Евгений Лукин - Разбойничья злая луна
— Шарлах — мужчина… — равнодушно отозвалась Алият. С таким видом говорят о чём-то само собой разумеющемся.
— А я? — невольно спросил он.
Алият вскинула голову и, должно быть, хотела сказать очередную резкость, как вдруг взгляд её стал несколько растерянным.
— Тебя не поймёшь… — нехотя призналась она. — Моря не боишься…
Ар-Шарлахи невесело усмехнулся:
— Как можно бояться того, чего нет? Смерть это, бессмертие или просто много воды — какая нам разница, если туда всё равно не добраться!.. Не думаешь же ты, что я и впрямь найду выход к морю?
— На что же ты тогда надеешься?
Теперь уже затосковал Ар-Шарлахи. С надеждами дели обстояло из рук вон плохо.
— Жду, когда колесо отвалится, — буркнул он, с запоздалым сожалением вспоминая набегающий прямо по курсу красно-чёрный обломок. Не скомандуй он тогда рулевым — глядишь, и впрямь запороли бы колёсико…
— У всех кораблей сразу?
— Послушай, — сказал он сквозь зубы. — Что бы ты там ни затевала, твоим сообщником я всё равно не стану. Считай меня трусом, шутом, пьяницей, но пойми ты: я ненавижу бунт! Я ненавижу кровь!.. Всё, о чём я мечтаю, — это чтобы меня оставили в покое!
Недоумённо сдвинув брови, Алият пристально смотрела на Ар-Шарлахи.
— Нет, всё-таки ты дурак… — с сожалением решила она наконец. — Ну кто же теперь оставит тебя в покое?
* * *К вечеру под колёсами зашипели белые барханы Чубарры. Ветер стих. Быстро схлынули серые сумерки, и наступила ночь — беспокойная ночь полнолуния, толкающая людей на отчаянные дела и опрометчивые поступки. Именно в такие ночи удаются самые дерзкие грабежи и дворцовые перевороты. Разбойничья злая луна становится идеальным диском, и особенно чётко обозначается на нём голубоватый контур верблюдицы — матери четырёх верблюдов, на которых предки спустились когда-то с горных отрогов Харвы. Души погонщиков, обитающие теперь на луне, слетают в эту ночь на землю, чтобы смутить покой своих потомков, лишить их сна, нашептать безрассудные замыслы… И предкам не объяснишь, что времена изменились и что слово «разбой» для выученика премудрого Гоена означает вовсе не подвиг, а нечто совсем иное.
А следующей ночью луна пойдёт на ущерб, тревога понемногу уляжется, душа прояснится…
Караванный был настолько мудр, что не рискнул ползти в ночном безветрии черепашьим шагом — приказал сделать остановку до утра, надеясь завтра воспользоваться господствующим здесь восточным ветром и двинуться в путь под всеми парусами.
Облитые жидким серебром корабли припали к светлому от луны песку подобно четырём огромным скорпионам. Ар-Шарлахи не спалось. Он сидел ссутулившись, как бы разрезанный пополам полосой холодного света, бьющего в пол из широкой амбразуры, и с тоской думал о том, что будет завтра. Сколько ещё времени ему удастся морочить голову досточтимому Хаилзе, делая вид, что и впрямь не может отыскать проход в скалах, который был где-то здесь?..
В противоположном углу зашуршали, зашевелились смутные белые складки — Алият тоже маялась бессонницей. Наконец села, звякнув цепью.
— Оказывается, горы такие высокие… — расстроенно сказала она. — Как они там вообще жили?..
— Кто?
— Предки… и верблюды…
— Да не жили они там, — сказал Ар-Шарлахи. — В горах долго не проживёшь: снег, лёд…
— Но они же спустились с гор!
— Правильно. Спустились. А в горах не жили. Они пришли из-за гор, с той стороны, понимаешь?
Некоторое время Алият с озадаченным видом переваривала услышанное. Мысль о том, что у гор может быть ещё какая-то другая сторона, судя по всему, никогда не приходила ей в голову.
— А откуда ты всё это знаешь? — подозрительно спросила она.
Ар-Шарлахи усмехнулся.
— Я долго учился в Харве, — пояснил он. — Большей частью, правда, пьянствовал, но и учился тоже… В промежутках между загулами…
— Расскажи, — внезапно потребовала Алият.
— О чём? О загулах?
— Нет. О горах. Что там, с той стороны?
— Видишь ли… — сказал Ар-Шарлахи. — С горами — как с морем. Никто ничего в точности не знает, но спорят — чуть ли не до драки. У одного моего знакомого, досточтимого Гейки, в домашней коллекции хранился свиток, якобы собственноручно исписанный Арегугом — тем самым, которого ещё при жизни прозвали безбожным. Всё это, конечно, чепуха, никакой Арегуг к этому свитку даже и не прикасался, но всё равно документ интереснейший…
Лицо Ар-Шарлахи над приспущенной почти до кончика носа повязкой оживилось, морщины на лбу разгладились.
