Он почти изменил мiр (Acting president) (СИ) - Владимир Викторович Бабкин
— Эдвард, мне показалось, что Маршалл сегодня репетировал речь на демократическом конвенте? — спросил высокий сухой мужчина с моноклем.
— Нет, Герман. Мне показалось, что он хотел сказать что-то большее, — ответил сидящий рядом усач в котелке.
— В свете того что Вы мне сказали по поводу субботнего осмотра президента, думаю что нам надопереговорить с вице-президентом. Он не хочет быть «Калифом на час», но к нам он прислушается.
— Согласен полковник. Если не возражаете, я приглашу и брата. Думаю, что Томас не будет язвить советнику Хаусу и двум Барухам — согласился высокий бородач.
По другую сторону ряда ворковали голуби попроще, но именно их перьями и словами писались сейчас строчки государственных писем и указов.
— У нас есть обязанности за границей, которые давно отложены и которые могут быть выполнены только в благородном и великодушном духе флага. Идеалы Америки завернуты в его складках. Он посвящен подвигам и жертвам наших лучших и храбрейших людей. Это не флаг для эгоистичной нации. Это не флаг для малодушного народа… — воодушевлённо заливался с трибуны госсекретарь Колби.
— Сегодня Бейбридж велеречив и старается не сказать ничего лишнего. Не ты писал ему речь, Полк? — спросил соседа неприметный ирландец со свойственным его народу юмором.
— Джозеф, это не моя работа речи писать, мои таланты только для переписки, твою-то руку в извинении президента не только мне видно — вернул шутку почти весь седой американец.
— Хотя, по сути, мы с тобой оба «первые заместители», но обязанности у нас разные, да и не дружу я со своим боссом Колби, как ты с Вильсоном —
— Бэйб ни с кем не дружит. Но всегда прибивается к сильному. Ты заметил, как госсекретарь тепло сегодня поздоровался с вице-президентом, сменяя его на трибуне?
Тумолти госсекретаря недолюбливал, впрочем, и Маршалл с его шутками не был ему приятен.
— Заметил, Джозеф. Я тебе больше скажу. Вчера он приезжал к Томасу домой поговорить. Со слов водителя он после встречи выглядел очень довольным… —
Госсекретарь закончил вещать, уступив трибуну военно-морскому министру. Джозеф молчал. Похоже, ему нужно будет кое-что уже сегодня уточнить и после сразу переговорить с Эдит Вильсон.
Глава 3. Охота на кугуара
Озеро Мичиган, территориальные воды штата Висконсин, САСШ, 14.06.1920 г.
Большие озёра — маленькие моря. Второй и третий день плавания по Мичигану не раз заставили Энеля в этом убедится. Пока невозмутимый Ольсен, дымивший на пару со своим паровым катером настоящей капитанской трубкой, и вечно находивший себе работу корабельный матрос и кочегар негр Брайн привычно вели сою «Литл Брейв» на север, их пассажира успела снова посетить морская болезнь. Но она не стала единственным незабываемым впечатлением. После Манивока движение стало оживлённым, и они приняли мористее. Смотря на проплывающую по траверзу Ту-Риверз Майк вспоминал Невский проспект в будний день, когда ломовые телеги и господские экипажи, а в последние годы и автомобили почти толкались меж собой и с трамваями. Там он был за рулем, первым из немногих. Конечно, с тем что он увидел здесь в Детройте и Нью-Йорке, то Петербургское столпотворение в сравнение не шло. Здесь авеню уже почти сплошь наполняли автомобили, полностью перебивая конские запахи. Впрочем, каждый третий самоходный экипаж не чадил. Именно электромобили в начале века потеснили в «Большом Яблоке» лошадь.
Говорят, что у императора в Константинополе теперь так же: пассажирские автомобили только от «Электрической Ромеи». Грузовики и трактора правда на нефтяных двигателях. Но для простого люда почти везде провели трамвай. Ну и лошади, куда же от них денешься. Эх, взглянуть бы. Он, Михаил Скарятин, и в родном Питере то, почитай два с половиной года не был. Берег мой, хоть ненадолго…
Протяжный гудок вырвал Энеля из ностальгии. Между ним и берегом проплывал золотистым айсбергом в лучах вечернего солнца «J. B. Ford», закрывая полгоризонта. Их «Маленький Смельчак» смотрелся перед этим лейкером как Давид перед Голиафом.
Старый Ольсен ответил на гудок величавому озерному балкеру.
— Цемент везет. В Милуоки. Что раньше таких не видели? — спросил датчанин пассажира
— Таких нет. В Кейпе или Ливерпуле встречал и крупнее, но этот другой какой-то — ответил Майкл
— Так это наш «озёрник». Они и крупнее есть, но на тех в море не выйдешь, — со знанием дела сказал старик
— А строят так что б в шторм не топило. В наших водах пострашнее чем в море бывает.
Старый капитан завел свою любимую историю о коварном треугольнике, что одной вершиной упирается в спешно пройденный Манивок и о Великом шторме 1913 года который застал его в примерно в этих широтах. Айдж любил рассказывать свои «озерные истории». Пассажира вроде полдня уже не укачивало, и он пришел в нужную степень задумчивости. Вот и сменил Ольсен датские песни и бурчание на просвещение этого странного африканского голландца.
Что-то было в нем неправильное. Голландцев Айдж знавал. Его гость был явно не моряк, а загар вполне объяснялся солёным солнцем Кейптауна. Но на простака или коммивояжера он тоже не похож. Чувствуется какая-то внутренняя стать, военная выправка и при этом осторожность. Впрочем, Майк отрекомендовался как охотник. И плывут они не только на рыбалку, но и за какой— то большой кошкой. Впрочем, не всё ли равно кто ему за рейс платит хорошие деньги? Да ещё и слушает с таким вниманием.
Энель слушал. Но давно уже был в своих мыслях. С самого того момента как капитан стал расписывать снесенную ледяным штормом набережную Милуоки и то, как он сам грелся у собственного котла. Как-то само собой вспомнилась метель в Троицком, потом ранение на Северном фронте и бои за Царьград. Одна половина его внимала неспешной каркающей сказке американского скандинава, а вторая уже переходила с русского на древнегреческий, а с него на язык Египта.
Он влюбился в пески Нила ещё в детстве. Глотая все книги их фамильной библиотеке к двадцати годам освоил пять древних языков. С его здоровьем ему был рекомендован сухой климат и до университета он почти два года прожил в Стране пирамид. Его отец, орловский помещик и ЕИВ Двора егермейстер, заботился о будущем наследника. Потом был холодный Санкт-Петербург с юридическим факультетом и службой в кавалергардах. Но главное, в столице было много древних манускриптов и мистических обществ. Великая война сначала забраковала его, но настоящий военный
