Андреевский флаг - Герман Иванович Романов

— В дурной год мы попали, государь. Этим летом османский султан Мехмед, второй этого имени, возьмет осадой Трапезунд. Император Давид из династии Великих Комнинов разделит участь последнего императора ромеев, Константина из рода Палеологов, убитого во время штурма Константинополя. Его вместе с сыновьями казнят по приказу султана, дабы не осталось никого из православных базилевсов, кто бы смог оспаривать впредь правоту турецких завоеваний. Это последний год существования второй империи ромеев, именуемой Трапезундской или Понтийской, что разделит горькую участь первой и главной, существовавшей тысячу лет.

— А что у греков сейчас ничего не осталось из земель? Неужто все владения уже потеряли?!

— Ничего, кроме Понта, государь, и княжества Феодоро в Крыму. Морейский деспотат в прошлом году захватили, но то был осколок прежнего величия, который держался благодаря венецианцам, что могли оказать помощь морем, благо плыть недалеко. Но пройдя перешеек у древнего Коринфа, османы разорили Морею, которая им покорилась.

— А Понт почему до сих пор держится?!

— Горы его окружают, государь, целых три ряда. А проходов мало через них — «Понтийские ворота» на перевале, да долинами рек, что текут в Черное море. А там везде ромеи крепости поставили, вот османы и не могут овладеть Трапезундом и Кересунтом — это два главных города. А в горах Халдия, сия провинция вассальной является, ее архонт, или дюк, пока успешно перевалы держит, но после захвата главных городов османам покорится через пятнадцать лет, ибо помощи ему ждать будет неоткуда.

— Как турки Трапезундом овладеют, Федор Алексеевич, если через горы пройти большой армией нельзя?

С места подал голос боярин Стрешнев, и царь только кивнул головой на этот вопрос, соглашаясь.

— Мехмед уже собрал триста кораблей и огромную армию, чуть ли полтораста тысяч всяких ратников. И уже разбил союзников императора Давида из магометанских владык, что недовольны усилением турок. Именно войны с ними и оберегали Понт, который войска большого никогда не имел, может быть всего несколько тысяч ратных людей.

— А большего гарнизона и не нужно, — отозвался Автоном Михайлович, — если сама природа отвесные скалы крепостями ставит.

— Это верно, — кивнул Петр Алексеевич, — видел в европейских странах замки на скалах — поди возьми такой без пушек и мортир! А нынешние бомбарды, посмотрел их уже, ни на что не годны! Да, а флот какой остался у ромеев сейчас? Почему атаку с моря не отразил?

— Генуэзцы, государь, с греками на море постоянно враждовали, даже сейчас, когда турецкого нашествия опасаться нужно. Считали, что те помехи ставят их торговле, вот и пакостили как могли.

— Католики, купчины алчные, — презрительно скривил губы молодой царь. — Тут смерть сама к ним подступает, а они все хотят прибыль получить, дурни! Были бы англичане или голландцы, османам враз укорот сделали…

Тут Петр Алексеевич осекся, видимо вспомнил, что именно туркам помогали из Лондона и Амстердама, когда переговоры о мире в Карловицах велись. Нахмурился государь, о чем-то размышляя. Федор Алексеевич продолжил говорить дальше, припоминая, что читал раньше.

— Проливы Босфор и Дарданеллы с их узостями османы закрыли для венецианцев и генуэзцев — владения последних в Крыму никакой помощи от «республики святого Георгия» не получают. Более того, государь — их продали «Банко Сан-Джорджо». И сейчас все «Капитанство Готии» принадлежит генуэзским банкирам, которые отправляют в Кафу своих «капитанов», так именуют глав владений — от «головы» с латыни.

— Да знаю, Федор, сам капитан, — отмахнулся царь, и тут же живо спросил у всезнающего боярина:

— А каков флот у генуэзцев сейчас на Черном море?

— То мне неведомо, государь, но мыслю, не очень большой и помощи ему не будет. И османских кораблей генуэзцы боятся, как и ромеи.

— Иначе бы давно властвовали в водах, и турок на свою сторону не пустили. Наша эскадра по своим силам куда больше будет, — фыркнул Меншиков, но одергивать царского любимца никто не стал. Зато это сделал за бояр сам Петр Алексеевич:

— Не хвались на рать идучи, Алексашка! А то Азов вы все с налета взять желали, а вышло все с тяжкими трудами, флот пришлось строить! Ишь, Аника-воин развоевался! Ты лишь корабельный подмастерье, и не тебе о флотских делах в «Боярской думе» говорить!

Прозвучавшие слова самодержца заставили всех присутствующих переглянуться — теперь все стало на свои места. А потому Федор Алексеевич, осознавая какая ответственность на него навалилась, негромко произнес, тщательно подбирая слова:

— Мы между двух огней зажаты сейчас, государь. Турки ведь не главная напасть, есть враг, куда их серьезней!

Глава 11

— Ты о татарах речь вести будешь?

— Да, государь. Большая Орда еще на ханства не распалась, и там сейчас ханы Махмуд и Ахмат — они братья, в прошлом году умер их отец, хан кучук-Мухаммед, и править начали в полном согласии. Первый на нижней Волге, там, где позже будет Астраханское ханство, ставка у него сейчас в Хаджи-Тархане. А младший брат всей ордой управляет из Сарая-Берке, вот только город сей так и не оправился от погрома, что «жестокий хромец» Тимур там устроил шестьдесят четыре года тому назад. Через десять лет его полностью разорят вятские ушкуйники, а князь Ноздреватых-Звенигородский еще через десять лет приведет его в окончательное запустение, а крымчаки вообще уничтожат через сорок лет, и следа не оставят.

— Выходит, боярин, ослаблена сейчас Большая Орда? Данилыч, раскури мне трубку, так думать способнее.

— Не совсем слаба, государь. Два больших улуса — Крымский и Казанский уже откололись. И ногайцы, что кочуют у Яика, тоже руку братьев не держат, зато тимуридов страшатся и всячески стараются с ними в согласии и дружбе быть. Но сила у братьев есть, и нам с ними не справиться. Ведь владения хана Махмуда как раз к Тане подходят, и прошлый раз именно волжские орды город этот венецианский разорили и сожгли — обычное дело в степи, тут войны постоянно идут. А татары все же ушли, не всех казаки побили, вестники к хану ускакали — им ходу седьмица на полном скаку, а свежих лошадей в кочевьях получат. Так что, государь, через пять-шесть недель волжские орды могут в набег сюда пойти и у стен будут в силе тяжкой — думаю, тысяч десять