Нил Стивенсон - Золото Соломона

— Как скряга — монеты! — воскликнул мистер Тредер, всё ещё пытаясь разогреть Даниеля до того градуса веселья, который, на его взгляд, приличествовал расставанию. Возможно, это означало, что он хотел бы видеться и в дальнейшем.

— Или как солдат — пули, — отвечал Даниель.

— Присовокупите ещё одно!

— Что-что?

— Ещё одно приглашение! Вы должны погостить несколько дней у меня, доктор Уотерхауз; в противном случае я сочту себя оскорблённым!

Прежде чем Даниель придумал вежливую отговорку, карета остановилась. В тот же миг дверцу потянул на себя какой-то человек, которого Даниель счёл привратником, только почему-то одетым в лучший воскресный наряд. Был он не из привратников-верзил, а высокий, обычного сложения, лет сорока пяти, чисто выбритый и отчасти напоминал джентльмена.

— Это я, — сказал Даниель, видя, что привратник не знает, кто из двух пассажиров — почётный гость.

— Милости просим в Крейн-корт, доктор Уотерхауз, — объявил привратник искренне, но без теплоты. Он говорил с французским акцентом. — Анри Арланк, к вашим услугам.

— Гугенот, — пробормотал мистер Тредер, пока Анри Арланк помогал Даниелю выбраться на мостовую.

Даниель взглянул на здание, образующее заднюю стену двора, — оно выглядело в точности как на гравюрах, то есть очень просто и незатейливо. Он обернулся на Флит-стрит. Обзор загораживала телега, которая долго не могла въехать в арку и отстала от кареты футов на пятьдесят.

— Мерси, — поблагодарил мистер Тредер Арланка, помогавшего ему вылезти из экипажа.

Даниель шагнул в сторону, чтобы заглянуть в просвет между телегой и домами, выходящими на Флит-стрит. В темноте он видел много хуже, чем лет тридцать назад, но всё же вроде бы различил в арке, до которой было футов сто, слабый отблеск фонаря. Теперь дозорный пытал кого-то другого — человека в портшезе.

Внезапно телега выросла в размерах, как будто бычий пузырь раздували на весь двор. Даниель едва отметил это впечатление, поскольку она превратилась в источник света. Затем словно бы светящийся жёлтый кулак вынырнул из завесы чёрного дыма и рассыпался облаком пепла, не дойдя до Даниеля. Впрочем, тот ощутил на лице жар, и что-то, выброшенное облаком, ударило его на излёте. По всему двору весело зазвенели эльфийские колокольчики: золотые монеты искали на мостовой местечки поудобнее и кручёными параболами падали на черепицу. Очевидно, некоторые взлетели на значительную высоту, потому что продолжали падать с большой силой и отскакивать ещё несколько секунд после того, как Даниель тоже отыскал себе удобное местечко — задом на мостовой. Стена дыма надвинулась, так что он не видел своих ног, но явственно ощущал запах — сернистый, несомненный продукт сгорания пороха. Была и какая-то химическая примесь, которую Даниель, несомненно, узнал бы в лаборатории; однако сейчас его отвлекали другие мысли.

Кто-то кого-то звал; выкликали и его имя.

— Я цел! — крикнул Даниель.

Слова прозвучали, как сквозь вату. Он с проворством двадцатилетнего вскочил на ноги и двинулся через двор в направлении Флит-стрит. Ближе к земле воздух был чище, поэтому Даниель шёл, согнувшись почти вдвое и отмечая пройдённый путь по рассыпанным монетам и прочему мусору. В дыму кружилось что-то вроде снега: енотовый мех.

— Дозорный! — крикнул Даниель. — Ты меня слышишь?

— Да, сударь! Я послал за караулом!

— Караул опоздал! Беги за портшезом и скажи, куда он направился!

Молчание.

Из дыма, всего в нескольких ярдах, раздался голос мистера Тредера:

— Дозорный! Узнай, куда направился портшез, и получишь гинею!

— Будет сделано! — отозвался дозорный.

— Либо эквивалент гинеи товарами или услугами по моему усмотрению, при условии, что сведения будут полезны, своевременны, недостижимы иными средствами, доставлены мне, и мне одному; учти также, что это предложение не может расцениваться как соглашение о найме и не влечёт наступления уголовной или гражданской ответственности. Вы слышали, доктор Уотерхауз?

— Да, мистер Тредер.

— Засвидетельствовано января тридцать первого дня лета Господня 1714-го, — скороговоркой закончил мистер Тредер.

Переведя дух, он начал отвечать на вопросы помощников, которые прибежали с Флит-стрит и теперь метались в дыму, почти такие же опасные, как перепуганные лошади. Отыскав Даниеля и мистера Тредера (то есть наткнувшись вслепую и едва не сбив их с ног), все четверо принялись раз за разом спрашивать, не пострадали ли те, чем ещё больше разозлили Даниеля, подозревавшего, что единственная цель расспросов — привлечь к себе внимание. Он велел им пойти лучше и поискать кучера телеги, которого последний раз видел летящим по воздуху.

