Заморозки - Василий Павлович Щепетнёв
Мне понравилось, и именно поэтому больше я не пил.
Но ел. И ещё. И ещё. И ещё. Диету буду дома держать. А в гостях, в Ташкенте это невежливо. Неучтиво.
На обратном пути мы втроем сидели на заднем сидении «Чайки».
— Ты, надеюсь, уговорил её написать для нас мемуары? — спросила Надежда.
— Кого — её?
— Твою соседку.
— Соседку? Ко мне поэт с повестью подкатывал, это было, а соседка… Кто она?
— Ты не знаешь?
— Знал бы, не спрашивал.
— Это Зиба Ганиева, большой человек. Профессор, доктор наук.
— Доктор наук, это, конечно, немало, но мемуары…
— Она знаменитый снайпер, «фройлян Смерть» — так прозвали её фашисты. Она их много положила. Очень много.
— Нет, — растерянно сказал я. — Не уговорил.
Глава 7
15 апреля 1978 года, суббота
Премьера
Чувствовал себя я странно. Еду на «Чайке», справа Лиса, слева Пантера, впереди катит милицейская «Волга», позади — Нодирбек на «Вольво», природа роскошная, погода шикарная, едем в «Дом Дехканина», иначе — лучшую правительственную дачу, где встретимся с Шарафом Рашидовичем, а оттуда уж поедем в Большой Театр. На премьеру. Казалось, нужно радоваться и волноваться. Я и радуюсь, и волнуюсь, но…
Но кажется мне, что меня ведут снайперы. Смотрят в оптические прицелы и передают друг другу: «пятый, пятый, я четвертый, объект проследовал в ваш сектор». А у меня нет моего золотого пистолета.
Это, конечно, астения. Чисто теоретически — кому я нужен? Чтобы и снайперы, и рации, и вообще? То есть какой-нибудь безмозглый бандюган и не прочь меня пристукнуть в тёмном закоулке ради обшаривания карманов, но бандюган с мозгами воздержится: ну, что у меня может быть в карманах такого, ради чего сажать себе на хвост милицию? Ведь искать будут серьёзно, здесь я гость главы государства, которым по конституции является Шараф Рашидович с тех пор, как помимо первого секретаря партии, вернулся на пост Председателя Президиума Верховного Совета Узбекистана.
С другой стороны, в политике такие гамбиты разыгрываются, что не предугадаешь. Может, выстрелят в меня, чтобы пошатнуть Шарафа Рашидовича, вон, мол, что у тебя в республике делается, чижиков лопают, куда это годится?
Нет, нет и нет. Просто дурной сон. Снилась мне Зиба Ганиева, только была она молодой, красивой и злой. Держала в руках маленькое двуствольное ружьишко, курковое, на вид совершенно детское: приклад желтого цвета, ствол чёрного, пахнет свежей краской. Люди думают — молодая женщина ребёнку игрушку купила, младшему братишке, племяннику, или, быть может, даже сынку впрок. У такой молодой сынку годик, не больше. И внимания больше не обращают. Только я знал, что оно настоящее, под пистолетный патрон. А она из этого ружьеца за сто шагов в туза попадает.
Но сейчас она целилась не в туза. Ствол был направлен на меня.
— Ты, Чижик, готов свою жизнь отдать?
— Кому? — спросил я.
— Кому прикажут.
— Кто прикажет?
— Родина-Мать. Если Родина-Мать прикажет жизнь отдать, отдашь?
— Если мать, то… Но странно это.
— Что странно?
— Обыкновенная мать сама готова отдать жизнь. Собачка за щенка, птичка за птенца, а человек за детей своих. А тут наоборот получается.
— Значит, сомневаешься? А чужую жизнь забрать сможешь?
— Сначала узнаю, а точно это мать просит? А вдруг вовсе ни разу не мать? Вдруг баба Яга прикинулась матерью, а сама только и думает: на лопату, да в печь, на обед?
— С тобой всё ясно, — красивая узбечка подняла ружьё и выстрелила мне в голову. Из обоих стволов, дуплетом.
Я проснулся, а голова болит. До сих пор. Не сильно, а так… побаливает. В месте ранения. Всё-таки лишку я вчера выпил. Отвык. Я и не привыкал, собственно, никогда. Вот и снилась чушь. Я всегда готов. По приказу Советского Правительства. И спрашивать нечего.
— Ты чего это, Чижик? — спросила Лиса.
— В каком смысле?
— Бледный какой-то.
— Премьера, волнуюсь.
— Это мы понимаем. Тоже волнуемся. Но всё будет хорошо, увидишь, — сказал Лиса.
— И услышишь, — добавила Пантера.
Конечно, услышу. Это же опера.
«Дом Дехканина» — это у подножья Чимгана. Не близко от Ташкента, минут сорок по пустому шоссе, когда впереди милиция сгоняет на обочину случайных проезжих. И сто, и пятьсот лет назад верные нукеры сгоняли арбы простолюдинов, с дороги, с дороги, едет великий хан! — что-то такое я читал в детстве, в книжке о Ходже Насреддине.
