Андрей Онищенко - Миссия "Звезда Хазарии" или "Око Кагана"
– С чего ты решил, Фархад Абу-Салим, что оно твое? Ты не сдержал своего слова, почему мы должны верить тебе вновь?
– У вас нет выбора! Все, что есть в этом городе, принадлежит мне, даже ваши несчастные жизни. Расскажи мне, все что знаешь, а не то, я снова и снова буду пытать и мучить вас, да так, что даже камни, из которых сложена эта башня, заплачут от жалости! Что ты молчишь? Отвечай?
– Тебе не понять меня, Фархад. Дело в том, что сейчас пришло время, для моего народа, и есть такая возможность снять с себя цепи и уйти из униженного рабского положения, уйти из чужого ненавистного стада, гонимых сквозь тьму невольников, на алтарь чужого Божества. И когда это произойдет, наш народ, любыми силами и средствами, построит свою государственность под любым знаменем, которое в скором времени придет на твои земли, Фархад! Мы не боимся смерти. Ты можешь убить нас, но знай, это время, уже не за горами!
Наместник, словно ужаленный, вскочил со своего стула-трона, подлетел к Завулону и наотмашь ударил его рукой:
– Негодяй! Для начала я велю палачу вырвать твой поганый язык и скормлю его паршивым собакам, а потом, Мамед, станет рвать на кусочки твое тело раскаленными щипцами и тогда я узнаю всю правду.
– И тут ты ошибаешься, Фархад, – Завулон иронично рассмеялся, – если твой палач вырвет мне язык, тогда ты уж точно не узнаешь, где хранится золото!
От услышанного, Фархад, пришел в такую ярость, что принялся выполнять работу за палача. Он наносил удары по лицу и телу несчастного Завулона с такой ритмичностью и силой, что бедный, связанный узник, уже через несколько минут потерял сознание, и если бы, Темиш-паша вовремя не вмешался и не остановил Фархада, то тот, наверняка бы убил Завулона.
– Остановись, Фархад, всему есть свое время. Гляди, кажется, тархан приходит в себя?
Хватая воздух ртом, слово рыба, вытащенная из воды на берег, Изобар, медленно возвращался из небытия к печальной действительности, обводя окружающее пространство, налитыми кровью от напряжения белками глаз. Пытаясь выместить на ком-то свой необузданный гнев, Фархад, подошел к нему:
– Говори, сын плешивой собаки, где золото?
Несмотря на пережитые страдания, Изобар с ненавистью посмотрел на своего мучителя. Едва заметная ухмылка, в уголках плотно сжатых губ, промелькнула на его лице. Выдержав ответный, грозный взгляд наместника, он тихо произнес:
– Да будет проклят на веке тот, кто предаст завет предков и наденет на себя ярмо раба!
Фархад Абу-Салим задрожал от злости. Неописуемый гнев переполнил чашу терпения. Нервы сдали, не выдержав, он выхватил шелковый шнурок из рук палача, накинул его на шею Изобара и, забывая про все на свете, принялся, с остервенением, душить его. Когда Темиш-паша все же оттащил Фархада, было уже поздно. Бездыханное тело тархана лежало у их ног.
– Эй, там, внизу, – в ярости заревел Фархад.
На его зов, тотчас явился векиль.
– Что угодно, мой господин?
– Принеси хмельного арака, да побыстрее.
– Мой господин, я не ослышался? – удивленно задал вопрос Абдурахман.
– Я сказал арака, или ты плохо слышишь. Если так, то я поручу тебя Мамеду, он живо тебя вылечит и прочистит за одно уши!
Векиль побледнел от страха и бегом бросился выполнять распоряжение наместника. Тем временем, Завулон пришел в себя, поднялся с помощью Мамеда с пола и с грустью взирал на эту сцену. Фархад Абу-Салим подошел к нему. Его внимание привлекла поблескивающая на груди Завулона золотая звезда Давида. Он схватил талисман правой рукой и с силой рванул на себя. Звенья цепи не выдержали мощного рывка, одно из колец дало слабину, и звезда Давида оказалась в руках у наместника.
– Это единственное, что тебе достанется на память о нас, не считая старого хромого ишака, – с видом скорби и боли, тихо молвил Завулон.
Фархад вновь задрожал, его лицо исказилось гримасой ярости. Сдерживая свой пыл и пытаясь как-то унять гнев, он с силой, швырнул от себя звезду Давида. Пролетев через весь зал правосудия, золотое украшение ударилось о стену, отрикошетило и упало в жаровню с раскаленными углями. Увидев это, Завулон упал на колени и принялся молиться:
– Тебе, мудрому, вечному, милосердному, взываю, Тебя славлю во веки, Тебя, позволившего мне смиренно стоять перед Тобой и войти в священное братство Великой Тайны. Пусть Божественная благодать Твоя снизойдет на мою голову и даст мне мудрость не оступиться в час испытаний, но пусть имя мое будет примером и ум мой будет находиться в присутствии святых праведников…
В этот миг, зал правосудия, неожиданно окутался густым, липким туманом. Всем присутствующим стало тяжело дышать. Темиш-паша, хватаясь за горло, в страхе бросился бежать но, столкнувшись с векилем Абдурахманом в дверях, упал, и сильно ударился головой о стену. Туман не рассеивался, а наоборот, становился все гуще и гуще. Не понимая что, происходит, Фархад Абу-Салим, в ужасе попятился назад, но стоящий по середине зала стол преградил ему путь. Этот туман, проникая внутрь с каждым вдохом в грудь Фархада, окутывал его душу холодным липким страхом. В этот миг, угрызения совести, странным образом, посетили Фархада, а в голове пронеслись страшные мысли, и вспомнился жуткий вчерашний сон.
