Последний министр. Книга 3 (СИ) - Гуров Валерий Александрович

Пожалуй, отдельно стоило отметить, что у дверей уже не было Курлова, который быстренько учесал выполнять полученные от министра внутренних дел распоряжения. Александр Дмитриевич в который раз мог убедиться, что обзавёлся надежным сторонником и проводником своих идей.

Фотограф, зайдя внутрь камеры, увидел, что Гучков весь испачкан в крови, отчего едва заметно вздрогнул и даже растерялся. Протопопов похлопал бедолагу по плечу, поддерживая.

— Все, что мне от вас нужно, это несколько качественных фотографий этих господ. Не больше, но и не меньше. Справитесь?

— Какие снимки нужны? — выдавил фотограф.

— Мы попросим милостивых государей взять в руки протоколы своих допросов, встать спиной к стеночке по одному, ну а вы сфотографируете каждого по отдельности, — пояснил министр. — Только так, чтобы на фотографии было видно, что за листки у них в руках. Это возможно?

— Постараюсь, Александр Дмитриевич.

— Вы уж не старайтесь, а делайте, лады?

Фотограф, имени которого Протопопов не знал за ненадобностью, энергично почесал затылок, оценивая свою задачу.

— Мои хорошие, — обратился Протопопов к революционерам. — Берём свои листочки, идём к стеночке и будем фотографироваться. На память о том хорошем времени, что мы вместе с вами провели.

— Ты чего удумал? — прошипел Керенский, автоматически будто бы протягивая руку к своему протоколу допроса.

Ну а господин Гучков, похоже быстрее всех сообразивший чем может обернуться такая вот спонтанная фотосессия, не мудрствуя лукаво схватил листик, запхал себе в рот и попросту начал жрать, примеривая на себя роль шредера.

Правда вот не вышло ничего у Александра Ивановича. То, что это — дурацкая затея, Гучков понял в тот момент, когда грохнул выстрел. Пуля, выпущенная Протопоповым (револьвер он уже успел перезарядить) снесла колено революционеру, прям коленную чашечку. На этот раз Протопопов не стал делать никаких предупредительных выстрелов.

Гучков заорал благим матом, хватаясь за прострелянную коленную чашечку, упал. Покатился по полу. Изо рта революционера выпала помятая и пожёванная, но в целом ещё вполне пригодная бумажка, которую подобрал один из полицейских и, положив на стол, принялся разглаживать.

Протопопов захлопал в ладоши

— Работаем. На Александра Ивановича внимание не обращаем, он присоединится к фотографированию позже.

— А если откажутся делать снимки, господин министр? — спросил один из полицейских.

Александр Дмитриевич окинул взглядом революционеров.

— Расстреливайте, стало быть, и делайте фотографии с протоколами на фоне их тел, — распорядился он.

— А тела куда девать потом...

— Ребятам, которые собрались по ту сторону моста, — Протопопов подмигнул пялящемуся на него Керченскому. — Горожане разберутся, что с ними делать, в этом я вас заверяю.

Понятно, что все эти распоряжения слышали революционеры. Понятно, что никому не нравилось услышанное и даже пугало. Но после того, как Протопопов переступил черту и продырявил коленку Гучкову — Чхеидзе и Керенский будто повесили на рты замок. Озвучивать свои претензии никто из них не рискнул.

— Александр Дмитриевич, милостивый государь, разрешите обратиться...

Министра окликнул начальник крепости. Мужчина средних лет, но с сединой в висках — полковник Родов Аркадий Петрович.

— Весь внимание, обратиться разрешаю.

— Ещё пять минут и либо нам надо усиливать оцепление либо как-то внятно реагировать на попытки горожан проникнуть на остров через мост, в том числе с помощью оружия, — доложил полковник Родов. — Прорвутся.

— Я полагал, что Павел Григорьевич донёс вас, что мы делаем? — удивился Протопопов.

— Донёс то донёс... — полковник тяжело вздохнул. — А если люди эти на нас попрут, что будем делать тогда?

— Не попрут, — министр покачал головой и кивнул в сторону революционеров. — Разрешаю вам выдать этих вот господ, горожане да ними пришли.

Родов задумался, покосился на арестантов.

