Курсом зюйд - Елена Валериевна Горелик
— Карл…
— То-то же, — буркнул Пётр Алексеич. — Впредь нам урок, чтоб не очень-то доверяли слову. Ступай к Алексашке.
— Будем ловить или будем сливать? — сразу спросил бывалый криминалист.
— Говори яснее.
— Что ж тут неясного? Хотел спросить, что будет выгоднее — поймать или спугнуть? Это же не уголовка, а политика, я в ней не очень разбираюсь.
— Просто делай своё дело, как надлежит, — сказал государь. — Я сам решать стану, что нам выгоднее.
— Ясно: по обстоятельствам. Что ж, пойду копать дальше.
Мерзкое ощущение, что и здесь дела политические помешают поймать и наказать преступников, царапнуло душу. Но такова жизнь. Не всегда торжествует справедливость в её общепринятом понимании. Однако осознание того, что руководство в курсе и всё прекрасно понимает, хоть немного, но радовало. Оставалось надеяться, что организаторы всей этой фигни со взрывами и устранением лишних исполнителей так или иначе получат свою порцию отрицательных эмоций.
Политика политикой, а восемнадцатый век всё же в чём-то куда проще, чем двадцать первый. Меньше условностей.
4
Насколько скромен в быту был Пётр, настолько же кричаще роскошно обставлял свой дом светлейший князь Меншиков. И это было справедливо хоть для той истории, что они знали, хоть для этой. Человек-то один и тот же. Тот самый, что закупил и вывез из Голландии восемьсот мраморных камней для постройки дворца себе любимому, а камни те — это не кирпичики, это увесистые монолиты. Уже сейчас дом Меншикова был самым роскошным зданием строящегося Петербурга. Хоть он и не находился на Васильевском острове, который, в отличие от того варианта истории, сейчас жилыми зданиями не застраивался, но габаритами и отделкой действительно напоминал дворец. Пётр Алексеич, пока Зимний дворец не готов, пользовался этим обстоятельством без малейших стеснений, устраивая в доме своего друга торжественные приёмы для иностранцев. «Всё честно, — не без юмора подумал „Холмс“. — Друг Саша ворует деньги и строит дворцы, а друг Петя с чистой совестью пользуется этой роскошью для своих потребностей».
Если государь был ранней пташкой, поднимаясь и принимаясь за работу ни свет ни заря, то гражданин Меншиков, если не было особенной нужды, предпочитал поваляться в постели допоздна. А его дворня строго следила, чтобы покой барина никто, кроме Петра Алексеевича, не смел нарушить. «Ты с ним не особенно церемонься, — напутствовала Дарья. — Скажут, что спит, начнут поперёк дороги становиться — разгони всех и растолкай. Он оценит». Девиз «Наглость — второе счастье» никогда не был жизненным императивом Юрия Николаевича, но он понимал, что есть люди, с которыми иначе нельзя. Александр Данилович относился как раз к этой категории.
Всё произошло в точности, как и предвидела Даша: светлейший в десятом часу утра изволил почивать, приказав дворне и секретарю никого, кроме государя, к своей персоне не допускать. Упомянутые честно попытались исполнить приказание буквально, но гражданские люди против егеря с огромным боевым опытом — это несерьёзно. Юрий Николаевич прошёл сквозь них как горячий нож через кусок масла, даже не заметив.
— С добрым утречком, Данилыч, — сказал криминалист, сходу открывая дверь в комнату светлейшего. У того, хоть и вправду лежавшего в постели, в руке уже была шпага. — Уйми челядь, я по делу.
— Вон подите, — без особенного удовольствия бросил сонный Меншиков ввалившемуся следом за Юрием секретарю. А когда тот, тоже без восторга на лице, удалился и закрыл за собой дверь, добавил: — Рожа и мундир знакомые, да что-то тебя не особенно припоминаю, егерь. Кто таков?
— Юрий Панченко, эксперт-криминалист следственного отдела, — представился тот.
— А, ты из…этих егерей, — понимающе проговорил Данилыч, неохотно вылезая из-под одеяла. Шпагу из рук он, впрочем, не выпустил. — Дело спешное?
— Да, потому и ждать не стал, пока ты проснуться изволишь. Слышал про взрыв?
— Слышал. Ты, стало быть, розыск по тому делу учинил? Много разыскал?
— Кое-что нашёл, — Юрий без приглашения присел на резной стул у самой кровати. — Я, собственно, только что от Петра Алексеевича, ему всё и доложил. Он меня к тебе послал, говорил — ты можешь рассказать следствию нечто важное.
