Сергей Шхиян - Время Бесов
— Очень ты, товарищ Алексей, удивил меня такой своей нереволюционной резолюцией, — не дождавшись моих возражений, сказал он. — Крестьянин есть мелкий собственник и пассивный элемент и своей подлой сущностью тормозит поступь…
Какую такую поступь тормозит крестьянин, товарищ Август Бебель договорить не успел, под гулкими церковными сводами послышались быстрые, частые шаги кованых сапог о каменные плиты. Мы, не сговариваясь, обернулись и я увидел, что к нам направляется женщина в туго перепоясанной кожаной куртке с кумачовой косынкой на голове. Сугубую революционность ей придавал маузер в деревянной кобуре, висевший на тонком кожаном ремешке через плечо. Появление незнакомки смутило моего собеседника, и он даже сделал непроизвольное движение в сторону, но сбежать не рискнул, только несколько раз переступил ногами на одном месте.
— Это кто такая? — спросил я.
— Ордынцева, приехала из Губкома нашу коммунию проверять, — со злостью ответил товарищ Август. — Свалилась дура на мою голову!
Женщина неумолимо быстро приближалась, и мы оба смотрели, как она подходит. По виду ей было от двадцати до сорока лет, точнее оценить ее возраст я бы не взялся. На первый взгляд она мне показалась похожей на известную актрису Аллу Демидову в роли комиссарши в кинофильме «Служили два товарища», в ней чувствовалась та же решительная сосредоточенность и фанатичная непримиримость.
— Товарищ Телегин, — строго спросила она товарища Августа Бебеля, — что здесь происходит?
Тот бросил на меня взгляд полный тоскливой скуки и вежливо ответил:
— Поймали контру, товарищ Ордынская. Фальшивый продотряд.
— Ясно. А это что за товарищ?
— Товарищ Алексей, фершал.
Ордынская, близоруко щурясь, оглядела меня с головы до ног, так, что мне захотелось спрятать ноги в грязных холщевых подштанниках и оправить заношенный до дыр армяк.
— Член партии? — резко спросила она, обращаясь к кому-то между мной и товарищем Бебелем.
— Само собой, — неопределенно ответил я.
— СД? СР?
Я сообразил, что она имеет в виду, и ответил, примазываясь к победителям:
— Социал-демократ.
— Большевик, меньшевик?
— Большевик.
— А я социалистка-революционерка.
— Левая, правая? — продемонстрировал и я глубокое знание революционного движения.
— Левая.
— Значит, союзники по борьбе! У меня к вам, товарищ Ордынцева, есть вопрос. Вот мы с товарищем Августом спорим, возвращать ли крестьянам незаконно изъятое у них зерно. Интересно услышать ваше мнение.
— Возвращать! — решительно сказал она, чем сразу стала мне симпатична. — Товарищ Телегин последнее время стал проявлять мелкобуржуазную сущность.
— А жрать ты, что, товарищ Ордынцева, зимой собираешься? — возмутился товарищ Бебель. — Пусть мелкособственнический элемент жирует, а коммунары пухнут с голода?
— Революция выше, чем голод, товарищ Телегин!
— Сколько раз я просил тебя, товарищ Ордынцева, не называть меня Телегиным. У меня теперь другое имя!
Революционерка посмотрела на небритого революционера холодным, невидящим взглядом и обратилась ко мне:
— Не хочешь, товарищ, участвовать в диспуте о платформах?
— Сначала отправлю подводы назад в деревню, потом можно и подискутировать.
— Хорошо, товарищ, выполняй свой революционный долг!
Товарищ Бебель угрюмо посмотрел на нас, открыл, было, рот, собираясь возразить, но я ему заговорщицки подмигнул, и он промолчал. Ордынцева окончив разговор, круто повернулась и направилась к выходу.
— Ты чего мигаешь? — спросил меня бывший Телегин, когда революционерка, звонко ступая подкованными сапожками, удалилась на безопасное расстояние.
— Ты про Шульмана слышал? — таинственно спросил я.
— Это про которого контрик говорил?
— Именно!
— Нет, а кто это такой?
— Двоюродный брат Карла Маркса, зверь, а не человек, чуть что, сразу к стенке ставит. Не отдадим назад крестьянам хлеб, ты даже не успеешь новые штаны сносить, как у генерала Духонина окажешься!
— Неужто братан самого товарища Карла Маркса?
— То-то и оно-то!
— Что же ты мне сразу не сказал! — возмущенно воскликнул коммунар. — Может, у него и с этим Пороговым вась-вась?
— Этого не знаю, но думаю, навряд ли, слишком разные у них масштабы личностей!
— Это ты хорошо сказал, товарищ Алексей, революционно, со штанами нужно решить сегодня же.
