Зима 1237 - Даниил Сергеевич Калинин
Теперь уже вся конница рязанская сражается плечом к плечу на льду Вороножа, уже каждому вою удается вступить в бой! Рубятся елецкие дружинники рядом с гридями из Мурома! Сила ломит силу – числом сражающиеся равны, а то еще и перевес малый на стороне русичей! Да еще и убежденность в правоте собственной, да еще и вера в победу скорую… А у монголов лишь твердое знание: еще одиннадцать туменов идут за их спинами, скоро уже вступят в бой нукеры Кюльхана из числа кипчаков-половцев!
И правда, спешат к месту схватки куманы Кюльхана, числом давят ополченцев и пеших дружинников монголы и гулямы хорезмийские уже по обоим берегам реки. А как разглядели русичи приближающуюся тьму половецкую, так и отправили гонцов к князю Юрию, дабы предупредить о новой опасности! Добрался один из них до князя рязанского, поведал тому черную весть – и зашлось болью сердце княжеское, понял он, что силы вражьи многократно превосходят его заметно поредевшее войско! А тут еще тюрки спешенные сумели обойти ряды сражающихся с ними воев, пытаются перегородить реку в тылу, сбив плотный строй копейщиков! Понял Юрий Ингваревич, что если еще хоть немного промедлит он, то все вои его падут в захлопнувшейся ловушке, некому будет защитить стольный град Рязань!
Тогда с тяжелым сердцем приказал он пешцам в лес прорываться, уходить, порубежникам же живой стеной встать и хоть ненадолго сдержать панцирных всадников монгольских и тюркских на реке! Сам же князь затрубил в рог, собирая вокруг себя горстку вырвавшихся из сечи гридей! Обратились они в сторону копейщиков вражеских, вывели вперед всадников с уцелевшими рогатинами, погнали во весь опор на врага!
Врезался в гулямов клин русичей, прорвал строй их, заплатив жизнями нескольких десятков налетевших на копья воев. Пробились, стоптали врага, прорубили широкую брешь в строю их! А следом поодиночке, группами по три-пять воев вырываются из сечи и прочие дружинники, но большинство их так и осталось на месте, не сумев выйти из схватки. Уже окруженный, рубится вместе с полусотней уцелевших дружинников муромских князь Юрий Давыдович, рубится над телом брата, стрелой поверженного… Оттеснили от него воев елецких, коих и самих осталось менее трех десятков! Распластался на коне Егор, оглушенный и потерявший сознание от удара булавой, тяжело дышит Кречет, держащийся рядом с племянником. Рука его левая серьезно ранена палашом, щита поднять воин уже не сможет…
Крикнул тогда ему отчаянно Микула:
– Уходи вслед за князем! Вытащи Егорку, мы татарву задержим! И, Кречет… Позаботься о моих!!!
Сколько же непереносимой боли в последних словах мужа и отца, что уже точно понял: не увидеть ему более родных лиц детей, их задорных улыбок! Не обнять их, не услышать звонкие голоса, не почувствовать тепло и запах любимых… Не приласкать уже Микуле жену, не заглянуть в ее колдовские зеленые очи! Здесь останется ратник, на залитом кровью льду! Но выбор сделан: сам умирай, а товарищей раненых выручай! Вот Микула и выручает, хотя могучий дружинник наверняка бы сумел пробиться к князю, а там, глядишь, и домой бы вернулся… Но выбор сделан.
Кивнул на прощанье Кречет другу и соратнику, с больно сжавшимся сердцем выкрикнул в ответ:
– Обещаю: покуда жив, позабочусь!!!
Не знает еще ратник, что вместе с племянником сгинет он в осажденном Пронске. А Елец будущим летом сравняет с землей выходящая из-под Козельска Батыева рать, оставив на месте града лишь обугленное пепелище да изрубленные тела его жителей… И никто из близких их и даже просто знакомых не спасется… Но неведомо людям будущее. И слава Богу.
…Уходила по льду Вороножа пара сотен вырвавшихся из сечи гридей рязанских, да пронских, да муромских и коломенских, уходили вместе с князем Юрием. Теперь знали русичи реальную силу несметной Батыевой орды!
Спешил Юрий Ингваревич в стольный град свой, надеясь хоть немного укрепить оставшийся малый гарнизон и городское ополчение уцелевшими сотнями лучших из лучших воев! Пусть хотя бы десятниками поставить их над крестьянами и ремесленниками, и то ведь польза большая! Сплотят, собственным примером за собой поведут, в сечи усилят… А там, даст Бог, продержатся рязанцы до подхода большого войска владимирского, князем Юрием Всеволодовичем обещанного!
Неведомо князю, что Рязань падет гораздо быстрее, не поспеет на помощь осажденной столице княжества помощь соседей. Нет, могучая, не менее двадцати тысяч воев, владимирская рать даст бой под Коломной, где и погибнет Кюльхан, сын Чингисхана! Но погибнет и русское войско, целиком погибнет, уничтожив при том два тумена покоренных, да монголов покрошив будь здоров… К этому времени и Рязань, и Пронск обратятся уже в безлюдные, обугленные пустоши…
Князь Всеволод Пронский сумел вывести из боя еще полторы сотни гридей. Не видно уже ему муромского стяга, погребен он под множеством изрубленных тел монгольских хошучи и дружинников Юрия Давыдовича, сложил голову и сам князь… Далеко уже ускакал Юрий Ингваревич, спасая горстку ратников и спасаясь сам. Уже вновь в тылу их построились в плотную линию гулямы-копейщики, уже бежали в леса, спасаясь, уцелевшие русы-пешцы! И кишат теперь оба берега врагами, стреляющими в его людей да в насмерть вставших порубежников…
Недолго колебался князь Всеволод, думая, как ему поступить. Доскакали свежие половцы нойона Кюльхана, сына Чингисхана, до тонкой цепочки русских ратников. В последний раз успел выкрикнуть Микула яростный клич ельчан «Севе-е-е-ррр!», обрушив шестопер на голову очередного степняка! Подняли кипчаки на копья пронзенное тело воина-мученика, отдавшего живот свой за други своя… В последний раз затрубил над полем битвы рог русского князя – и устремились воины пронские в последнюю атаку навстречу врагу давнему! И еще раз взметнулась секира Всеволода Михайловича над головами куманов, разрубив одного половца до пояса! А второму отсекла руку с сабелькой, а третьему раздробила череп, прорубившись сквозь сталь шелома…. А после не стало уже и князя, не стало и дружины его.
Не стало вовсе и рязанской рати. И земля княжества теперь уже совсем беззащитна перед врагом…
Тяжелый был сон, жесткий. Даже жестокий. И что интересно, в этот раз я не управлял Егором, а словно видел его со стороны, да и не только его. Я видел всех участников битвы! Но в этот раз лицо носителя, в отличие от прочих воев, мне разглядеть не удалось, я будто парил над сечей, то высоко, то опускаясь совсем низко и находясь словно среди сражающихся.
Да, сон был тяжелый, безрадостный, хотя отчасти столь подробная панорама так называемой Воронежской битвы рязанского войска с Батыем меня, конечно, восхитила. Но главное, явленная гибель ельчан меня, во-первых, всерьез зацепила, а во-вторых, заставила еще сильнее уважать Завида, Кречета, Микулу, еще сильнее проникнуться к ним,