Ответом ему был негромкий, но ехидный смешок.
— Значит, и ты увязал то дело с иноземцами и политикой? — Меншиков наконец вложил шпагу в ножны, потянулся, разминая суставы, и, стянув со спинки другого стула верхнюю одежду, снятую накануне, принялся не торопясь облачаться. — Ежели даже ты понял сие, то либо умён сверх меры, либо те господа не особенно скрывают свои намерения. Что ж тебя навело на мысли о…политике?
— Несоответствие затраченных ресурсов и достигнутого результата, — спокойно сказал Юрий, сделав вид, что пропустил мимо ушей подковырку собеседника. — То, что я увидел — это классическая операция прикрытия. Её одинаково успешно используют и воры, и политическая разведка. А так как красть здесь после тебя особенно нечего, то вывод один: политика.
— И ты сразу к делу. Нет чтоб сперва поговорить о том, о сём, — Данилыч уже понял, что гость не шутки пришёл шутить, но удержаться не мог. Натянул на себя штаны, камзол и, застегнувшись на все пуговицы, надел поверх сего нарядный кафтан с позументом. — Ну, к делу так к делу. Явился ко мне один человечишка, плюгавый такой, вроде чернильной душонки из конторы. На приём напросился, как бы по делу, а сам мне закидывает: мол, есть люди, готовые отвалить чёртову кучу денег за небольшую услугу.
— Когда это было? — поинтересовался Юрий.
— Едва «Полтава» корму показала.
— То есть, когда стало известно, что Карла перевозят из Москвы в Петербург. И что же этот человек ещё сказал?
— Предложил двести тысяч. Дал время подумать.
— Нехило. А ты что?
— А я сразу к Петру Алексеевичу. Дураков нет — в такие дела ввязываться, за которые топором по шее не самое худшее наказание. Он мне велел соглашаться и обо всём, что узнаю, ему докладывать. Разузнал и доложил, что кое-кто намерен Каролусу побег устроить. Это всё.
— Не всё, — дотошно уточнил криминалист. — На когда назначен побег?
— На завтра. В полночь в крепости смена караулов, так я должен устроить, чтобы Каролус после оной имел ключ и провожатого, и не имел препятствий к выходу на берег, где его станут в лодке дожидаться. Пётр Алексеевич знает.
— На такое дело заказчик сам не выйдет, опять исполнителей пошлёт, — задумчиво проговорил Юрий Николаевич. — Самого бы его за жабры взять…
— То уже не твоя печаль, эксперт, — Данилыч не упустил случая его снова поддеть. — Ты его, главное, не спугни раньше срока.
— А есть зацепки?
— Будут, — коротко хохотнул Меншиков, цепляя к поясной портупее богато инкрустированную шпагу. — Дай только срок.
— Хорошо, хоть предупредили меня, — покривился Юрий. — А то я уже не знал, что и думать, когда накопал…интересное… Деньги-то хоть взял с них?
— Половину вперёд, — Алексашка вернул ему едкую усмешку. — Сто тыщ на дороге не валяются. А явятся спросить за оные — так у меня шпага всегда при себе… А я тебя вспомнил. Видал под Полтавой: вы, егеря, здорово свеев тогда побили. Они так бежали, что мы их верхами едва догнать смогли… Да, дела были славные. А и ныне немало таковых случится, помяни моё слово, эксперт…
5
Для татар из Крыма набег — это способ жизни. Без набегов и ясыря Кырым быстро придёт в упадок.
В уходящем году, отмеченном победой России под Полтавой, у татар была договорённость с гетманом Мазепой, что грабить станут польские коронные земли. Благо там сейчас рай для людоловов: война всех со всеми. Они и взяли в этом году богатый ясырь. Но теперь Мазепы нет. На Сечи смута, московиты побили северного султана Карла и держат его в плену. Казалось бы, войско русского царя ушло в свои земли, есть шанс устроить зимний набег и пограбить его собственные города. Но татары не спешили. Ведь по всем приметам подступала весьма суровая зима.
В лютый мороз и самим татарам будет неуютно, и их лошадям. А уж сколько ясыря погибнет в пути от холода — то один Аллах и ведает. Издержек будет много, а прибыли — хорошо, если удастся вовсе без убытка обойтись. Потому хан Гази-Герай не торопился. Он ждал. Ждал — весны, тепла, молодой травы в степи и хороших новостей из Истанбула