— Снимаю охрану через пять минут, значит?

— Давайте я выеду, а потом уже снимайте, Аркадий Петрович, а то потом отсюда не выехать будет до самого вечера. А мне здесь не с руки броневик бросать. Все понятно?

— Сделаем, как велено, — подтвердил полковник.

Керенский, ближе всех стоявший к Протопопову, слышал все эти слова и бледнел (хотя уж куда больше, итак цветом был как затасканная простыня).

— Не дури, Саша, пока ещё все исправить можно, потом обратно уже ничего не вернуть...

— Ты про что вообще? — обернулся Протопопов. — Боишься, что вместо флага на крепости вздернут твою жопу, милостивый государь? — министр приподнял бровь. — Могу подкинуть идею горожанам, не благодари.

— Ты не понимаешь, мы хотим как лучше для своей страны, среди нас нет тех, кто не любит Родину... — шипел Керенский.

Протопопов остался недвижим, с каменным лицом. А потом, не слушая, что будет говорить Александр Фёдорович дальше, развернулся и подошёл к Голицыну, все это время простоявшему чуть в сторонке.

— Ну что, Николай Дмитриевич. Готовы к экстренному совету министров? — спросил он.

— Когда? — изумился премьер, для которого новости о совете стали совершенно неожиданными. — Какому такому экстренному, Александр Дмитриевич? Можно поподробнее, а то я, как глава правительства ни о каких внеплановых советах не в курсе! Непорядок!

— Ну теперь ведь в курсе, мой хороший. Совет министров, полагаю, пройдёт прямо сейчас. Курлов уже известил господ из кабинета о срочном заседании глав министерств.

Голицын тяжело вздохнул.

— Чего так тяжело вздыхаете? Не хотите учавствовать? Так куда же мы бестолковые без вас?

— Вы не понимаете похоже, Александр Дмитриевич, чем вся...

Протопопов не дал старому князю договорить и перебил его, дабы Голицын не заводил старую шарманку на новый лад. Ни к чему это сейчас.

— Нет, это вы не понимаете, причём не похоже, а конкретно не врубаетесь, Николай Дмитриевич. Времена меняются. Если вы не хотите сначала уйти в отставку, а потом в лучшем случае провести остатки своих дней на каторге, то возьмите же, наконец, себя в руки.

Голицын задумался, потом кротко кивнул.

— Понятно, понятно, не надо сразу голос повышать! — он возмущённо замахал руками. — Оу а совет... Соберёте министров — что же, чудненько, хотя я право не понимаю смысла сего экстренного заседания...

Александр Дмитриевич уже не слушал. Главное здесь было — поставить старика в курс стремительно развивающихся событий.

Перед тем как уйти, Протопопов подошёл к Гучкову, который сидел у стены с полузакрытыми глазами и часто, но отрывисто дышал. Александр Иванович весь покрылся испариной, измазался в собственной крови и здоровой рукой держался за прострелянную ногу у колена. Выглядел он скверно. Как-то разом с Гучкова слетела былая спесь. Александр Дмитриевич, которому самому случалось в прошлой жизни получать пулю, понимал, что Гучкову сейчас ой как не сладко и он испытывает жуткую боль. И чем больше проходит времени с ранения, тем сильнее становится эта боль.

Вокруг Александра Ивановича растеклась внушительная лужа крови. Кровопотеря была более чем значительной и очевидно, что без срочной медицинской помощи, Гучков долго не протянет, по крайней мере в сознании. В лучшем случае ещё час (и это учитывая богатырское здоровье революционера), а потом Александра Ивановича начнёт рубить наглухо. Раны может и были не сколько незначительными, сколько в обычной ситуации не угрожающие жизни, но кровотечение следовало остановить незамедлительно, а в текущих условиях это было невозможно сделать при всем желании.

Однако кто-кто, а Гучков показал себя как настоящий мужчина. Это Александр Дмитриевич был готов признать и к подобной черте характера, пусть даже у врага, относился уважительно.

Протопопов, остановившись у истекающего кровью революционера, присел на корточки напротив Александра Ивановича. Положил руку ему на плечо, отчего Гучков вздрогнул и с трудом открыл глаза. Несколько секунд они смотрели друг на друга.