Владимир Романовский - Польское Наследство
Фатимиды сперва попытались «паука» зарубить – но у них не было опыта свердомахания на утрамбованном снегу и, махнув свердом, каждый терял равновесие и падал, ужаленный выскочившим из «паука» клинком. Некоторые попробовали «паука» заколоть – и теряли сверды, и один потерял часть руки. Помимо этого, они наскакивали друг на друга, скользя и размахивая руками.
«Паук» переместился в сторону и распрямился.
Тем временем рабыни, сжимая замерзшими до синевы руками пики, с остервенением долбили жестяные бочки. Из четырех уже текла на снег неприятно пахнущая темноватая жидкость. Врубившись в основание пятой бочки, рабыня попыталась вытащить пику и не смогла – пика застряла. Сев на снег, рабыня уперлась в бочку ногами в берестовых лапотогах и в два рывка выдрала пику из жести, крикнув при этом нечленораздельно. Крик услышали.
Двое из шести стоящих на ногах фатимидов кинулись к бочкам, скользя и подбадривая себя криками. Увидев двух рабынь, они подняли сверды, а чтобы не потерять равновесие, взялись свободными руками за бочки. Одна рабыня отпрыгнула в сторону, а сидящая на снегу решила, что ей настал конец и закрылась рукой от удара.
Но ей не настал конец. Хелье, необъяснимым образом очутившись возле фатимида, поймал рубящий удар клинком, и лбом ударил противника в ухо, чуть ниже шапки, а второму фатимиду, махнув свердом, разрезал шею.
Осталось четверо фатимидов – яростных, униженных. Забыв об осторожности, они побежали к Хелье. Молниеносно вложив сверд в ножны, сигтунец поднял оброненный поверженным противником факел, перепрыгнул через гряду бочек, схватил сидящую на снегу рабыню за предплечье, поднял ее на ноги и, бросив факел в разлившуюся по снегу темноватую жижу, поспешил прочь, волоча рабыню за собой.
Загорелось, как он и предполагал, резво и весело, языки пламени взлетели на высоту человеческого роста, а затем случилось непредвиденное.
Секрет константинопольских пироумельцев состоял не в ингредиентах «греческого огня», но в точности пропорции смешивания. Жидкость в бочках на киевской пристани смешивали не в Константинополе, а в Черной Грязи. Смешивали на глаз, по памяти, и состав разнился от бочки к бочке. Половина бочек была таким образом непригодна для ведения боевых действий, а в той бочке, из-за которой чуть не погибла рабыня, содержалось слишком большое количества вещества, свойствами напоминающего бертолиеву соль, но отличающегося от нее степенью стойкости, кое вещество в определенных обстоятельствах, особенно в некоторых смесях (как, к примеру, дистиллят нафты, использовавшийся в «греческом огне»), становится взрывоопасным.
Невероятный, устрашающий грохот потрясь пристань и весь Подол, и слышен был во всех концах города. Четверо фатимидов погибли в этом первом в истории Киева взрыве. Хелье и обеих рабынь, успевших, к счастью, убежать от эпицентра на двадцать шагов, отбросило и швырнуло на снег взрывной волной.
Хелье не потерял самообладания – не успел. Сознание куда-то завалилось, вышло, заскочило за угол, выглянуло и сделало неприличный жест. В следующий момент он очнулся и без труда вскочил на ноги. Вернее, это ему так подумалось. Когда он действительно очнулся, то обнаружил, что, взяв его за предплечья, рабыни волокут его по снегу в глубокую тень, возможно к кнорру.
– Хо! – сказал он. – Не так резво!
Они остановились. Он ощупал себя – все было на месте, ничего не болело. Он попытался подняться на ноги и не смог. Попытался еще раз. С третьей попытки ему это удалось. За спиной – лавка сапожника. Рабыни, оказалось, догадались затащить его в палисадник.
Хелье выглянул из палисадника. Сперва он ничего особенного, кроме огненного столба, не заметил, но, прищурившись, разглядел в отсветах пламени, как над черной гладью Днепра возник парус, а за ним второй, и третий. Затем второй парус исчез. Возможно, войско планировало подойти к Киеву в полной темноте, незамеченным, и не рассчитывало встретить на пристани источник света, по яркости вдвое или втрое превосходящий луну. Паруса спешно убирали. Но было поздно – подходящих заметили.
С берега в Днепр полетели стрелы. Войско дало ответный залп.
***
Ворвавшихся в детинец стали понемногу теснить, что удивило Гостемила, но почти сразу он сообразил, что атака фатимидов выдохлась из-за отсутствия подкреплений. Затем послышался грохот, и восточная часть неба озарилась желтовато-розовыми отсветами. Неужели эти стервецы зажгли Подол, подумал было Гостемил, но тут же вспомнил обещание Хелье принять какие-нибудь меры по поводу греческого огня.
