Орудия войны - Яна Каляева
— А ежели не свезет, всяко останется меньше голодных ртов, — закончил Лекса.
Саша вздохнула и отбросила назад свалявшиеся в жирный ком волосы. Из-за погоды спать ночью на голой земле было почти терпимо, но днем жара допекала. Темный от грязи пот стекал за шиворот. Здесь была речка, и солдаты купались, но Саша раздеться не рискнула. Обстановка и так была напряженная, ее люди могли сцепиться с местными из-за любой мелочи.
— Алексей, а ты, как Князев, из Костромы?
— Не совсем. С-под Кинешмы.
— Скажи… у вас там знают про такую штуку, как заветы?
— Бабья дурь, — быстро ответил Лекса.
— Ну все-таки, расскажи. Я не стану сердиться или смеяться, обещаю. Мне правда нужно знать.
— Ну, завет — это когда надо что-то сделать. Вроде как слово, только данное не другому человеку, а… ну, туда. Цветов там каких в заветное место отнести или хлеба с молоком, и непременно чтоб в нужное время.
— Традиция, обычай?
— Когда обычай. А когда человек просто… знает. Из сна, или еще как. Ежели завет не исполнить, худо будет. Были у нас на селе два слепых старика, брат и сестра. Так они по молодости клад заветный нашли в поле, золото. Обрадовались сперва, а потом был им сон: положите голову на место клада. Они рыбью голову положили — сон повторился. Положили собачью голову, потом коровью — все так же. Человечья голова с них причиталась по завету. Они не исполнили — и проснулись однажды слепые оба. Так и доживали. Судьбу на кривой козе не объедешь.
— Может, они просто самогоном дрянным траванулись, а историю про сны задним числом сочинили…
— Да всяко могло быть. А ты с чего вдруг спрашиваешь, Саша? Тебя тревожит что-то, — Лекса обвел рукой скудное полковое имущество, охватывая этим жестом все накопившиеся проблемы, — кроме вот этого?
Поражение на любовном фронте сделало не отличавшегося прежде особой чуткостью рыжего детину восприимчивым к бедам окружающих.
— Да хлысты эти, — раздраженно сказала Саша. — Мы теперь зависим от них, а я ничего не могу о них понять. Чего они хотят от нас или, может, от меня лично? Вот ты знаешь, что означает “быть завещанным”?
Лекса коротко глянул на Сашу исподлобья.
— Нельзя становиться завещанным! Ежели кого завещали, за тем потом явятся.
— В мистику решила удариться, комиссар? — Аглая стояла в дверях сарая. — Нашла время. У нас мародер. Смирнов из второй роты. На горячем попался. Двое моих ребят видели, как он петушку шею скрутил.
— Лекса, выйди, — резко сказала Саша.
В тесноте амбара Лекса обошел Аглаю так, словно она была гранатой без чеки.
— С ума сошла об этом орать? — набросилась Саша на подругу. — Смирнов — это молодой такой, лопоухий?
— Он.
— Значит, так. Что он там украл, верните хозяевам с извинениями. Смирнову этому по шее пару раз наподдайте. Напугайте как следует, скажите, я с ним сама буду разбираться. Вечером проведу среди него воспитательную работу. И чтоб ни полсловечка никому. Кто из твоих его заловил?
— Не выйдет замести сор под ковер, комиссар, — Аглая прислонилась к бревенчатой стене, скрестила руки на груди. — Полку уже объявлено, что Смирнов арестован. И за что. Все, кто не в караулах, собираются на покосе. Только тебя и ждут.
— Ты понимаешь, что ты наделала? — выдохнула Саша.
— Прекрасно понимаю. Знала, что у тебя принципиальности не хватит действовать открыто, по законам революционного времени. Теряешь хватку, комиссар. Саботируешь свою работу.
— Я саботирую свою работу, я? — взвилась Саша. — Да где бы мы все были, если б не моя работа? Я наизнанку выворачиваюсь, чтоб мы тут выжили! Я делаю все, что могу!
— Но не все, что должна. Люди задают вопросы: за что мы будем воевать? Кто наши новые союзники? На что теперь рассчитывать? И ты не даешь им ответов. Ты ведь знаешь, что втихую уже вовсю идет воровство? И если ты его не пресечешь жестко, дойдет до грабежей, которых ты уже не сдержишь никакими средствами.
— Но почему именно этот недотепа должен был попасться… Сколько ему лет, девятнадцать? Двадцать?
— Твой вопрос содержит в себе ответ. Недотепа, потому и попался, — Аглая говорила очень спокойно. — Не в том суть. Ты так много и красиво рассказываешь, как для тебя важна твоя работа комиссара. А выполнять ее ты собираешься или нет?
— Гланька, — растерянно сказала Саша, — черт бы тебя побрал, что ты творишь?
В те ночи, когда им обеим удавалось поспать, они всегда ложились рядом. Перед рассветом прижимались друг к другу, сберегая крупицы тепла.
Аглая всегда была более принципиальной и ярой коммунисткой, чем ее комиссар. “Ты хочешь быть святее папы римского”, подтрунивала над ней Саша. Но это же было шуткой, черт возьми, это было шуткой.
— Я выйду ровно через пять минут, — сказала Саша после небольшой паузы. — Проверь пока, что все, кто не на дежурстве, в сборе. Убедись, что никого не забыли. Иди. Уходи.
Когда дверь амбара закрылась, Саша засекла по часам время и медленно сползла по стене. Села на пол, обхватила колени руками, опустила голову как можно ниже. У нее было пять минут, чтоб пересобрать себя.
Почему ее приказ не воровать у местных втихую нарушался, она прекрасно понимала: потому что она сама поощряла мародерство на пути сюда. Новый приказ, с какой бы интонацией она ни повторяла его, многие восприняли как номинальную уступку новым союзникам, про которых никто ничего не понимал. Не понимал, потому что она не объяснила. Потому что она слишком сосредоточилась на выживании и позабыла, что выживание в настоящем невозможно без будущего.
Аглая… как она могла… как мы дальше будем с ней… нет, не теперь. Прямо сейчас важно другое.
Почему из всех ее людей попасться на воровстве должен был именно этот мальчик? Почему не те, например, кто вечно вертелся вокруг этой мрази Мельникова, чья пуля убила ее Ваньку? Вот кого она бы перестреляла с охотой, дай только повод. Почему пацан? Спасти его теперь невозможно.