Глава 4
Пока Телегин не передумал и не изобрел какую-нибудь пакость, я пошел разбираться с нашими продуктами. Обе мобилизованные продотрядом женщины толклись возле своих подвод, не рискуя оставить их на разграбление коммунарам. Я рассказал им, как обстоят дела, и предложил утром ехать обратно.
— Зачем утра ждать, мы сейчас же и уедем! — сказала одна из них, по имени Дарья.
— Куда же ехать на ночь глядя, да еще без дороги, — возразил я. — Завтра утром поедете. И я, если получится, вам помогу.
— Нет, нам помощи не нужно, мы сейчас хотим, — вмешалась вторая и, не теряя времени, начала разворачивать последнюю подводу.
— Да как же вы со всем обозом вдвоем справитесь, мы и сюда-то еле добрались? — удивился я.
— Как-нибудь доберемся, своя ноша не тянет!
— По дороге легко доедем, — объяснила Дарья. — Спасибо тебе, мил человек, за все. Будешь в наших краях, как родного приветим.
— Почему же мы сюда по бездорожью ехали? — задал я наивный вопрос.
— Потому берегом и ехали, что не всякому дорогу знать нужно.
Уговаривать их остаться на ночь я не решился. К утру «политическая ситуация» запросто могла измениться и неизвестно в какую сторону. Помог повернуть подводы и связать их в один большой обоз. Мы попрощались. Я забрал свой сверток с одеждой и оружием. Потом подумал, что такой объемный пакет неминуемо вызовет нездоровый интерес коммунаров, и остановил готовую тронуться в обратный путь Дарью.
— Даша, передайте это на хранение Ивану Лукичу, я, как только смогу, за ним заеду.
Дарья согласно кивнула, и женщины спешно отправились в обратный путь.
Проводив их до околицы, я вернулся в церковь и разыскал продотрядовцев, устроившихся на ночевку в притворе. В комнате со сферическим сводом стояли сколоченные из старых досок в два яруса нары, на колченогом столике в углу горела керосиновая лампа Ивана Лукича. Все были в верхнем платье и, то ли от холода, то ли по куражу, в шапках. В углу комнаты кучей лежали узлы с их «личным имуществом».
Продотрядовцы уже где-то достали выпить, в помещении витал тяжелый сивушный дух. На мой приход никто не обратил внимание. Разговор шел о превратностях судьбы. Один из уголовных ругал командира Порогова за излишнюю жадность. Мне это было слушать неинтересно, и я сразу же спросил, у кого мои вещи.
— Какие еще вещи? — сердито сказал уголовный. — Знаешь такое слово: «тю-тю»?
Было, похоже, что первый страх у них уже прошел, и вернулась привычка человека с ружьем быть всегда правым. Во всяком случае, оценив шутку, все они дружно рассмеялись.
— Вещи отдайте! — попросил я, правда, без соответствующих строгих нот в голосе.
— Тебе сказали — «тю-тю»! Ну, и вали отседова, покуда тебе боков не намяли, — нагло высунулся один из главных подозреваемых, малорослый в кожаной куртке.
— Значит, добром не отдадите? — не вняв совету, спросил я, теперь с нескрываемой угрозой.
Смех как по команде стих. На меня смотрело четырнадцать жестких, революционных глаз.
— Ты, фершал, чего простых слов не понял? — куражась ласковой угрозой, проговорил уголовный.
— Вещи, говорю, отдайте! — не снижая, как ожидалось, напора, повторил я. — Не то…
— А если не отдадим, чего тогда будет? — с дурашливым страхом, ерничая, спросил уголовный.
— Для вас ничего, — спокойно сказал я, вынимая из-под армяка никелированный наган командира. — Для вас будет вечная тишина и покой.
Вид оружия вызвал небольшую паузу, но, мне показалось, не страха, а удивления.
— Ты, че шпалером машешь, падла! — закричал все тот же блатной, видимо, претендуя на роль лидера и пытаясь захватить в коллективе командную инициативу. — Да я тебе счас шмазь сотворю!
Он соскочил со шконки, присел на полусогнутых ногах и расставив руки, пошел прямо на меня. Я, ничего не говоря, прицелился и спустил курок. Грохнул непривычно звонко прозвучавший в закрытом, сводчатом помещении выстрел. Взвизгнула, рикошетя от стен, пуля. У блатного слетела с головы шапка, и он медленно осел на пол. Никто не пошевелился.
— Ну, — спросил я, оглядывая застывшую компанию, — с кого начнем?
Желающих не оказалось, и я навел револьвер на главного подозреваемого.
— Думаю, ты будешь первым.
— Ты, фершал чего, сказился? — заговорил он, расплываясь в добродушной улыбке. — С тобой чего, пошутковать уже нельзя? Васька, отдай фершалу тряпье, может, человеку не в чем показаться, вот ему и обидно!
