Николай-I Завоеватель - Виктор Карлович Старицын
Первые четверо суток после переноса Игорь Васильевич Курчатов провел в режиме пассивного наблюдателя. За исключением двух часов непосредственно после переноса, когда он успокаивал своего реципиента и двух часов общения с императором — Лениным.
Все остальное время он созерцательной половиной своего сознания наблюдал за жизнью Уварова через его органы чувств, запоминая особенности общения и быта реципиента. А логическая часть его сознания интенсивно усваивала материалы по развитию науки и техники в период с 1825 года по 1920, загруженные ему в память потомками. Реципиент об этой деятельности не догадывался.
Жизнь сорокалетнего Президента Императорской Академии наук была не лишена приятности. Сон вволю, неспешный размеренный быт, изысканная кухня, любящая молодая, на 10 лет моложе его самого, жена, урожденная графиня Разумовская, трое прелестных малолетних детей. Утонченное общение с академиками — гуманитариями о новейших вопросах античной поэзии и античной археологии, беседы в Обществе любителей российской словесности с будущими классиками русской литературы Василием Пушкиным, Федором Тютчевым, Александром Полежаевым, и даже с самим Александром Пушкиным, еще совсем молодым. Все это резко контрастировало с бешенным изматывающим ритмом жизни самого Курчатова.
Вникнув, более — менее, в состояние науки на исходе первой четверти 19 века, Игорь Васильевич сделал вывод, что время для переноса их команды потомки выбрали исключительно удачно. Естественные науки: физика, химия, материаловедение, сопромат и техническая механика находились в самом начале рывка, который привел их к расцвету на рубеже 19 и 20 века.
И техника тоже готовилась к рывку. Паровые машины вот — вот должны были достигнуть приемлемого для промышленного применения уровня. В Америке по рекам уже плыли первые пароходы конструкции Фултона. Через четыре года в Англии Стефенсон должен был запустить в эксплуатацию первую промышленную железную дорогу.
Получив вызов на личную аудиенцию к Императору, Уваров несколько удивился, а Курчатов — нет. За четверть часа до назначенного времени Уваров уже входил через парадное крыльцо в Зимний дворец. Все было как обычно. Караул из двух гвардейцев на крыльце и еще двое у входа на парадную лестницу. Президенту Академии приходилось бывать по делам службы в кабинете императора Александра. В длинной анфиладе залов, которая вела к рабочему кабинету императора, изменений не наблюдалось.
Правда, рабочий стол дежурного секретаря Императорской Канцелярии обнаружился за один зал до его обычного местоположения. Тут же находились и столы обер-камергера и обер-камердинера. У дверей в следующий зал в карауле стояли не два солдата преображенца, как обычно, а четверо гвардейцев: преображенец, семеновец, гусар, моряк и офицер жандармского корпуса. Гвардейцы стояли по стойке смирно, а жандарм, стоящий вольно, внимательно ощупывал глазами входящих. Уварову уже приходилось видеть этого офицера. Очевидно, тот его тоже должен был помнить. Тем не менее, офицер заступил Уварову дорогу и потребовал:
— Назовитесь, милостивый государь! — Это было нововведением.
— Действительный статский советник Уваров, — ответствовал он.
— Прошу Вас, проходите, — жандарм отступил в сторону, а преображенец распахнул створку двери.
За большим столом в кабинете обнаружились известные Уварову лица, составлявшие довольно странную компанию: гвардейский генерал Левашов, флигель-адъютант генерал Киселев, а также неизвестный, представившийся обер-бергмейстером Мейером. Левашов был в фаворе, весьма удачно поддержав нового Императора во время мятежа, А Киселева, как слышал Уваров, подозревали в связях с мятежниками, а чем известен Мейер Уваров не знал. Императора в кабинете не было.
Присутствующие продолжили было светскую беседу о погоде, когда в кабинет вошли совсем неожиданные лица: братья Императора Константин и Михаил. Присутствующие встали и поклонились Великим князьям по церемониалу. Братья в ответ поздоровались с собравшимися. Все снова расселись вокруг стола. Тут из другой двери, ведущей в его личные покои, появился Император. Николай ответил на поклоны собравшихся кивком и предложил садиться. Сам не сел.
— Со значением оглядев собравшихся, он сказал:
— Наш разговор, господа, будет СОВЕРШЕННО конфиденциальным. — Он выделил интонацией слово «совершенно». — С этой секунды. — И хлопнул по столу ладонью. Лицо его неуловимо изменилось. Появился хитрый прищур глаз. Взгляд стал совершенно другим, лукавым, что было совершенно не свойственно Николаю.
— Надеюсь, все убрали своих реципиентов за ментальный барьер? — поинтересовался Ленин. — Все утвердительно закивали.
— Барьер должен был глухим. — Продолжил Вождь. — Как объяснил мне Чесноков, отключенный от органов чувств, разум сразу засыпает. Так что, когда мы снова подключим реципиентов, они ничего не заметят. Все это время для них просто не будет существовать.
И более того, я прошу всех вас, товарищи и господа, всегда убирать реципиентов за глухой барьер, когда мы с вами обсуждаем наши дела, в любом составе, хоть тет-а-тет, хоть в группе. Реципиенты про наши дела знать ничего не должны. Совершенно незачем вводить наших реципиентов в излишние переживания. Наша деятельность им может не понравиться. Кодовое слово для включения барьера — «Синклит».
— А следует ли так делать? — не согласился Слащев. — В прошлом моем подселении в Михаила Николаевича мы с ним вполне мирно ужились, и, в конце концов, у меня с ним полезный симбиоз получился.
— Мне об этом Чесноков говорил, однако, он же предупредил, что такой симбиоз получается крайне редко. Гораздо чаще это кончается шизофренией. Так что, давайте не рисковать понапрасну. По мере освоения нами здешней реальности, давайте будем подключать реципиентов к действию как можно реже. А впоследствии их сознания совсем отключим. Чтобы не стать шизофрениками. Их память нам и так доступна. Согласны?
Все присутствующие поочередно выразили полное согласие.
— Теперь к делу. Наша стратегическая задача, поставленная потомками, вам всем известна. До конца 19 века на основе Российской империи построить всемирное конфедеративное или федеративное государство. А я намерен предложить вам сократить этот срок втрое: до 25 — 30 лет. И сделать это еще при нашей жизни.
Позвольте мне представить вас друг другу и огласить распределение обязанностей.
