Николай I. Освободитель. Книга 4 - Андрей Николаевич Савинков
Я бросил быстрый взгляд на стоящего рядом брата. Александр как будто разом постарел еще лет на пять. Он и раньше-то выглядел весьма замучанным, в свои сорок пять больше смахивая на пятидесятилетнего. А то и старше.
Екатерина была его любимой сестрой, с которой брат был очень близок. Не зря же он просил меня достроить железную дорогу до Гатчины, где жила великая княгиня с детьми и вторым мужем. Александр часто мотался туда — благо на поезде это занимало всего два часа в один конец, — любил возиться с племянниками.
Неосторожно оброненные двадцать лет назад слова насчет расплаты молодого тогда императора за участие в убийстве отца, после которого Александр потерял двух маленьких дочерей и трех молодых еще сестер, не прошли даром.
— Живый в помощи Вышняго, в крове Бога небеснаго водворится. Речет Господеви: заступник мой еси и прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него, — после короткого перерыва затянул новый псалом священник.
Где-то чуть в стороне тихо, прислонившись к отцу всхлипывали дети. Смахивали набегающие слезы, облаченные в траурные наряды женщины.
Не могу сказать, что сам с Екатериной был слишком близок, скорее наоборот. Одно время, в дни Отечественной войны она занимала откровенно противоположную позицию по поводу возможности заключения мира с Наполеоном, однако после смерти от тифа первого мужа, практически перестала лезть в политику. После этого отношения с ней сразу наладились.
Постепенно убаюкивающий речитатив священника подействовал и на меня. Я потихоньку начал уплывать и только рука жены, сильно сжавшая мою ладонь, немного вернула меня обратно на землю. Я бросил взгляд на стоящую рядом Александру и коротко, одними глазами, поблагодарил ее. Жена тоже чуть кивнула и отреагировав на слова священника перекрестилась.
— Господь наш Иисус Христос, Божественною Своею благодатию, даром же и властию, данною святым Его учеником и Апостолом, во еже вязати и решити грехи человеков, — церемония наконец подошла к концу. Гроб вынесли из собора и погрузили на открытый катафалк, запряженный четверкой лошадей.
Путь наш лежал в Александро-невскую лавру, традиционную усыпальницу для великих князей и прочих родственников императора, которых в Петропавловском соборе хоронить было как бы не по чину. Такое вот сословное разделение, действующее даже в посмертии, почему-то сразу Безенчук вспомнился с его классификацией покойников.
Вся императорская семья шла за катафалком пешком. Благо здесь по Невскому идти было всего минут двадцать. Постепенно вокруг собралась толпа людей, обычных горожан, желающих проститься, поддержать или просто поглазеть на императора с ближниками, что получается сделать далеко не каждый день.
Удивительно, но не смотря на всю творящуюся в стране дичь с нищетой и бесправием населения, императора в России уважали и любили. Он был фигурой сакральной, можно было сколько угодно ругать бояр, но сам самодержец всегда оставался в глазах народа добрым и милостивым. Толика этого отношения соответственно перепадала и ближайшим родственникам императора.
Еще и погода подыграла. Всю предыдущую неделю стоял жуткий дубарь с противным холодным и сырым ветром со стороны залива, который пронизывал насквозь, выдувая тепло из всех мест, а сегодня ветер стих, немного потеплело, а с неба начал потихоньку сыпаться крупный пушистый снег. Если бы не обстоятельства, можно было бы с большим удовольствием выйти поиграть в снежки или слепить с детьми снежную бабу.
Не буду описывать саму церемонию прощания и захоронения, они все во многом похожи между собой, можно сказать, если ты видел одну — видел все. Количество же позолоты на гробе, оно в общем-то ни на что особо не влияет, а главному действующему лицу так и вовсе без разницы.
Смерть Екатерины имела большие последствия для России и для меня лично. 14 января, после того как отгремели все рождественские и новогодние празднества — изрядно, надо сказать, смазанные неожиданным трауром — Александр попросил меня подъехать в Зимний. За прошедшие три недели после похорон он успел смотаться в Москву и даже заскочить на пару дней в Троице-Сергиевою лавру, поэтому после рождества мы с братом толком и не общались. Я в целом понимал его моральное состояние и не хотел тревожить еще не зажившие душевные раны.
