Варяжское море II. Ярл - Даниил Сергеевич Калинин
— Тебя с нами не было, Тородд. Их невозможно победить!
Последние слова Стена окончательно разъярили матерого викинга, участника многих славных битв и набегов, и он закричал во весь голос так, чтобы его услышали и во дворе, и на стенах бурга:
— Любого можно убить! Любого!!! В жилах любого человека течет кровь — и мы можем пустить ее нашим врагам! Посмотрите вниз, посмотрите! Там лежат их тела, они гибнут как простые люди!!! Так изготовьтесь же к бою, каждый из вас — пустим им кровь вместе! Мне нужна каждая крепкая рука, каждая секира, каждый клинок — нужны все свободные мужи! А что касается треллей — то скажите каждому из них, кто решится взять в руки нож, топор или молот, скажите, что я обещаю свободу каждому, кто встанет с нами на стену! Каждый из них тотчас станет лейсингом! А бабы пусть кипятят масло на кухне, пусть выносят чаны во двор, греть смолу — нам есть, чем встретить врага! Поднимайте же на стены бревна и камни, и клянусь Тором, мы пустим этим ублюдкам кровь, сполна отомстив за Торира и павших соратников!
«Разрубленная щека» (его лицо действительно обезобразил длинный, широкий шрам) взъярился достаточно для того, чтобы продолжить безнадежный бой — впрочем, ему самому он безнадежным не казался. Их бург был достаточно надежно укреплен, единственное уязвимое место — толстенные, прочнейшие дубовые ворота, обитые стальными полосами. И их страхуют вторые створки — а узкий коридор под надвратным укреплением есть далеко не самое худшее место, чтобы дать бой даже численно превосходящему противнику! Кроме того, врагу придется орудовать тараном под льющемся сверху кипящим маслом или смолой, под падающими сверху камнями и бревнами…
Тородд был уверен, что они сумеют отбить первый натиск — а уж там, когда получивший по зубам враг немного придет в себя, то можно будет поговорить и о невыполненных противником условия хольмганга…
Опытный викинг действительно так думал — и это были не самые глупые мысли. Однако враг к его удивлению не стал яростно долбиться в ворота, теряя под ними людей, нет! Несколько человек подошли к небольшому мостику, укрывшись щитами — впрочем, защитникам бурга нечем было их встретить, покуда исландцы не подобрались бы к самым створкам. Но вместо этого викинги Хельги принялись метать горшки с льняным маслом в ворота — один за одним, более десяти штук! А когда вся нижняя часть их полностью покрылась маслом, полтора десятка лучников врага обстреляли дубовые створки горящими стрелами, заранее обмакнутыми в расплавленной сере…
Ворота можно было бы спасти, если бы ватажник заранее приказал кипятить простую воду. Но увы — прежде, чем чаны опорожнили от масла и смолы прямо во дворе, да набрали в них воду и подняли на стену, дерево створок уже вовсю полыхало. И поспешно вылитая вода пусть и сбила пламя, но не потушила его до конца — и тогда вновь подошедшие к мостку исландцы швыряли в огонь все новые и новые горшки с маслом, все сильнее питая огонь! А лучники врага стали пускать зажженные стрелы высоко в небо — и те, перелетая через стены, падали во двор усадьбы. Впрочем, их было слишком мало, чтобы нанести защитникам, снующим внутри, достаточный урон. Слишком мало, чтобы вызвать пожар — даже там, где пламя успело заняться, его успешно сбивали. Правда, так было, лишь пока одна из стрел не упала в лужу еще не остывшего масла, смешавшегося со смолой — и к несчастью свеев, лужа эта дотекла до бревенчатых стен господского дома…
Гвардейцы же воительницы дождались, когда створки ворот прогорят достаточно, чтобы разбить их одним ударом массивного ствола сосны, срубленной часом ранее. Одним стремительным рывком четыре десятка хирдманов преодолели расстояние до стены — и хотя вниз на них полетели камни и бревна, выбив трех человек, оставшиеся, сломав ворота, ворвались в коридор, ведущий внутрь укрепления.
Тородд мог оставить вторые створки закрытыми и ждать, пока враг сломает и их. Но тогда прорыв исландцев во двор бурга стал бы делом времени, как и скорая смерть его защитников… Нет, он решил им дать бой там, где враг наверняка бы не сумел воспользоваться численным преимуществом — и в проеме ворот гвардейцев Хельги встретил хирд из двух десятков свеев, ощетинившийся копьями. Стальные наконечники ударили в щиты с обеих сторон; граненые жала контарионов имели преимущество перед широкими, листовидными остриями скандинавских копий, а щиты захватчиков были крепче, чем у защитников бурга. И все же какое-то время хирдманы держались у самых створок, позволив освобожденным рабам безнаказанно метать во врага сверху запасенные булыжники и массивные чурбаны… Впрочем, лейсингов — так скандинавы именуют освобожденных рабов — обстреляли лучники варяги. А потом в короткой, яростной схватке их истребили поднявшиеся на стены исландские хирдманы…
Да, командующий штурмом Эйнар не собирались атаковать лишь на одном участке. Он дождался, когда свеи сосредоточат практически все силы у ворот — после чего два отряда по двадцать ратников в каждом резво побежали к бургу с противоположной стороны, неся в руках заготовленные лестницы и многочисленные вязанки с хворостом. Последними они стремительно закидали ров — а приставив лестницы к земляным, обложенным деревом стенам, беспрепятственно забрались на них, истребив вскоре и бывших треллей, и ударом в спину добив хирдманов Тородда. Остатки дружины Лудде Старого — все до единого воины — пали в узком коридоре под надвратной стрелковой галереей…
Бург был взят, и все взявшие в руки оружие нашли свою смерть. Исландцам была нужна лишь последняя жизнь — жизнь ярла. Но усадьба его уже полыхала, отрезав захватчика от ворот дома — хотя впрочем, их еще можно было открыть изнутри. И единственная дочка, залитая слезами Альвдис, бросилась к сидящему в просторной, ныне пустынной зале старику. Она упала перед ним на колени, моля открыть засовы и убеждая отца просить милости у победителей… Но в глазах его, отражающих пробившееся внутрь пламя, множились его собственные безумные огни. Какое-то время он словно не слышал слов дочери, а когда услышал, в дикой ярости взревел:
— Что?! Пощады?! Просить милости?! Отдать им мои богатства?!
Старый свей окинул взглядом залу с вывешенными на ее стенах богатыми трофеями, ныне заполоненную дымом, после чего вновь обратил на дочь пылающий гневом взор:
— Не бывать! Пусть лучше все это пожрет огонь, чем достанется врагу! У меня остались сыновья, и они отомстят за нас!!! А ты — ты тоже не станешь трофеем, не станешь их услаждать!
С этими словами безумный отец, словно