Дым начал редеть; впечатление было такое, что он не столько поднимается, сколько всасывается двором.

Мистер Тредер подошёл к Даниелю.

— Вас что-нибудь задело?

— Не очень сильно. — Ему впервые пришла в голову мысль отряхнуть одежду. В складках застряли щепки и енотовый мех. Палец зацепил край монетки, который от пережитых приключений стал, как пила. Она выскользнула и легонько звякнула о мостовую. Даниель нагнулся поглядеть. Это была вовсе не монета, а шестерёнка. Даниель поднял её. Вокруг помощники мистера Тредера, словно сборщики колосьев, подбирали монеты с мостовой. Кучер багажной телеги лежал ничком и стонал, как пьяный. Его пытались поднять Арланк и какая-то женщина, возможно, жена Арланка. Кто-то догадался перегородить второй подводой вход в Крейн-корт, чтобы караул — когда и если он наконец подоспеет — не присоединился к сбору монет.

— Рискуя показаться педантом, говорящим очевидное, — сказал мистер Тредер, — предположу, что мою багажную телегу взорвали.

Даниель несколько раз подбросил шестерёнку на ладони и убрал в карман.

— Без сомнения, ваша гипотеза выдерживает проверку тем, что мы называем бритвой Оккама.

Мистер Тредер был на удивление весел. К слову, и Даниель, весь день пребывавший в отвратительном расположении духа, ощущал сейчас странную лёгкость в голове. Он обратился к Анри Арланку, который подошёл, весь чёрный и вытирая с рук кровь:

— Мистер Арланк, если вы не ранены, не затруднит ли вас взять метлу и замести мои вещи в дом?

Тут уж мистер Тредер рассмеялся по-настоящему.

— Доктор Уотерхауз! Если позволите мне откровенность, я тревожился, что ваш енотовый мех станет посмешищем лондонских модников. А так упомянутому одеянию не дали даже въехать в ворота Сити.

— Это сделал кто-то очень молодой, — предположил Даниель.

— Почему вы так думаете, сэр?

— Я ни разу не видел вас счастливее, мистер Тредер! Только очень мало живший человек мог вообразить, что взрыв произведёт впечатление на джентльмена ваших лет и опыта.

Мистер Тредер перестал похохатывать и на несколько мгновений умолк. Со временем он снова повеселел, но не прежде, чем на его лице последовательно сменились растерянность, изумление и даже гнев.

— Я собирался сказать то же самое вам!

Его не так потряс взрыв, как предположение, что мишенью мог быть он сам. Новая волна удивления и сдерживаемой досады прокатилась по его лицу. Даниель смотрел как зачарованный: у мистера Тредера всё-таки обнаружились черты лица, причём весьма выразительные.

Под конец он мог только рассмеяться.

— Я собирался выразить своё возмущение, доктор Уотерхауз, тем, что вы вообразили, будто взрыв имеет касательство ко мне. Однако я не могу бросить в вас камень, ибо повинен в том же грехе.

— Вы решили, что это из-за меня?! Но никто не знал, что я приезжаю! — сказал Даниель, правда, не вполне твёрдым голосом, потому что вдруг вспомнил пиратов в заливе Кейп-код, и то, как Эдвард Тич, буквально исходя дымом на юте «Мести королевы Анны», требовал его по имени.

— Никто, за исключением всей команды корабля, высадившего вас в Плимуте, а он уже наверняка в Лондоне.

— Однако никто не знал, как я приеду в Лондон!

— Кроме совета директоров и большинства пайщиков товарищества совладельцев машины по подъему воды посредством огня. Не упоминая уже вашего гаранта. — Мистер Тредер внезапно просветлел лицом и добавил: — Возможно, вас хотели не напугать, а убить!

— Или вас, — возразил Даниель.

— Любите ли вы пари, доктор Уотерхауз?

— Меня учили, что они — мерзость. Однако моё возвращение в Лондон доказывает, что я человек падший.

— Десять гиней.

— Что убить хотели меня?

— Именно так. Ну что, доктор Уотерхауз?

— Поскольку жизнь моя и так на кону, глупо мелочиться из-за десяти гиней. Идёт.

Крейн-корт. Начало февраля 1714

Но что за причина, что такой прекрасный человек провёл дни свои во тьме?

Первые две недели, проведённые Даниелем в Королевском обществе, не могли сравниться по яркости с грандиозным зрелищем, возвестившим его прибытие. Возбуждение, связанное с пережитым страхом, заставило его помолодеть на полстолетия. Проснувшись на следующее утро в гостевой мансарде, он обнаружил, что возбуждение рассеялось, как дым от взрыва, а страх остался, словно чёрные отметины на мостовой. Болела каждая косточка, каждый сустав, будто все удары и потрясения, с того самого дня, как Енох Роот переступил порог его института, не проявлялись сразу, а записывались в долговую книгу, и теперь предъявлены скопом, с грабительскими процентами.