Евгений Бенилов - Тысяча девятьсот восемьдесят пятый
«Можно ли расстегнуть наручники на то время, пока я снимаю шубу, а потом застегнуть опять?»; «Нет.»
Молчание.
Последняя цифра на стенных часах изменилась — 13:14.
«Почему?» — «Не полагается.» — «Кем не полагается?» — «Инструкцией.» Изнуренный усилием, слизняк прикрыл глаза и сложил ладони на дряблом животе.
Молчание.
Последняя цифра на стенных часах изменилась — 13:15.
Отблеск на слизняковом лице стал зеленым; стало слышно, как ЭВМ записывает что-то на дискету. Неожиданно ожил лазерный печатник, стоявший на полу рядом со столом.
Молчание.
Последняя цифра на стенных часах изменилась: 13:16.
ЭВМ стихла. Подняв веки, слизняк сел прямо, нажал несколько клавиш и стал лениво водить глазами по экрану видеотона: «Отец пропал без вести в Афганистане, мать — враг людей … на что же вы, с такой биографией, надеялись, Иванов?» Эрик не отвечал. Слизняк стал снова водить глазами по экрану, периодически нажимая клавишу «следующая страница».
Последняя цифра на стенных часах изменилась: 13:17.
«Обществоведение — 3, история — 3, коммунистическое воспитание — 3. С такими оценками по ключевым предметам …» — слизняк саркастически усмехнулся и покачал головой. «Зато я был отличником по физкультуре. — заметил Эрик, — Вот у вас, к примеру, какая оценка по этому предмету в аттестате зрелости?» «Подумаешь, физкультура!… — слизняков голос впервые окрасился эмоцией (неприязнью), — И чего вы эдакого достигли, чтоб хвастаться?… Чемпионом Союза стали?» «Нет, до чемпионата Союза я ни разу не доходил … А вот чемпионом Москвы был — сначала среди школьников, потом среди студентов.»
Последняя цифра на стенных часах изменилась: 13:18.
«По какому виду спорта?» — слизняковы щеки чуть порозовели; «По боевому самбо. — голос Эрика звучал бесцветно. — Об этом наверняка упомянуто в моем досье — читайте дальше.» Слизняк снова стал водить глазами по экрану видеотона.
Молчание.
Последняя цифра на стенных часах изменилась: 13:19.
«Ладно. — слизняк нажал несколько клавиш и вынул дискету из дисковода. — В оставшейся части вашего досье описано, как вы учились в МФТИ и работали в НИИ п/я 534ц — отметки, выговоры, когда диссертацию защитили … в общем, ничего интересного.» Он достал из ящика стола какой-то бланк, вписал что-то и протянул вместе с ручкой Эрику: «Подпишите.» «Что это?»; «Читайте, там все сказано.» — слизняк раздраженно забарабанил пальцами по столу.
РАСПИСКА
С содержанием своего первичного досье со слов сотрудника В. Назаревича ознакомлен 28 декабря 1985 года.
__________________________
«Я бы хотел взглянуть на досье своими глазами.» — попросил Эрик; «Не положено.» — отмахнулся сотрудник Назаревич. «Тогда я расписку подписать не могу. — слизняк перестал барабанить пальцами и недоверчиво вскинул глаза, — Я ж досье не видал … а вдруг вы что-нибудь пропустили?» Эрик положил бланк и авторучку на стол.
Две последние цифры на стенных часах изменились: 13:20.
«Так вы отказываетесь подписывать?» — по голосу слизняка чувствовалось, что он разозлился. Эрик кивнул. «Что ж, так и запишем!» — гигиенист нацарапал что-то на бланке расписки и вложил его, вместе с дискетой и распечаткой, в коричневый конверт. Потом нажал кнопку в углу стола — где-то в отдалении тренькнул звонок. «Эх, не было б у тебя, подонок, категории Б1, — слизняково лицо вдруг искривила злобная гримаса, — пожалел бы ты о своем поведении …» Страдальчески шевеля губами, он наклеил на конверт эрикову справку о поступлении.
В кабинет вошел давешний среднеазиат. «Отвести наверх.» — прошипел слизняк, протягивая конверт. «Пищел.» Эрик вышел из комнаты. «Твоя напираво не ходы, твоя налэво ходы!» — чурка подтолкнул его в сторону запертой висячим замком металлической двери в дальнем конце коридора. За дверью была лестница. Они поднялись на три пролета и опять оказались перед металлической дверью — на этот раз, запертой изнутри. Чурка постучал — дверь отворилась. На пороге стоял здоровенный детина в черной форме внутренних войск со связкой ключей на поясе и прыщом на носу. «Моя нидерланиста привела.» — робко сказал чурка и выставил вперед руку с конвертом. Детина забрал конверт, Эрик зашел внутрь, дверь захлопнулась. «Сидоров! — заорал детина, — Кончай чаи гонять, работать надо.» Через одну (из двух имевшихся) боковых дверей вошел детина без прыща и уселся за стол у стены. В углу комнаты лежали стопкой большие целлофановые пакеты и картонная коробка с наручниками. «Руки давай, нидерландская морда … — прыщавый детина взглянул на номер, выбитый на наручниках, выбрал соответствующий ключ и отомкнул замок, — Раздевайся!» — он бросил наручники в коробку. Эрик снял шубу. Детина без прыща открыл лежавший на столе блокнот и приготовился писать. «Шуба синтетическая, коричневая. — огласил прыщавый детина и запихал эрикову шубу в целофановый пакет, — Свитер шерстяной, машинной вязки, синий … Совсем раздевайся, нидерландская морда … чего стоишь?»
