему в тот момент, как оно отделилось от триппи, не был отдан приказ об атаке. Но когда треножник подошел ближе, я увидел крошечные точки, цеплявшиеся за его гигантские ноги. Он принес с собой своих последователей. И я уже слышал их пение и крики, слов разобрать было нельзя, но голоса звучали дико и радостно.