Я не хан, а только гость хана, и чувствовал себя непривычно. У нас в Черноземске Андрей Петрович ездит скромнее. Никого не сгоняют, люди сами принимают в сторону. На всякий случай.
И вот мы доехали.
Не дом, а мечта дехканина. Большой сад, арык, даже озерцо есть.
— Папа сейчас выйдет. С бумагами работает, государственные дела, — сказала девушка, вышедшая нам навстречу. Светлана Рашидова.
Мы познакомились.
— На террасе прекрасный вид на Чимган, — сказал она, и мы прошли на террасу.
Горы всегда красивы, особенно когда сидишь в удобном кресле, пьёшь чай, на блюде восточные сладости, а рядом девушки щебечут о своём. Светлана закончила Ташкентский универ, РГФ, и очень интересуется литературой. Расспрашивала о писателях, о Сименоне, Станиславе Леме, Артуре Кларке и других. А девочки рассказывали. С Сименоном знакомы лично, с Кларком только по переписке, но как знать, как знать…
А я смотрел на горы и отдыхал. И головная боль испарилась.
Хороший вид из окна — счастье. В Сосновке это сад, цветы и деревья. В Москве — Кремль. Но горы — это особенное. Если и в самом деле буду строить дом в Кисловодске, то чтобы непременно с видом на Эльбрус. Построить, а лучше бы сразу купить дачу доктора такого-то, одна тысяча девятьсот тринадцатого года постройки. В три этажа. Но вряд ли. Они, докторские дачи, давно национализированы властью трудящихся. Властью рабочих и крестьян, да.
Вряд ли узбечка с ружьём придёт по моё тело. А и в самом деле, почему бы не сделать такое ружьецо, с виду детское, а на самом деле вполне боевое? Под пистолетный патрон?
Я вспомнил фотографию из газеты: негритёнок лет десяти с автоматом Калашникова. Может, постановочное фото, может, нет. Но стрелять из автомата и взрослому нелегко, отдача и всё такое. И тяжелый он для ребенка. А сделать курковое ружьецо на килограмм — милое дело. Для охоты на всяких диких поросят. Африканским детям белков не хватает. Да и жиров тоже. Голодают. Ствол длиной сантиметров двадцать. Дёшево и сердито. С таким ружьецом посредственный стрелок в поросенка за пятьдесят шагов попадет, хороший и за двести пятьдесят. А что, охотились же дети буров, с пяти лет охотились, и вырастали очень меткими стрелками, которые задавали жару английским колонизаторам во время англо-бурской войны. Один выстрел — один враг. Трансваль, Трансваль, страна моя…
— Ну что, Гули, не утомила ли ты гостей? — Рашидов незаметно подкрался к нам и минут пять стоял и слушал разговоры. Не совсем незаметно, я-то услышал, но виду не подавал. Хочет побыть Аль-Рашидом, пусть. Кстати, нет ли между ними родства? Кровь, она и через тысячелетия проявляется.
Мы поздоровались и вежливо, и сердечно. Я и Рашидов даже обнялись по-узбекски. Слегка то есть. Он, Шараф Рашидович, с большим удовольствием бы обнялся с Лисой и Пантерой, но нельзя. Не положено.
— Не пора ли нам подкрепиться? — проявил гостеприимство хозяин. — Знаю, знаю, после премьеры будет пир на весь мир, но голодными в театр ходить нельзя!
И мы пошли на другую веранду, где тоже были видны горы, но был накрыт и стол. Рыбный стол.
— Дары Арала и Аму-Дарьи, — объяснил Шараф-ака.
Дары впечатляющие. Двухметрового осетра и Собакевич бы одобрил.
— Это шип. Не совсем осётр, но даже вкуснее.
И мы начали пировать. По-восточному, не спеша. Главное украшение пира — это беседа. Не трещать, перебивая друг друга, а говорить с достоинством. С набитым ртом? Никогда. И больше слушать, чем говорить. Слушать старших. А старшим во всех отношениях был Шараф-ака. Его и слушали. Но Шараф-ака хотел слушать нас — и умело вовлекал всех в разговор. Ну да, он же по первой специальности учитель.
Меня спросил о том, как идет строительство Великой Рукотворной Реки в Ливии.
— Идёт, вот и всё, что могу сказать. Возможно, к восьмидесятому году первая очередь системы вступит в строй.
— Хорошо бы и наш Арал напоить водой, — заметил Рашидов.
— Уж как бы хорошо, — согласился я. — Но знающие люди говорят, что объём работ по повороту сибирских рек на порядок сложнее, чем ливийский проект. Климат, расстояния, рельеф. Сначала в Ливии наберутся опыта и нарастят мускулы, а в начале восьмидесятых возьмутся за канал «Сибирь —