– Что происходит? Зря я нарушил свое слово. Вчера, во сне, Иблис предупреждал меня, "не бей собаку, потеряешь друга". В наказание за мой поступок, этот проклятый иудейский мудрец, навел на меня свои грязные чары!
От сознания всего этого, Фархад Абу-Салим, упал на колени и стал горячо молиться, взывая к Всевышнему о милости. После первых слов молитвы, туман стал немного редеть и между южным и восточным окном, на стене, возникла панорама, с которой, ангелы в блестящих одеждах, с укоризной взирали на происходящее. В неописуемом ужасе, Фархад Абу-Салим, закрыл глаза, еще глубже погрузился в молитву, забыв обо всем. Сколько прошло времени, он не помнил, но очнулся тогда, когда Темиш-паша коснулся рукой его склоненной, в молитвенном экстазе, спины. Фархад встрепенулся и пришел в себя. Все было, как и прежде. Тот же стол, заваленный пергаментными свитками, громоздкий стул-трон, в неразберихе кем-то опрокинутый и лежащий на боку, труп тархана на полу, испуганные лица Темиш-паши, Мамеда и Абдурахмана, только Завулон почему-то лежал без признаков жизни у восточного окна, в полушаге от жаровни.
– Посмотри, Мамед, жив ли он, – испуганно спросил наместник.
Палач подошел к телу и пощупал пульс на шее Завулона. Убедившись, что тот жив, он произнес:
– Хвала Аллаху! Живуч, пес поганый!
– Позовите стражу, пусть они бросят чародея в подвал, да не в общий зиндан, а в отдельный. Его не трогать, до особого моего распоряжения, но глаз с него не спускать, – произнеся на одном дыхании свою речь, наместник поспешил быстро удалиться из башни Альгамбра.
******Очнувшись в темной, сырой яме, Завулон мучительно пытался вспомнить, что же произошло ранее. Мысли сбивались и путались в голове, пульсирующая боль в висках и телесные физические страдания, от полученных побоев, мало способствовали работе мысли. Кое-как сосредоточившись, он, эпизод за эпизодом, восстанавливал картину прошедших событий. В итоге, кадры из недавно прожитого, сложились в единое целое. По-всему выходило, что он, Завулон, застрял в этой проклятой, вонючей яме на веке. Пересилив телесную боль, он поднялся с постилки из жухлой соломы и осмотрелся вокруг. Яма, в которой он находился, представляла, по сути, колодец, метра три в диаметре. Тусклый свет, пробивавшийся через решетку сверху, едва доставал до дна. Завулон поднял голову и посмотрел на решетку. Высота, до которой, составляла три человеческих роста. Полюбовавшись, на тусклый свет, Завулон начал внимательно исследовать стены по периметру. По-всему выходило, что зиндан был выдолблен в грунтовом слое твердого ракушечника.
Завулон, вновь, сел на солому, обхватил гудящую голову руками и начал усиленно размышлять, над тем, как выбраться из создавшегося положения:
– Не зная, где я нахожусь, подкоп вести бесполезно. Это займет много времени и сил, притом, грунт из выдолбленного туннеля здесь нигде не спрячешь, сразу станет заметно. Времени у меня, скорее всего, нет. Через день другой, наместник справится со своим внутренним страхом, и тогда, с новой силой возьмется за меня. Тархан мертв, а Аарон ждет меня в условленном месте. Если нет возможности бежать от сюда, тогда обязательно должен существовать другой, какой-то выход.
Завулон усиленно размышлял, пытаясь нащупать спасительную нить. Он, наподобие утопающего, готов был цепляться за любую соломинку. В размышлениях прошло несколько дней, но ничего путного на ум не шло. Спасительная соломинка, появилась неожиданно, вернее ее протянул тот, от кого Завулон никак не ждал помощи. В темной, сырой яме зиндана, несчастный узник уже потерял счет времени, понятие о котором, из-за отсутствия дневного света, складывалось из того, как часто его кормили, спуская вниз, в корзине на веревке, воду и пресную лепешку. Отчаяние заживо погребенного, полностью завладело его сознанием, а тупая пустота от безысходности, наполняла его душу. И когда, решетка поднялась в очередной раз, и сверху сбросили веревочную лестницу, привыкший к одиночеству и темноте, начинающий потихоньку сходить с ума узник, не сразу придал этому значение.
