На лыжне попаданец Ломаев (Лыжню! – 3) - Михаил Леккор
И колпачков у ней оказалось два — либо в дурной попытке загерметизировать содержимое, либо помочь пьющим. Их ведь практически бывает максимум два, как нас сейчас.
Выпили, закусили по кусочку шоколада. Потом Кожедуб перешел уже к конкретным делам и, как правило, моим.
— Горбачеву не верь, у него семь пятниц на недели, — безаппеляционно сказал он. Откровенно добавил: — здесь, пока нет никого, прямо выговорю. Он почему так изменил взгляд на твою гонку в ГДР, когда ты пробежал быстро вопреки его указанию? Канцлер ФРГ Гельмут Коль невзначай похвалил себя. И даже предложил провести совместные соревнования Запад — Восток. У тебя, интересно, среди предков нет никого из немцев? — вдруг спросил он
Я задумался. Гм, семейного архива у нас, разумеется, в наличии не имеется, но родовая память все же есть. И таковых там не находилось.
— Нет, товарищ маршал, у нас, удмуртской семьи, точно есть русские, очень возможно — татары, а больше примесей нет, — уверенно ответил я на довольно коварный вопрос Кожедуба.
При Сталине, особо в годы войны, арестовали бы и посадили только при одном подозрении. Потом, чем дальше от войны, тем было бы мягче. Но и в годы Перестройки следовало остерегаться. Уже не государство стоило бояться, отдельных чиновников. Наказание-то, в принципе, будет одинаковым, сейчас — пенсия, для молодого меня — позорная отставка. А не хочется!
— Коль почему-то очень старался для тебя. Вот я и спросил, — объяснил Кожедуб, — и смотри, отвернется от тебя немец или изменится обстановка, М. С. Горбачев сразу о тебя забудет. А если и вспомнит, так чтобы послать себя далеко-далеко, примерно в район Чукотки. Он бы и расстрелял тебя, говорил уже так о некоторых. Да нельзя, говоря современным языком, имидж потеряет, а это сейчас все.
Зря это сейчас маршал авиации сказал. То есть молоденький Олежек Ломаев, может быть, и испугался. А вот попаданец О. Н. Ломаев, в той прошлой жизни перевидавший немало и много переругавшийся с окружающими, только раздраженно махнул рукой, глотнул из своего колпачка, выдал с пьяну остро и бесбашенно:
— Горбачев — 100% либерал. А я к этим господам отношусь как к тем же, как в начале ХХ века — никчемные людишки, совершенно незнающие жизни, и не в силах ничего реально делать. Только болтать напропалую, на большее они не в состоянии.
— Ну это ты сгоряча, Горбачев тоже иногда способен за многое, — попытался возразить Кожедуб. Но говорил он так нерешительно и медлительно, что чувствовалось — сам себе не верит и говорит он не о конкретном Горбачеве, ему стало обидно за сам институт — генеральный секретарь ЦК КПСС, должность, овеянная долгими годами.
Поэтому я не обратил внимания на слова маршала авиации, спросил главное для себя:
— Иван Никитович, вот вы человек опытный, бывалый, перевидавший верха вблизи. Не кажется ли вам, что на этот раз коммунистическая система при выборе нового лидера дала сбой. Ипод маской преданного коммуниста на верха власти пролез гнилой западный либерал?
Вопрос был непростой, а главное, он был очень неприятный. И Кожедуб не решился отвечать, поболтал фляжку, пытаясь понять, сколько там осталась вина, разлил по колпачкам со словами:
— Еще по одной осталось. Да и хватит, наверное. А то прилетим в Москву пьяные, что станет не очень хорошо, там ведь с многими надо поговорить по душам.
Посмотрел на меня, увидел, что я недоволен, нехотя добавил:
— Ну что я тебе могу сказать на твой вопрос? Это и дураку понятно — ты прав, к сожалению. И нечего здесь радоваться. Плакать надо навзрыд. А, к черту! Давай, лучше выпьем.
Выпили, посидели в приятной алкогольной дремоте. Кожедуб вдруг сказал совершенно трезвым голосом:
— Это, хорошо, Олег, что ты такой талантливый биатлонист. И бегаешь быстро, свободно, и стреляешь метко, как Бог. Потому как у вас, спортсменов, очень важен субъективный фактор. Только свои силы и не важно, какая в стране политическая обстановка и какой генсек ныне правит. И я хочу, прапорщик Ломаев, сказать, как это ни грустно, но надеется нам не на кого. Понимаешь, Россия огромная, а верить не кому!
Да, товарищ маршал авиации, не завидная у вас доля. Всю жизнь защищал страну, чтобы в конце ее увидеть, как она разрушается. А ведь это еще не предел, он еще увидит разрушение могучего СССР. И вот ведь закавыка, приходится говорить, к счастью умер, не увидел, как поставят жирную точку в процессе дезинтеграции, когда СССР официально исчезнет.
Долетели молча, каждый думая о своем. Лично я понимал, что СССР развалится, это почти объективный процесс. Все против этого государства — внутренние процессы (экономические, политические, национальные), внешнеполитические (развал социалистической системы, постоянное давление Запада). И даже субъективные причины стали резко против. Бюрократическая структура, как обезумевшие клетки, начали уничтожать свой же организм.
И ты, единственный попаданец, твердо понимающий, вопреки словам дурного генсека, что, в любом случае, ничего хорошего в этом нет. Но, с другой стороны, а что ты можешь — принципиально сжечь себя на Красной площади? Да боров Миша только хмыкнет. А боров Боря в хмельном пароксизме саркастически засмеется.
Так и прилетели в Москву в минорном настроение, что я, что маршал авиации Кожедуб. Одно хорошо, вино кончилось, и мы сумели продремать, немного протрезветь. Из самолета вылезли уже не в пьяном, а скорее похмельном состоянии. Но все равно пришлось хорошо поесть в случайной столовой, попить крепкого чаю, чтобы прийти в здравомыслящее состояние.
Потом они временно разделились. Кожедуб приехал в Министерство обороны, все-таки он еще служил, хотя во многом и условно. Я, хоть и целый прапорщик, но как раз поэтому не спешил. В министерстве меня никто не ждал, звание еще не то.
Иван Никитович, вообще-то, предлагал идти с ним. Ему-то точно не откажут. А если и откажут, не смотря на три геройские звезды и погоны маршала авиации, то у него и просьба-приказ генерального секретаря. Попробуй тут откажи.
Но я решил не ждать Кожедуба. Приезд маршала авиации в вуз с «просьбой» генсека мне показалось чрезмерно. Вместо этого, наивно начал искать жевательную резинку, чтобы сбить алкогольный дух и, конечно, не нашел ее.
Ха-ха, кто же найдет в Москве в 1988 году жевательную резинку в свободно продаже? Потом нехотя поискал зубную пасту. Опять минус. В конце концов, случайно нашел шампунь. Попал на распродажу. «Выбросили» для меня вовремя.