— Так вот, — продолжал он, — если верить свитку, за горами точно такой же мир, только пустынь в нём почти нет — там в основном степи. Предки наши жили в предгорьях, очень похожих на Харву, строили города, торговали. Кораблей у них не водилось, зато были верблюды… И вот лет двести с лишним назад на них напали…
— Кто?
— Враги, естественно. Правда, нападение было как бы вынужденным. Пришельцы сами уходили из-под удара, их тоже согнали со своей земли… Понимаешь, там, за горами, все племена пришли в движение, один народ вытеснял другой, и наши предки в итоге оказались прижаты к предгорьям…
— А почему?..
— В смысле: что явилось первым толчком?.. — Ар-Шарлахи несколько замялся. — Тут я даже не знаю, насколько можно верить этому свитку… Уж больно сведения там… даже не сомнительные, а… сказочные, что ли… Там написано, что будто бы из моря…
— Из моря?
— Да. Надо полагать, что за горами тоже где-то есть море… Так вот, из моря вышли некие «разрисованные» и принялись уничтожать людей. И началась такая вот сумятица…
— Что это значит — «разрисованные»?
— Понятия не имею. Вообще там дальше идут сплошные небылицы. Якобы эти выходцы из царства мёртвых (думаю, что слово «море» употреблено именно в этом смысле) умели летать на огромных деревянных птицах, бросали огонь чуть ли не на несколько миль… Ну и так далее. Сказка — она и есть сказка. Главное — что? Главное, что наши предки, спасаясь от нашествия, ушли в горы, довольно долго плутали по ущельям и перевалам и наконец, погубив по дороге всех верблюдов, вышли на эту сторону, в предгорья Харвы.
— И их не преследовали?
— Н-наверное, нет. Наверное, враги никогда до этого не видели гор (вроде тебя) и просто не решились углубиться…
Алият задумалась.
— А вдруг это всё враньё? — вызывающе спросила она.
— Да наверняка, — согласился Ар-Шарлахи. — Хотя… Всякое может быть…
Они ещё немного поговорили, а потом их стало клонить в сон. Первой прилегла Алият, выбрав по обыкновению самый тёмный угол, а потом, глядя на неё, принялся устраиваться на ночлег и Ар-Шарлахи.
* * *Однако поспать им так и не удалось. Истошный человеческий вопль ворвался в не успевшее соткаться толком сновидение и подбросил обоих с пола. А потом словно дрожь прошла по деревянным рёбрам «Самума». Внизу забегали, загомонили, забренчали цепями. Приглушённый нарастающий рёв прокатился от носа к корме.
— Что происходит? — упавшим голосом спросил Ар-Шарлахи.
Алият сидела неподвижно. Впервые тёмные глаза её были широко раскрыты. Разбойница, казалось, обезумела от страха. Или от внезапной надежды.
— Держи! Держи!.. — простонали где-то совсем рядом. — Спрыгнет сейчас!..
Послышались звуки борьбы, несколько глухих ударов, потом стремительно приближающийся топот — и дверцу распахнули рывком. Ар-Шарлахи вскочил, ударившись маковкой о низкий потолок, короткая цепь натянулась, браслет больно впился в запястье.
Преследуемый по пятам кипящим лунным светом, в отсек ворвался погонщик «Самума», молоденький и голорылый. Тот самый, что заглянул вчера в рубку узнать, кто это скомандовал изменить курс. Он кинулся к узнику, дрожа всем телом, вцепился мёртвой хваткой в рукав плаща и завизжал, как подбитый песчаный заяц:
— Шарлах! Шарлах! Шарлах!..
Далее в дверцу, заслонив на миг лунное кипение, рыча, ввалился рослый плечистый матрос. Прежде чем Ар-Шарлахи успел выпростать рукав и таким образом освободить хотя бы одну руку, блеснуло железо, ужаснул хрустящий удар, в лицо и на повязку брызнуло горячей кровью — и тонкий отчаянный крик погонщика прервался.
…Матрос стоял, медленно опуская тесак, и, казалось, сам не понимал, что произошло.
— За что? — сдавленно спросил Ар-Шарлахи, тщетно пытаясь разжать хватку теперь уже мёртвых пальцев.
Матрос поднял на него пустые, наполненные лунным светом глаза — и попятился.
— Ключ! — Голос Алият щёлкнул, как стальной замок иноземной работы. — Быстро!
Матрос спиной вывалился в дверцу, метнулся вправо, влево, потом вдруг остановился и взревел, жалобно и угрожающе:
— Ключ, вараны! У кого ключ? Шарлах не раскован!..
Рукав наконец удалось освободить, и тело убиенного мягко осело на пол, в чёрную, сверкающую под луной лужу.
