Товарищ Джедай - Игорь Евгеньевич Кулаков
— Вам было сказано про утро 22 июня. Почему вы, так и не представившийся мне какой-то чекист в немалом чине, игнорируете такую важную информацию?
Неудовольство типа было явным.
Всё таки перебежчик? Из числа эмиграции, со своим понятием о «чести»? Желающий… помочь СССР? Может… из детей «благородных»? И с непонятными способностями? Работать по иному с ним?
Кажется… — успокоился внутренне Бельченко — линия поведения может быть с типом и такой:
— Расскажите тогда, подробнее… пожалуйста… про послезавтрашнее утро. Всё, что вам известно. — чекист легко преодолел себя и даже представился: — меня зовут Сергей Саввич Бельченко. Я начальник управления НКГБ БССР по Белостокской области.
— Понятно, вот и познакомились. Послезавтра начнётся вторжение Германии и её сателлитов в СССР. Война. Здесь, через Белоруссию, главный удар. Всё. Главное сказано, хотя особой пользы вам от этого не будет.
Бельченко немного поколебался, и, решив, что недоверие — это взаимное чувство, попробовал ещё уточнить, просто зайдя с другого фланга:
— Сказанное вами… это такое, что требует… каких-то фактов. Вы понимаете, мы должны знать, откуда вы это знаете…
Тут он был перебит.
— Собственно говоря — сие неважно. Ни вы, ни даже Москва уже ничего сделать не успеет, да и, сигналов там, в столице СССР, уверен, получено немало. Сказанное мной, больше предназначалось лично для вас… как моё собственное ощущение, что вы занимаетесь ерундой!
Бельченко прищурился. Гипотеза об инициативнике затрещала по швам. Осталось утверждение «об внедрении»…
— То есть вы не пытаетесь нас предупредить?
— Да поздно уже. И без меня предупреждений полно.
— Вот как… — бредовые (а, может, и нет… обстановка за линией государственной границы накалялась с каждым днём, предупреждения из Москвы уже были, да и сигналы… разные поступали) заявления от типа сыпались один за другим. А, может, действительно, он — сумасшедший?
Крайне осторожно Бельченко приподнялся со своего места и, под прицелом взгляда внимательно наблюдавшего за ним типа, слегка обернувшегося туда, куда прошёл Сергей Саввич, нагнулся.
— Я бы очень хотел знать, как вам удалось сделать такое… — произнёс чекист, поднявший разломанные неизвестным способом наручники и дополнивший сказанное —… и, всё же, о каком «внедрении» идёт речь?
Вид остатков разорванного металла БР рушил всю картину о гипнозе. Значит… и в воздухе я висел точно, признался самому себе Бельченко. Слабая надежда на внушение от неведомого артиста испарилась. Да и нельзя внушить такое. Но, кто же он? И как!?
— Личные способности. Внедрение в страну, о которой мало знаю.
Вроде бы ответил. И… лишь повторил то, что Бельченко слышал ранее. Но — признал свою нездешность! Значит — эмигрант?
* * *
Чего он ждёт? Если у него «личные способности» (а помня то, что случилось с собой, чекисту не хотелось испытывать это снова), почему не предпринимает попытку к бегству?
— Похоже, нам пора расставаться… ремень для брюк не выделите? Или с вас снять?
Как будто подслушал!
— Вы так уверены? — раздражение Бельченко, даже не помышлявшего когда-либо вообще о возможности того, что случилось(!) сегодня, всё же прорвалось наружу, помимо желания, в тоне.
— Ни капли сомнения. Вопрос в том, что я это сделаю, применяя насилие, или обойдусь без него…
И ведь не скажешь «забываетесь, задержанный! Конвой… в карцер его!»
Как хотел…
— Зачем всё это было? Зачем про послезавтра заявляли? Информацию сообщали?
— Это было сказано… лично для вас, просто как… аргумент в начинавшихся, вопреки моему желанию… агрессивных переговорах.
Непонятная усмешка снова появляется и исчезает на лице типа.
— Ремень выдернуть или сами отдадите?
«Белов» встаёт со стула и снова надменно смотрит сверху вниз, с плохо скрываемым ощущением превосходства над чекистом, по прежнему держащим в руках остатки наручников.
Глядя на них у Бельченко исчезают остатки желания попытаться вернуть контроль над ситуацией.
— Ну внедрились бы вы, а что дальше?
Неожиданно он бросает по наитию, не рассчитывая особо получить ответ.
Но получает его:
— Дождался бы 22-го и начал делать то, что должно.
Именно здесь начальник областного управления госбезопасности понял, что всё решится сейчас. Если тот ответит…
Тогда Бельченко должен будет попробовать выхватить оружие и застрелить «Белова», или хотя бы поднять тревогу или…
И чекист задаёт вопрос:
— А «должно» что?
Назвавшийся Беловым также пристально смотрит на него:
— …То, что должны делать все, когда на их земле появляются иностранные оккупанты.
Бельченко выдохнул. По крайней мере, свою позицию тип обозначил.
Если, конечно, это правда…
Ночь с 20-го на 21 июня 1941.
Домой Бельченко вернулся далеко за полночь. Помимо завершившегося разговора, предположительно имевшего хорошие перспективы сотрудничества, которое могло раскрыть суть загадочных «личных способностей» типа, сотрудник госбезопасности определился с линией поведения к нему.
Риск был. Что тот, так ничего больше и не сказав и покинув здание НКГБ и НКВД в Белостоке, исчезает с концами. Но попытка его задержать могла стоить очень дорого.
Тип был прав, хотя чекист так и не признал это вслух. Как в отношении прямых слов «Белова» о том, что попытка его задержать силой только сделает всё хуже… так и в отношении того, что за границей действительно что-то готовилось.
Тип, по сути не сказал ничего нового. Он не знал, что 17-го июня с Бельченко связывался командующий погранвойсками в Белоруссии генерал-лейтенант Иван Александрович Богданов, сообщивший, что в районе Ломжи были задержаны 8 вооружённых диверсантов. Их вскоре доставили в Белосток и сидели они в соседних камерах с «Беловым».
В отличие от того, они были более разговорчивы, да и одеты получше. На всех их была форма бойцов и командиров Красной Армии, они были задержаны с оружием в руках, они имели задание пробраться в район города Барановичи и, после начала германского нападения приступить к диверсионным действиям в тылу.
Сведения о них и сказанном ими ушли наркому госбезопасности БССР Цанаве Лаврентию Фомичу.
А после того, как Бельченко подписал бумажку, позволявшую официально покинуть здание «Белову», Цанаве ушла шифровка. О «ценном агенте» у Бельченко с «той стороны», подтверждавшем скорое нападение германских войск.
Уж очень чекисту хотелось, чтобы тот использовал свои личные способности на нашей стороне, а то, что тот не стал убивать Бельченко, склонило его к столь неординарному решению.
Вид сломанных наручников и воспоминания о собственном висении в воздухе и невидимой удавке на шее способствовали…
В конце мирно закончившейся беседы с загадочным типом, тот, очевидно поколебавшись, на прощание произнёс кое-что:
— Признаюсь вам,