– Вперед, вперед, орлы! – крикнул он, кривя губы – слово «орлы» ему понравилось, но не так, как оно нравится серьезным полководцам.
Остаточные фатимиды обратились в бегство. Гостемил выбежал за ними.
Да, на пристани горело. А над гладью Днепра россыпями появлялись движущиеся огненные точки.
Стрелы, понял Гостемил. В ближнем бою по противнику таким количеством зажженных стрел не бьют – значит, противник далеко. Стрел много – значит, у противника больше, чем отряд. Стрелы летят в Днепр – значит, противник приближается к пристани по воде. Сомнений не осталось – войско Ярослава прибыло. Молодец, Нимрод! Дочка моя любимая, Ширин, золотая, ненаглядная – молодец! Хелье – умница Хелье! Однако, нужно идти на помощь.
Гостемил огляделся, приблизился к трупу фатимида, и поднял с грязного снега прямоугольный железный щит с загнутыми краями. Лет тридцать я на санках не катался, подумал он.
Отойдя к Думному Проулку, пустынно-парковому, не тронутому фатимидами по незнанию, он положил щит на снег, сел на него, сверд пристроил себе на колени, и сказал, —
– Ну, поехали, что ли.
Но щит ехать не желал. Гостемил оттолкнулся руками. Щит проехал на три шага вперед. Гостемил еще раз оттолкнулся, и щит, переехав бугор, неожиданно резво устремился вниз, набирая скорость.
Думный Проулок стал загибаться влево. Гостемил, орудуя свердом как рулем, уточнил курс, затем попытался еще раз уточнить, но перестарался. Щит крутанулся вокруг оси, продолжая скользить вниз, и Гостемил обнаружил, что едет задом. Тогда он выбросил обе ноги за край щита и стал тормозить пятками. И остановился.
Поправив бальтирад, он встал, затем припал на колени, лег пузом на щит, и оттолкнулся руками.
Так оказалось легче. Щит заскользил вниз, быстрее и быстрее, а для выравнивания курса достаточно было вытянуть руку в бок и положить на снег. И все-таки, ближе к середине холма, Гостемил не рассчитал. Думный Проулок кончился, уперся в поперечную улицу, и скорость для поворота оказалась слишком велика. Гостемил завалился на бок, а щит ударился в забор палисадника.
Поднявшись, Гостемил подобрал щит и пробежал до угла, тускло освещенного отсветами факелов и заревом. И снова лег животом на щит. Спуск, названия которого Гостемил не знал, сразу начал поворачивать – опять же влево, и Гостемил понял, что уходит в сторону от пристани. Тем не менее, он решил доехать до реки, а потом пройти вдоль берега. Но и этот его план оказался несостоятельным – чем больше приближался он к берегу, тем темнее становилось кругом. Гостемил соскочил со щита и пошел быстрым шагом по поперечной улице, а затем побежал.
Когда он добрался наконец до пристани, сражение было уже в полном разгаре. В отсветах горящих бочонков с греческим огнем мелькали тени, сверкала сталь. Шум стоял неимоверный, тут и там слышались крики – то кровожадные, то жалкие. Гостемил, стоя в пятидесяти шагах от свалки, пытался разглядеть, кто с кем сражается. Частокол мачт у пристани подтвердил предположение Гостемила о том, что князь с войском прибыл в Киев.
Коня бы мне, подумал Гостемил, вынимая сверд.
Словно в ответ на эту мысль мимо него в сторону сражения проскакали несколько конников, и один из них выпал из седла рядом с Гостемилом, сраженный стрелой. Гостемил ухватил коня под узцы. Конь взвился на дыбы и хотел было освободиться, но быстро понял, с какой крепкой рукой имеет дело. Гостемил вскочил в седло.
Объехав центр свалки, он приблизился к самому краю пристани, вглядываясь в лица, и почти сразу увидел знакомого.
– Окрас! – крикнул он ратнику. – Где князь?
Окрас, выбираясь на берег, показал рукой в северном направлении.
– В крайнем драккаре.
– Девушка с ним?
– Какая девушка?
Гостемил бросил коня в галоп, сбив, не особо разбирая, где свои а где враги, нескольких человек. И вдруг справа по ходу заметил Хелье.
Варанг смоленских кровей противостоял пяти воинам в черном. Судя по движениям Хелье, он очень устал. Гостемил осадил коня, развернул, и полетел на воинов, крича, «Ну я вас, студни чумазые!»
На круп коня прыгнули сзади, Гостемил почувствовал, как рука обвилась вокруг его шеи. Схватив эту руку, он быстро качнулся в сторону, выскальзывая из седла и одновременно подминая врага под себя. Упав на него плашмя, не выпуская сверд, Гостемил убедился, что вывел захватчика из строя, и вскочил на ноги. На него тут же навалились двое, и он ранил обоих, а третьего, зашедшего со спины, обезвредил Хелье.
