Юрий Корчевский - Огневой бой. Воевода из будущего (сборник)
И удивительно, чем дальше от Москвы мы отъезжали, тем меньше грустных и горьких мыслей оставалось.
Мы снова ехали в окружении леса, подступающего к дороге. Иногда полоса леса прерывалась, и открывались взору изобильные поляны с душистой земляникой на южных склонах холмиков, с алеющими гроздьями брусники, черникой. Описать эту красоту русского Залесья сложно – ее надо видеть.
И снова потянулись крестьянские поля. Благодатные плодородные земли позволяли получать здесь щедрый урожай овощей, лука, хрена. Овощи крестьяне отправляли в Москву. Недаром ходила поговорка «Хрен да лук не выпускай из рук». С душистым укропом да смородиновым листом хозяйки делали аппетитные соленья.
Мы ехали по Мещере – «жемчужине» Руси. Поля чередовались с лесом, лугами, болотцами, встречались озера, на зеркальной глади которых цвели желтые и белые лилии.
На ночлег останавливались в гостевых избах, разбросанных по тракту. Так за три дня и добрались до Плещеева, или Переяславского, озера.
Перед нами простирался огромный овал озера, окруженного соснами. Поехали по берегу – низкому, местами заболоченному. На отмели редкие серые цапли выискивали добычу, над озером летали утки, носились кулики. На берегу пробивались родники. Иногда густой тенистый лес спускался прямо к прозрачной воде озера, и нам приходилось объезжать его, поднимаясь по склону. Что-то возникало в памяти, связанное с этим озером. Но что? Вспомнил все-таки: через два века Петр Первый здесь построит учебную флотилию.
Мы добрались до Никитского монастыря. Дружинник постучал плетью в ворота. В калитке распахнулось окошко.
– Чего тебе, служивый?
– Не подскажешь ли, где Синь-камень лежит?
– Тьфу на вас, безбожники! Ходют все и ходют к идолу каменному! Нешто не знаете – демон в нем обретается!
Окошко захлопнулось, дружинник почесал в затылке.
– Ты лучше у прохожего спроси! – засмеялся Федор.
Дружинник пришпорил коня и вскоре догнал мужика с удочками, бодро шагавшего по дороге. Поговорили, и мужик рукой в сторону указал. Да мы уж и сами поняли, куда ехать.
Камень сей не очень-то далеко и лежал – прямо у уреза воды. Валун три на два с лишком метра и толщиной невелик – чуть более локтя. И никакой он не синий, серый скорее.
Слезли мы с Федором с лошадей, подошли, пощупали.
– А сказывали – теплый, – разочарованно сказал Федор. – Просто солнцем нагрело, – заявил он. – Ты это, отойди подальше.
Я отошел к дружинникам, с любопытством взирающим на «народную легенду».
Федор снял сапоги и босиком взобрался на камень. Посидел, потом улегся ничком, обхватив ладонями шершавого исполина. Губы его шевелились – молитву шептал или просил чего у камня? Затем встал, подошел ко мне:
– Теперь давай ты, боярин.
– Помог хоть камень-то? – недоверчиво спросил я побратима.
– Кто его знает? – уклончиво ответил Кучецкой. – Поглядим…
Я последовал примеру Федора – снял сапоги, коль на камень босым вступать следует, и босиком залез на валун. Ты смотри, на самом деле теплый, а ведь у воды, прохладным быть должен. Улегся навзничь, посмотрел в небо – синее, облачка бегут. И так мне спокойно стало, умиротворенно. Все мрачные мысли прочь ушли.
Я закрыл глаза.
– Господи, хорошо-то как! Домой бы мне сейчас, в свое время, устал я что-то.
М-да, размечтался. Вставать пора, небось Кучецкой заждался.
Закружилась голова. Я помассировал виски. Вроде как отпустило. И только я встать собрался, как услышал женский голос:
– Мужчина, вы тут долго еще лежать собираетесь? Да-да, я вам говорю!
Я приоткрыл глаза, повернул голову. Твою мать!
Рядом со мной девушка стояла, в сером брючном костюме и складной указкой в руках – явно экскурсовод. Вокруг нее туристы толпились, в основном молодые ребята и девушки. Девчонки хихикали, а один из парней сказал:
– Пить меньше надо, отец.
Е-мое, да никак я в свое время вернулся! Ну и камень! На самом деле исполняет желания. Ну, может – не у всех?