— Проходи Ники, — в бордовой гостиной за круглым столом сидела весьма представительная компания. Константин — я даже не знал, что он приехал из Варшавы, — Михаил, столичный губернатор Милорадович, Сперанский, Аракчеев, Голицын. Бенкендорф и военный министр Кульнев. Можно сказать, что в зале собрались все люди кто в действительности, — по политическому весу, а не по должности — влиял на политику империи. — Присаживайся.
Я, не слишком понимая, что происходит занял оставшийся свободным стул. Судя по быстрой перестрелке взглядами, не все собравшиеся тут понимали, что именно стало причиной вызова. Бенкендорф на мой вопросительный взгляд только отрицательно дернул уголком губ, а вот Сперанский — судя по тому, как он отвел глаза — явно что-то знал.
— Господа, — Александр обвёл всех собравшихся взглядом, — я собрал вас сегодня для того, чтобы сказать, что я устал.
— «Ну нет, только не это», — мысленно простонал я, начав догадываться о сути происходящего.
— Двадцать один год я нахожусь на этом, Богом данном мне посту, посвящая себя всего делам и заботам об империи. Сегодня я хочу отречься от престола в пользу своего брата и наследника Николая Павловича. Вы все прекрасно его знаете, я уверен Николай станет отличным правителем.
Одновременно со словами брата Сперанский достал подготовленную бумагу с текстом отречения и пустил ее по кругу. Я тоже мельком на нее взглянул — там оставалось только поставить подписи свидетелей отречения для придания ей окончательной легитимности.
Свидетели же сидели в полнейшем шоке. Никогда раньше такого не было, чтобы российский император подписывал отречение. Перевороты были, цареубийства, заключения монарха в тюрьму… Но именно отречения — не было.
— Ваше императорское величество, возможно о таком решении стоило сначала предупредить меня? — Сарказм в моих словах был столь очевиден, что даже сидящий напротив меня Аракчеев, славящийся своей невозмутимостью и даже холодностью, дрогнул и слегка улыбнулся.
— Мне далось это решение нелегко, — проигнорировал мой возглас Александр, — однако последние события показали мне совершенно недвусмысленно, что… В общем, думаю, что время передать власть пришло.
Понимая, что нужно что-то делать иначе прямо сейчас мне сунут корону на голову, я перехватил у изучающего текст отречения генерала Кульнева и свернув сунул в карман, чем вызвал зримую волну удивления, прокатившуюся по столу.
— Прошу прощения, господа, — я встал из-за стола, — мне нужно переговорить с братом наедине. Мы вас оставим на несколько минут.
После чего решительным шагом вышел в соседнюю курительную комнату, куда измучанные нарзаном и длительными заседаниями чиновники могли выйти для короткого отдыха. Для этого тут стоял стол с несколькими стульями, маленький бар, и необходимые курительные принадлежности.
— Что за херня, Александр? Мы же с тобой договаривались, что ты мне дашь еще хотя бы лет пять? — Зашипел я, стараясь не поднимать голоса. Со звукоизоляцией во дворце было достаточно сложно.
— Я устал, Ники, — тяжело вздохнул император, сел за стол, потянулся было к куреву, но потом передумал, закинул ногу на ногу и поднял взгляд на меня. — Не хочу больше находиться в столице. Не могу. Еще и Лиза плохо себя чувствует, ее этот климат убивает. Мы хотели куда-нибудь на юг уехать.
— И ты вот это вот все решил за две недели⁈
— Не горячись, Ники, — император кивнул головой на соседнее кресло, — присядь. Я ездил в первопрестольную помолился в Успенском соборе, пообщался с настоятелем Троице-Сергиевской лавры.
— И что тебе сказали попы?
— Ники! — Отдернул меня брат, — сказали, что это мой крест и я должен нести его до конца.
— Но ты не хочешь, — понятливо кивнул я.
— Не могу. Весной Семеновцы восстали, а перед Рождеством умерла Екатерина. Я просто больше не могу.
— Но ты мне обещал еще пять лет! — Шепотом, переходящим в крик, ответил я. — Черт побери, Александр, почему ты не предупредил заранее⁈
— Я думал, — пожал плечами император. В этот момент от могущественного самодержца, под рукой которого одна шестая часть суши, у брата был только мундир. Он скорее напоминал уставшего актера, которого силой засунули в театральный реквизит и выпихнули на сцену. Примерно
