Алексей Лукьянов - Цунами - 1: Сотрясатели Земли

Тетка из собеса легко и просто смогла поставить меня в тупик, объявив незаконным получение двух пенсий на две головы о двух ногах. Что говорить о целой конторе, готовой стереть нас в порошок за магический артефакт? И что теперь, все время изображать виброустановку, чтобы все вокруг падали и встать не могли?

Надо драпать, решил я. Куда-нибудь подальше. Денег, что я накануне снял с книжки, вполне хватало, чтобы выкупить целое купе, поэтому мы сходили на вокзал, купили билеты до Владивостока, потом я купил продуктов в дорогу. Устали смертельно, особенно я — потому что еще пакет с продуктами тащил. И только до подъезда осталось несколько десятков метров, Юся снова устроил бунт, причем, гаденыш, тщательно подготовился — усыпил мою бдительность во время прогулки, дождался, пока я расслаблюсь и забуду о нем, — и точным движением вытащил предмет из нагрудного кармана. И сразу в рот, будто проглотить хотел.

Сразу гул в ушах начался: барсук-то на мне висел, а на Юсе — петух, так что все три предмета законтачили. Если всю дорогу я только всякую фигню под землей наблюдал, то сейчас опять началась иллюминация — зажглись эти красные линии, похожие на параллели и меридианы.

Ну, думаю, капец котенку, сейчас я братца отделаю, как бог черепаху. Вырвал предмет за цепочку, отбросил в сторону, да как начал мутузить вероломного родственника.

Юся, зараза такая, активно сопротивлялся, царапался и даже хотел меня укусить. Но в самый разгар драки нас кто-то окликнул:

— Вы не из-за этой фигни деретесь?

Соседка.

Я, признаться, слегка струхнул. Думаю: вдруг сейчас она почувствует, как работает предмет, и всем разболтает? Правда, Юся заныл «маё», и я вспомнил, что артефакты работают только в руках хозяина. Девчонка, конечно, была ребенком, но вполне понимала, что свое, а что чужое.

— Девочки, висюльку не поделили? — противным голосом спросила она и начала глупо смеяться.

Дура.

— Ты чего смеешься?

— Я? Э... Нет, я ничего... — и опять ржет.

Может, на нее предмет так действует?

— Чего ржешь, спрашиваю?

— Я... ик... не могу... ик... хватит меня... ик... смешить...

Ах, мы тебя смешим! Ну ладно!

— Спорим, я сейчас дуну — и ты улетишь? — сказал я самым страшным своим голосом, которого даже Юся боится.

Но она не испугалась.

— Как... ик... в кино? — Идиотский смех. — Не могу больше... — Опять смех. — Ну, дунь! Ха-ха-ха!

Но, видимо, это был последних смех в организме. Почувствовав, что она успокаивается, я вполне официальным голосом потребовал:

— Отдай мышонка.

Девица с недовольной миной, но без обычных девчачьих закидонов протянула подвеску:

— Нужен он мне сто лет.

Юся, зараза, опять потянулся за мышонком, но я резко пресек его поползновения, ударив по руке. А соседке сказал, увидев, что она собирается положить предмет мне на ладонь:

— Не так. За цепочку.

— А какая разница? — психанула она.

Ах, так!

— Пеняй на себя.

Я сжал мышь в ладони. Ощущение статического электричества и огней святого Эльма на кончике каждого волоска оказалось не таким уж неприятным. Красные линии проявились, но теперь я видел в них систему и смысл. Можно гору раздробить в песок, засыпать подземные каверны, расколоть тектоническую плиту и выпустить наружу магму, поменять русло реки.

Я решил произвести локальный подземный толчок. Это оказалось не так уж и сложно. Придерживаешь три узла одной ячейки, а четвертый дергаешь, как струну. И вовсе необязательно делать пассы руками, сетка подчиняется мысленным приказам.

Под ногами соседки вспух асфальтовый пузырь, и девчонка свечкой унеслась в кучу песка. К слову сказать, другим локальным толчком я разрыхлил этот слежавшийся холм, утянув арматуру, обломки кирпичей, стекло и прочий строительный мусор к самому основанию.

— Придурок бешенства, — донеслось до меня.

— Все еще смешно? — спросил я.

— Обхохочешься, — прошипела девчонка, отряхиваясь и отплевываясь.

— Шкандыбала бы ты отсюда, сопля.

— И не подумаю. — Она упрямо уставилась мне в глаза.

— Чего?

— Я тебя не боюсь.

— Почему?

— А потому что ты не страшный.

Эта мысль мне в голову не приходила. Я думал, она испугается моей силы, а она на внешние данные смотрит.

Мышь все еще пульсировала в ладони. Чтобы не провоцировать самого себя, я разжал руку. Предмет выпал из руки и тяжело закачался на цепочке.