Пять минут спустя Эрик стоял абсолютно голый — вся его одежда была распихана по (трем) целофановым пакетам. Пометив что-то в справке о поступлении, детина без прыща унес конверт через боковую дверь, расположенную слева от входа. «Пшел.» — оставшийся детина указал на боковую дверь справа. Эрик шагнул вперед, оказавшись в маленьком помещении — сотни маленьких отверстий испещряли пол, потолок и стены. Дверь позади него захлопнулась. Несколько секунд не происходило ничего. Потом раздалось шипение, и со всех сторон ударили мыльные струи — Эрик зажмурился, прикрыв руками чувствительные места. Примерно через минуту струи иссякли, но тут же ударили снова — на этот раз, просто водой, без мыла. Еще минута, и струи иссякли окончательно. Впереди загремела дверь: «Выходи, нидерландская морда!» Эрик вышел.
Детины уже ждали его в следующей комнате: «Вытирайся … чего стоишь? — прыщавый кинул ему грязное мокрое полотенце. — Какой у тебя размер штанов?…» — пол был завален тюками с обувью и одеждой. Подгоняемый детинами, Эрик оделся в грубое дерюжное белье, черно-белый полосатый комбинезон и черные ботинки. «Становись! — детина без прыща указал на белый экран, висевший на стене в углу комнаты, и достал из стоявшего рядом шкафа фотоаппарат, — Не шевелиться и не моргать, нидерландская морда!» Раздалась яркая вспышка, из фотоаппарата тут же вылезла фотография. «В профиль повернись!» — приказал детина. Еще одна вспышка. Прыщавый вложил фотографии в коричневый конверт, отпер одну из (двух имевшихся) боковых дверей и махнул рукой: «Пшел!» Эрик шагнул вперед, дверь позади него захлопнулась.
Он оказался в большом помещении, уставленном рядами низких деревянных скамеек с сидевшими на них людьми в полосатых комбинезонах. Было тихо — никто ни с кем не разговаривал. Эрик сел на свободное место и опустил голову. Ему хотелось подумать.
Прошло пятнадцать минут. Ни один из десятка находившихся в комнате людей не проронил ни слова.
«Слушай, друг! — к Эрику подсел вертлявый человек средних лет с избегающими собеседника глазами, — За что сидишь?» «Не знаю.» — Эрик отвернулся в сторону. «Не хочешь говорить?… И правильно! — вертлявый понизил голос, — Знаешь, сколько здесь стукачей? Больше половины!» Эрик молчал. Вертлявый поерзал на неудобной низкой скамейке и вдруг толкнул его в бок: «Хочешь анекдот расскажу?» «Нет.» «Да ладно тебе … чего так-то сидеть? Слушай: задают армянскому радио вопрос — правда ли, что Маяковский покончил с собой? А армянское радио отвечает: конечно, правда! Мы даже записали его последние слова: 'Не стреляйте, товарищи! ' Ха-ха-ха … Ха-ха-ха …» — вертлявый затрясся в приступе притворного хохота. Эрик опять отвернулся в сторону, но вертлявый не отставал: «А ты про норвежское телевидение анекдоты любишь?…»
Загремела дверь. В комнату вошел жилистый парень лет двадцати пяти и сел по другую сторону от вертлявого. Сквозь расстегнутый до пояса комбинезон виднелась татуированная грудь. «Здравствуй, друг! — обратился к нему вертлявый, — Ты тоже послушай. Задают норвежскому телевидению вопрос — правда ли, что половина членов ЦК идиоты? А норвежское телевидение отвечает — нет, половина членов ЦК не идиоты. Ха-ха-ха … Ха-ха-ха … Уп-п!» Не замахиваясь, татуированный ударил вертлявого по лицу — со странным хлюпающим звуком, тот опрокинулся через скамейку назад. Тишина в комнате сгустилась до консистенции (давно исчезнувшего из продажи) сгущенного молока. Несколько секунд вертлявый лежал на грязном полу без движения, потом вскочил и отбежал в сторону — из разбитой губы его текла кровь. «Ты чего дерешься, друг?! — захныкал он, — Я ж только анекдот рассказал!» Татуированный сделал движение, будто собираясь встать, и вертлявый, подвывая от страха, отбежал на дальний конец комнаты.
Стало тихо.
Прошло восемь или девять часов, в течение которых в комнату привели еще семнадцать человек. Стало душно. Хотелось есть. Думать Эрик больше не мог — от голода и духоты путались мысли. Да и о чем думать?… Все было ясно.
