Революция (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович
– Роза! Мне неловко было предлагать твоей маме… Вы меня так выручили, совершенно незнакомого человека… Возьми десять марок, потом купишь что-нибудь сладкое сестренке!
– Это совсем не обязательно, фройлян Джулия. Но если вы от чистого сердца – грех отказываться. Понимаете… Мы – лютеране, вы – православные. Ваши мужчины воевали против наших, убивали друг друга. Но ведь все это неправильно перед ликом Господа! Мы – дети его, и русские, и германцы, и даже, простите меня, евреи. Господь велел любить друг друга. И ближнего, и дальнего. Дай Бог – все уляжется.
Столько искренности и теплоты было в словах этой простой и довольно молодой гамбургской барышни, что Юлия не сдержалась и обняла ее, а та ответила. Несколько секунд они не разжимали объятий… А потом Магда учила гостью работать на ткацком станке.
Оказалось – не до такой степени сложно, как казалось на первый взгляд. Скорее – кропотливо.
Сначала пришлось закрепить множество нитей на двух рамках, установленных под углом. Потом Магда аккуратно протянула между ними челнок – катушку вытянутой формы с намотанной на нее поперечной нитью.
– Смотри! Она легла неровно. Нужно прижать к началу.
Она взялась за частый гребень, названный странным словом «бердо», и резко потянула его на себя. Нитка уложилась в идеально ровную линию.
– Понятно? Теперь давим на педаль.
Рамки, удерживающие горизонтальные нити, переместились. Нижняя ушла вверх, вторая, наоборот, опустилась.
– Теперь возвращаем челнок? – промолвила Юлия.
– Правильно, девочка!
Еще один удар гребнем, вторая нитка вытянулась строго параллельно первой. Фрау Грюн отпустила педаль, рамки заняли прежнее положение. Она повторила манипуляции с десяток раз, потом уступила место русской.
Получилось с первого раза! Пусть и не так быстро, как у Магды и ее дочери.
– Я уяснила… Если нужна полоса другого цвета, то на челноке придется заменить нитку. Но, фрау Грюн, как выткать сложный узор?
– То, что я показала, деточка, это арифметика. Алгеброй тебе заниматься рано. Лучше расскажи… Как вам живется, в России?
Юлия отложила челнок.
Что рассказать? Россия – она очень разная.
– У меня в классе шесть барышень. Все они из богатых семей. Поначалу сложно было. Но теперь они добры ко мне. Девочки умные, смышленые. Просят большего, чем в программе. Мы учим не только заданное губернским управлением просвещения. Часто собираемся, я открываю книжку, читаю им любимые стихи.
– А мне почитаешь?
– Но я же не смогу перевести их на немецкий, фрау Магда! Нужно быть настоящим поэтом, чтобы подобрать рифму, размер, не потерять дух…
– Ты по-русски прочти.
Это было так неожиданно… и приятно.
– Хорошо! Слушайте.
Юлия Сергеевна заметила, что к станку приблизилась Роза, держащая за руку младшую сестренку. Второй рукой маленькая девочка сжимала тряпичную куклу с очень выразительно вышитым лицом. Несложно догадаться: сделана кукла на этой мансарде, умелыми и нежными руками мастериц. А лукавая улыбка на тряпичном личике – как отражение души Магды или Розы, той, кто вышивал ротик, носик, глазки…
Для них Юлия и постаралась:
Я вас любил: любовь еще, быть может, В душе моей угасла не совсем; Но пусть она вас больше не тревожит; Я не хочу печалить вас ничем. Я вас любил безмолвно, безнадежно, То робостью, то ревностью томим; Я вас любил так искренно, так нежно, Как дай вам Бог любимой быть другим.Она коротко пересказала смысл пушкинских слов по-немецки.
– Хоть бы наш Юрген в кого-нибудь влюбился! – вздохнула Магда. – Парню восемнадцать скоро, вымахал как фонарный столб, а девушек сторонится, стесняется.
– Не заметила в нем застенчивости, – улыбнулась Юлия. – Скорее – наоборот. Уверен в себе. В нем чувствуется сила.
– Наверно, это вы его вдохновили, фройлян Джулия! – засмеялась Роза. – Он на вас так таращился!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})– Да что вы говорите! Я для него – древняя старуха. Найдет себе моложе и красивее.
