Сергей Романовский - От каждого – по таланту, каждому – по судьбе
Перед отъездом в Ленинград зашел проститься с детьми. Был у А. Изрядновой и З. Райх. Изряднова вспоминала позднее: «На мой вопрос, что, почему, говорит: “Смываюсь, уезжаю, чувствую себя плохо, наверно, умру”».
* * * * *Как видим, женщины – и те, о которых мы вспомнили, и многие, нами упущенные, – никакого вреда Есенину не принесли. Скорее он им. Но вот… друзья. К ним стоит присмотреться внимательнее, ибо в роковой судьбе поэта их роль далеко не последняя.
Г. Бениславская, как будто точно зная, что предстоит ему пережить, 16 июля 1925 г. предупредила Есенина: бойся «друзей» своих, они всё сделают, чтобы не только уничтожить тебя физически, но и память о тебе испоганить. Не зря она это святое для каждого мужчины слово «друг» закавычила: иначе о друзьях Есенина писать было невозможно. Кто же они, эти так называемые друзья, когда и зачем они объявились в его жизни?
Вновь – небольшое отступление. Различные направления в русской поэзии: символизм, футуризм и другие возникли, что мы уже отметили во вводном разделе, в период очередной исторической хляби в начале XX века и объединили они лучшие литературные силы того времени. После же захвата власти большевиками было позволено легальное существование только тем из этих направлений, которые были «сродны» коммунистической идеологии. Так футуризм обернулся ЛЕФом, да еще возник в 1919 г. имажинизм (от image – образ), утверждавший примат образности над смыслом.
По словам Влад. Ходасевича, «Есенина затащили в имажинизм, как затаскивали в кабак». В кабак, как известно, ходили бродяги, босяки. В известном смысле литературными босяками были и те поэты, которые навязали Есенину имажинизм. Они не имели за душой ни грана таланта, зато с избытком обладали амбициозностью, которая вполне удовлетворяла уровню их поэтических притязаний. Но никакая амбициозность на самом деле не могла заменить поэтического дарования, отсюда – их агрессивность и озлобленность на весь мир. Таков image поэтов, которые стали вместе с Есениным эпатировать публику разного рода вывертами и скандалами.
Частыми выступлениями на поэтических вечерах Есенин прикрывал собою откровенно никчемное творчество своих новоявленных друзей: Мариенгофа, Шершеневича, Кусикова, Старцева, Аксенова и др. «Они, – продолжает Влад. Ходасевич, – питались за счет его имени, как кабацкая голь за счет загулявшего богача».
И.И. Шнейдер, импрессарио А. Дункан, нашел в своих воспоминаниях схожий образ: все эти имажинисты «вились вокруг Есенина, подобно мошкаре в солнечном луче». С появлением Есенина имажинистская ватага сразу приобрела имидж «литературной», ее уже не стыдно было сравнивать с футуристами, где тон задавали В. Маяковский, В. Хлебников, В. Каменский. Да и жизнь самого Есенина с началом имажинистского показного кривлянья «разитель-но переменилась»: теперь он в центре внимания, он – лидер, если хотите – вождь, ходят именно «на него» (он это сразу понял), ему теперь было позволено почти всё. Жить он стал как «новый русский» в период военного коммунизма, когда все обычные люди (поэты – не исключение) голодали, когда у М. Цветаевой умерла от голода дочь, когда в Питере создали ЦеКУБУ, чтобы спасти от голода русских ученых, но многих так и не спасли.
По словам И. Бунина, благодаря имажинизму и в русскую литературу пришли «окаянные дни». Ничего нового литературе это надуманное течение не дало и дать не могло, ибо слушать стихи, не имеющие смысла, долго невозможно – зачешутся руки и возникнет желание заехать такому сочинителю в ухо. Поэтому имажинизм и подавался публике как откровенный эпатаж, кривлянье и поэтическое хулиганство. На соответствующую поэзию и публика ходила «соответствующая». Этот поэтический выпендраж политики не задевал, большевистской идеологии не перечил, а даже воспевал наиболее гнусные их деяния. И потому власти не только снисходительно терпели это литературное бесчинство, но даже поощряли его: дали отдельную квартиру для «имажинистской коммуны», помещение для кафе «Стойло Пегаса» в самом центре Москвы. Вы – нам, мы – вам.
Что же столкнуло Есенина в имажинизм? Одна из исследовательниц его жизни и творчества Л.В. Занковская отвечает на этот вопрос так: «Главная причина ухода поэта в имажинизм… определялась его страстным желанием найти разрешение самого важного конфликта своей жизни: революция, о которой он так мечтал, которой верил и которой отдавал свое искусство, все больше и больше озарялась “бешеным заревом трупов”. В новой жизни не было места ни крестьянству, ни интеллигенции, ни его поэзии».