Я встал с камня, вызвав смех у туристов. И в самом деле – нелепо я выглядел: кафтан, штаны суконные и босиком: сапоги-то рядом стоят. Шапка, бородой оброс, на пальцах перстни. А главное – пояс на мне с саблей, боевым и обеденным ножами.
Под насмешливыми взглядами молодых людей я натянул сапоги.
– Товарищ! Вы из костюмированной группы? Пройдите вон туда, артисты там.
Перетянуть бы ее плетью за «артиста», да невозможно – время не то, а хочется очень.
Я поплелся к Никитскому монастырю. Осел он как-то, фундамент внизу мхом порос. А чего здесь удивительного – пять веков минуло.
Что теперь делать-то? По-хорошему – от пояса с оружием избавиться надо, это – до первого милиционера.
Я снял пояс и кафтан, оставшись в рубахе и штанах; замотал оружие в кафтан, взял под мышку. Со стороны на цыгана похож: рубаха шелковая, штаны в сапоги короткие заправлены. Перстни на руках, а на шее – цепь золотая в палец толщиной.
На чашнике калита висит. Залез я в нее. Слава богу, и золото и серебро есть – я тогда в Москву без денег не ездил. Надо домой добираться, а до городка моего – без малого две тысячи километров. Паспорта нет, денег современных нет. Наверное, в первую очередь бороду сбрить надо. Хотя это тоже не выход – кожа на лице незагорелым пятном выделяться будет. Ладно, поеду так – и будь что будет.
Дошел пешком до Переяславля-Залесского, нашел стоматологическую поликлинику. В зубопротезном отделении продал технику две золотые монеты, изрядно потеряв в цене, но заимев пятнадцать тысяч рублей.
Добрался на такси до Москвы, а там нанял частника до Коломны.
Еще одно такси – и я в Охлопкове. Правда, за дорогой пришлось следить мне – сейчас и деревни такой нет.
Мы ехали вдоль Оки, и я с трудом узнавал изменившуюся местность.
Наконец показался знакомый холм. Кажется, здесь.
Всего четыре дня, как отсюда уехал, а прошло пятьсот лет. Местность та же: вот склон, а острога нет уже, как и изб. Стоит на холме дом мой княжеский – полуразрушенный.
Глядел я на него и поверить не мог – я же недавно в него вселился, а уже крыши нет, запустение. И все равно выглядит он строго и благородно.
Пропасть времени отделяла меня от беспокойной, опасной, но такой интересной и яркой жизни, в которой остались дорогие моему сердцу Елена, Василий, Федор Кучецкой, ратники, бывшие рядом в сражениях. Все случилось так, как и предвещала «Книга судеб» и как сообщал мне бестелесный призрак из подземелья.
Я глядел на остатки постройки – безмолвные следы моей прежней жизни, и сердце колотилось при воспоминаниях о давно минувшем времени. Я прижал руку к груди и… ощутил два небольших комочка. Это были мешочки с чудесными порошками, способными делать меня на время невидимым или показывать прошедшие события. Порошков осталось совсем немного…
Интересно, сохранило ли зелье свои свойства после перемещения во времени? Может быть, тот порошок, что позволял увидеть в мираже следы былого, не утратил эту способность? Однако для того, чтобы показать мне сейчас, что происходило там, в седом Средневековье, его было слишком мало…
Я вздохнул, вспоминая родные лица жены, сына, друзей.
Подошел «бомбила».
– Ну что, едем? – Он бросил взгляд на дом: – Умели же раньше строить!
Я возвращался в Коломну и узнавал, черт побери, знакомые места. Вон там деревня Василисы Куракиной стояла, что мы у татар отбивали.
Работавший в машине приемник передавал последние известия. Прислушавшись, я осознал, что в этом времени меня не было всего четырнадцать дней.
– Чавела, ты деньги приготовь!
Точно, «бомбила» за цыгана меня принял.
Отсчитал я деньги и задумался. Здесь пролетело всего две недели, а там я прожил целую жизнь – опасную, но интересную, которой бы хватило на несколько человек.
Примечания
1
Юшман – кольчуга с нашитыми на груди и спине стальными пластинами, куяк – безрукавка свиной кожи со стальными пластинами на заклепках. Обе брони – не из дешевых. Делаются они, как правило, на заказ у кузнеца.