Немки наперебой принялись увещевать, что «старуха» – самое неподходящее слово для прекрасной русской. А потом маленькая София, после маминых уговоров, тоже выступила. Спела песенку, правда – не по сезону, новогоднюю. Немецкую народную, про елочку с зелеными иголочками:
O Tannenbaum, o Tannenbaum, Wie grün sind deine Blätter!Потом Юлию отправили спать. Темно, керосин нужно экономить, лампы придется тушить.
Несмотря на усталость и избыток впечатлений минувшего дня, она долго не могла уснуть.
Конечно, немцы – очень разные. Не все такие, как семья Грюн. Разнузданные бандиты на улицах Гамбурга им не чета, хотя они еще не главное зло. Были и те, кто посылал громадные полчища захватывать российские и французские города, убивать… Но ведь в серых солдатских шинелях на передовой – такие же простые люди, как отец Юргена, Розы и Софии. Наверняка – достойный человек, коль вырастил таких детей.
И именно такие становятся первыми жертвами любой войны.
Найти бы Федора… И чтобы он был жив. Пусть главный мужчина в жизни Юлии Сергеевны изобретал смертоубийственное оружие, именно он мог предотвратить новую войну. Просто доказав кайзеру, что тот ее не выиграет.
Тогда Пауль Грюн вернется домой и больше не будет призван на фронт.
Над Гамбургом не появятся аэропланы с французскими бомбами.
Война – первопричина хаоса, творящегося сейчас на улицах Гамбурга. Прекратить ее, и немецкие рабочие сами постепенно наведут порядок.
Утром ее разбудил стук в дверь. Юлия натянула одеяло на подбородок.
– Да?
Вошел Юрген, вернул газетную вырезку.
– У меня неважные новости, фройлян Джулия. Почти все бывшие остарбайтеры «Ганомага», получившие германское подданство, убыли по мобилизации – в рейхсвер или на учения фрайхора. Мне сообщили, что в Гамбурге остался только один из этих фольксдойче, некто Клаус Вольф, – он ткнул ногтем в фотографию мужчины, безумно похожего на Федора, и сердце Юлии Сергевны забилось подстреленной птицей. Но потом камнем ухнуло в пропасть. – Он ранен и лежит в госпитале Святого Мартина. Не уверен, пропустят ли к нему.
Сдержав бурю эмоций, Юлия спросила только:
– Но ведь можно спросить, узнать?
– Можно. Мой завод все равно закрыт из-за забастовки. А я не штрейкбрехер, – Юрген вдруг нагнулся, его глаза оказались на одном уровне с глазами барышни и очень близко. – На фотографии в газете – тот, кого вы искали?
– Не знаю… Очень хочу надеяться. И чтоб он поправился!
– Из-за него вы приехали в объятый мятежом Гамбург? Хотелось бы, чтобы когда-нибудь нашлась женщина, готовая ради меня на такой поступок. Я выйду, вы оденетесь. Выпьем чаю и пойдем в госпиталь, – в дверях он добавил: – Я искренне завидую этому Вольфу. Хоть зачем-то при первой встрече вы назвали его Гансом.
Глава 5
Полицаи всех стран и народов в чем-то похожи. Этот представился шефом криминалполицай южного округа Гамбурга Хайнцом Айзенманном. Он отличался, по мнению Федора, наглостью, чрезмерной даже для фараона. Наглым был даже его бесформенный мясистый нос с вывернутыми ноздрями, смотревшими на собеседника как еще одна пара глаз, когда Айзенманн откидывал голову назад.
– Вижу, разговор у нас не получается, герр Вольф, – прогнусавил полицай. – Я вынужден повторить вопрос. С какой целью вы прибыли в Рейх?
– Точно – не с целью быть подстреленным на темной улице Гамбурга. Как там дела с розыском напавшего на меня преступника?
Они разговаривали в прозекторской. Госпиталь был переполнен пострадавшими в уличных беспорядках. Федор как легкораненый получил матрац на полу в коридоре – койки для него не нашлось. Ранение действительно было не тяжелым. Пуля задела бок, пройдя между локтем и ребрами. Но пока патруль помог добраться в больницу, вытекло много крови. Перевязки ждал еще часа четыре! Лекари с ног сбивались, толком даже не сортировали прибывших. Если бы обработали рану быстро, удалив волокна ткани и продезинфицировав, госпиталь стоило бы покинуть сразу, как наложили швы. А так к потере крови прибавилось воспаление.