Думаю, что данное толкование несколько надуманно, и все «отходы» революции к этой стороне жизни Есенина непосредственного касательства не имеют. Я бы подошел к ответу на заданный вопрос с несколько иных, более приземленных позиций.
На самом деле, Есенин – поэт по самому складу своей натуры не мог существовать без общения с другими поэтами и, само собой, со слушателями. Проще говоря, он физически не мог, что предпочитают иные поэты, «прятать в себе» написанные стихи. Каждый из них у Есенина рождался как бы в два этапа: сначала стихотворение записывалось поэтом на бумагу, потом ему было необходимо прочесть его и знать реакцию тех, для кого оно и писалось. Слушатель ему был нужен постоянно.
К тому же к 1917 г. он был уже достаточно известным и – что важнее – любимым многими поэтом. Все, что-либо понимавшие в поэзии, видели: перед ними подлинный и очень крупный самородок. Поэтому именно громадный талант поэта и стал тем барьером, который лег на пути Есенина к уже «обжитым» другими талантами легальным течениям в поэзии. Ничего, кроме имажинизма, Есенину по этой причине достаться не могло, ибо «вторым» он быть не хотел. И хотя само это поэтическое течение было надуманным, и собрало оно под своей кровлей личностей так же надумавших о себе, что они – поэты, для Есенина, повторяю, выбора не было. Да и общая культура, которой он обладал, была не столь изысканной, чтобы разбираться во всех хитросплетениях теоретиков от поэзии, высасывавших из пальца эти экстравагантные направления.
Есенин же стал для имажинистов бесценной находкой. Кому они были интересны без него?
А он? Ему было поначалу безразлично, что они проповедуют на бумаге, ибо он ни под какие направления перенастраивать свою лиру все равно никогда бы ни стал. А чисто внешний антураж его новоявленных друзей, изображавших из себя этаких денди в окружении воняющих махрой пролетариев, Есенину даже нравился. На многих фотографиях начала 20-х годов поэт именно таков. А рядом с ним утонченный профиль всегда щеголеватого А. Мариенгофа.
О. Мандельштам назвал имажинизм «дикарским и хищническим» явлением в русской поэзии. Но именно по этой причине оно было любо большевистским вождям, таким как Л.Д. Троцкий, Л.Б. Каменев, Г.Е. Зиновьев и А.В. Луначарский. Пока Есенин был в имажинистской среде, ему ничего не грозило, его лишь осаживали иногда за «антисемитизм», да за излишнюю драчливость, чтобы знал свое место и не очень-то выбивался из стаи. Да он поначалу и не выбивался. Компания «друзей», кормившаяся из одного «стойла», сделала всё, чтобы образ Есенина в глазах поклонников его поэзии перелицевался из златоглавого и звонкого соловья в крикливого, драчливого и пьяного поэта-хулигана. В этом они, надо отдать им должное, преуспели.
Однако шло время, и Есенин начал потихоньку прозревать: он уже трезво оценивал и само это поэтическое направление, лишь глумившееся над русской поэзией, и поэтический дар окружавших его друзей, да и их моральное обличье.
… В августе 1921 г. от нервного истощения умер А. Блок. Имажинисты не придумали ничего умнее, как собраться в клубе поэтов на Тверской, чтобы произнести «Слово о дохлом поэте». Со сцены несло зловонием из ртов Шершеневича, Мариенгофа, Боброва, Аксенова. Есенин подобную запредельную низость своим «друзь-ям» не простил.
Надо отметить, что многим большевистским лидерам не нравилось, что Есенин (а это было заметно) своими стихами никак не скреплял родство с имажинизмом. Его стихи были чужды этому надуманному течению. Весной 1921 г. в левоэсеровском журнале «Знамя» (его вскоре закроют) Есенин печатает статью «Быт и искусство», она воздвигла непреодолимую стену между ним и его друзьями по поэтическому хулиганству.
Они поняли, что теряют основную карту – больше ставить было не на кого. Без Есенина все они – лужа, которая в первый же солнечный день испарится.
В октябре 1923 г. группа крестьянских поэтов (П. Орешин, С. Клычков, С. Есенин, А. Чапыгин, Н. Клюев, П. Радимов, П. Карпов, А. Ширяевец, Ив. Касаткин) обратилась с письменной просьбой в ЦК РКП(б), они хотели самостоятельно издавать свои книги, вне официально существовавших литературных объединений. А 31 августа 1924 г. «Правда» печатает открытое письмо Есенина: в нем он объявил группу имажинистов «в доселе известном составе» распущенной. Этим письмом он публично признался в том, что считал себя руководителем этой группировки, ибо кто еще имеет право на подобные действия?