— Это оно?

Шибко умная. Как бы не пришлось чугуний грузить.

— Не твое дело.

— А можно посмотреть?

— Нельзя. Все, пошла отсюда, а то точно дуну.

— А потом покажешь?

— Отстань.

— Ну пожалуйста, я никому не скажу.

Да отцепишься ты наконец?

— Что ты можешь рассказать, сопля? — Я усмехнулся. Она, конечно, может и рассказать, но кто ей поверит?

— Я не сопля, я Вика.

Кто бы мог подумать?

— Да хоть Хрюндигильда Карловна. Кыш отсюда!

— А тебя можно Егором звать?

Вот пристала, дура мелкая.

— Я сейчас Юсе скажу, и он тебя поцелует.

Юся любил целоваться. Стоит кому-то в его присутствии чмокнуть губами, он тут же лезет с поцелуями. Наверное, ему ласки не хватает.

И только когда мы поднялись к себе на четвертый этаж, до меня вдруг дошло, что нас во время этой прогулки могли застрелить, затащить в машину, ухайдакать обоих трубой по башке. Я так живо себе это представил, что даже мурашки по коже побежали. Нужно торопиться.

Несколько штанов, теплые куртки, ботинки, майки, трусы, туалетные принадлежности, кружку и ложку, продукты, конфеты для Юси. Собирался я абы как, просто в сумку кидал, главное было вырваться из дому раньше, чем за нами придут. Прошелся по всей квартире: закрутил краны, проверил положение выключателей, чтобы без меня дома ничего не потекло, не замкнуло, не взорвалось.

Главное, дотянуть до Владивостока, думал я. Во Владивостоке угоним сейнер или вообще военный корабль. А чего мелочиться? На военном корабле рукой подать до Марианской впадины. Вот куда я сброшу артефакты, а Мезальянц пускай нанимает команду Кусто для поисков, если хочет.

Я нахлобучил Юсе на голову кепку, себе натянул капюшон, и перед тем, как присесть на дорожку, я решил еще задернуть шторы. А когда задернул, мимолетно глянул в окно. И обомлел. Во двор въезжала машина, и что-то мне подсказывало, что это за мной.

Практически одновременно мы с Юсей заткнули друг другу рты. Я посмотрел на брата, и в его бутылочных осколках читалось: засада!

Я не знал, Мезальянц ли это приехал с группой захвата, или еще кто-то, но чувствовал, что надо сидеть тихо, как мышке. Хотя, с другой стороны, наша мышка предпочла бы отнюдь не тихое существование.

Не прошло пяти минут, как в дверь начали стучать, и по стуку я определил, что это не Мезальянц. У него какой-то импульсивный стук был, расслабляющий. Сейчас же молотили так, что хотелось встать, с остекленевшими глазами послушно домаршировать до двери и открыть с криком: «Сдаемсу!»

Юся даже схватил меня за плечо: не открывай. Я тоже схватил его: молчи. Так мы и стояли, держа себя в руках.

А потом стук прекратился, послышались чьи-то голоса, грохот шагов на лестнице, рев двигателя на улице — и снова тишина. Это меня Виктория отмазала. Она хоть и дура, но порой ей в голову светлые мысли приходят.

Как и у всех девчонок, голова у Виктории оказалась забита романтической фигней. То есть, конечно, я не могу говорить за всех девчонок, потому что никогда с ними и не общался, но книги и кино представляют их именно такими. И Виктория была такой. Возможно, она смотрела те самые фильмы и читала те самые книги. Словом, она восприняла все как игру и включилась в эту игру со страстью неофита. Припрягла отца-милиционера, тот, видимо, пребывал в благодушном состоянии — и план бегства обрел реальные очертания.

На милицейском «уазике» мы с ветерком добрались до Одинцово, Викин отец помог нам с Юсей влезть в вагон, пожелал счастливого пути и ушел. Вроде слежки и погони не было, и на вокзале все обошлось без приключений, но, пока поезд стоял, мы никак не могли успокоиться. По спине все время пробегал нехороший холодок, как у травоядных, которые кожей чувствуют приближение хищника.

И, как оказалось, хищник был рядом. Не успели мы как следует устроиться, как дверь в купе открылась и к нам вошел Мезальянц.

— Далеко собрались, молодые люди?

Страх и напряжение прошли, будто не бывало. Оказывается, предчувствие неприятностей страшнее самих неприятностей. Мезальянца я не боялся. Это был тщедушный мужчинка, и бояться его было даже смешно. Даже если он имел оружие или владел боевыми искусствами, страху нагонять Иван Иванович или не умел, или не хотел. И даже если он был потенциально опасен, угрозы нашей жизни он не представлял, это я точно чувствовал.

— А зачем вам это знать? — спросил я.