Андрей Посняков - Око Тимура
С широкой улыбкой он распахнул суму. Иван раскрыл книжицу, вчитался в тщательно выписанные полууставом буквы:
– Все дела Божия нетленна суть… Что за книга? Ага, вижу… «Послание архиепископа новгородского Василия ко владыке тверскому Феодору о рае». Вот как, о рае, значит… – Раничев усмехнулся. – Одначе, думаю, пожар теперь и без нас потушат – сам князь здесь. Пора нам и в путь, друже.
– Куда, куда? – не расслышал Лукьян.
– Домой, домой, паря!
На пергаментных листах книги играли оранжевые блики пожара.
– Все серебро княжье на нее потратил, – горделиво признался Авраам, и, бережно убрав книжицу, посмотрел в небо. – Чай, уже и светает!
И в самом деле – на востоке, за Неглинной, за белокаменными стенами Кремля, за Великим посадом, занималась заря, алая, словно…
Глава 3
Март 1398 г. Великое Рязанское княжество. Сваты
Бей, бубен, бей, голос срывай…
Трубы, яростней играйте.
Лей, ливень, лей, краски смывай,
Скрипки, плачьте об утрате.
Александр Градский«Памяти творца»…растворенная в воде кровь.
Да-да, именно такого цвета были тщательно выписанные киноварью заглавные буквицы.
– Инда неглупа книжица, – кивнул князь Олег Иванович и, передав книгу стольнику, пристально посмотрел на Ивана. – Так, говоришь, и в тайном нашем деле преуспел ты?
– Преуспел бы более, княже, коли б не тупость Софрония-инока.
– Ну пес с ним, с Софронием, – покривился князь. – Рассказывай. Что у тебя там сложилось?
– Жди теперь донесений. – Раничев улыбнулся. – Важные люди нам служить будут – дьяк кремлевский Терентий Писало да сама боярыня Руфина.
– Не Хрисанфия ли литвина вдовица? – прервал князь.
– Она самая, – с усмешкой кивнул Иван.
Олег Иванович тяжело поднялся с кресла. Опершись о посох, неспешно прошелся по горнице, постоял у жарко натопленной печки, погрел большие с выступившими старческими прожилками руки. Вставшее солнце веселыми зайчиками играло на золотой парче княжеской ферязи, проглядывая сквозь переплет окна из венецианских стекол. Немного постояв у печи, князь резко повернулся к Раничеву:
– За службу твою жалую тебе вотчину – три сельца под старой Рязанью.
Раничев поклонился в пояс:
– Не знаю, как и благодарить тебя, княже!
– И вот еще, – улыбнулся Олег Иванович, протягивая Ивану три золотые монеты – венецианские дукаты. – От щедрот моих да на свадебку. Можешь сватов засылать к своей любе… Только не прямо сейчас, – охолонул он. – Вот как придет донесеньице…
Зевнув и перекрестившись, престарелый государь дал понять, что аудиенция закончена. Кланяясь и пятясь – так было принято, – Раничев покинул залу, едва не споткнувшись о порог. Вотчина! Вот это дело! Как ни худы окажутся деревеньки, а все же – свои теперь, родовые. Теперь Иван не какой-нибудь там нищий военный слуга-дворянин, теперь уж он вотчинник, пусть не боярин, так из детей боярских, уж теперь-то породниться с родом Евдокси незазорно будет. Подождать донесеньице – и сватов! Хоть с одним делом разобраться, а потом уж можно и тайну перстня отыскивать, чего уж.
В радостных чувствах Раничев спустился по ступеням крыльца и, вспрыгнув в седло, погнал коня к воротам.
– Ишь, как дирхем ордынский, сияет! – стоя в сенях, проводил его ненавидящим взглядом красавец Аксен Собакин.
– Ничего, – усмехнулся, подойдя, Феоктист. – Не вышло на Москве, так здесь выйдет. Мало ль в лесах головников да татей?
– Да-а… – протянул Аксен и вдруг вздрогнул, словно бы что-то вспомнив. – Ты, Феоктист, это… не торопись. Не надо.
– Как скажешь, боярин, как скажешь. – Тиун пожал плечами и быстро зашагал в горницу, услыхав нетерпеливый зов князя.
А Иван, выехав на широкую улицу, погнал коня вскачь, разгоняя подмерзшие за ночь лужи. В глаза ему, сквозь разрывы зелено-палевых туч ласково сияло солнце.
Один дукат Раничев разменял – хватило, чтобы заплатить воинам и Аврааму, Софроний же что-то из Москвы так и не появился. Хватило и вновь нанять слуг – те быстро привели гнилые хоромы Ивана в более-менее божеский вид, вообще же, конечно, нужно было строиться, но уж ближе к лету, сейчас сговориться о помолвке, а уж к Покрову, как и принято, свадьба. Раничев и не ждал бы так долго, если б не опекун Евдокси, воевода Панфил Чога. Не то чтобы тот был жутким ревнителем старины, просто хотел, чтоб все было, как он выражался, – «по-людски». Ну по-людски, так по-людски, жаль, ждать долгонько! С нового года – с первого марта – почитай больше шести месяцев. Ладно, дольше терпели оба, теперь-то, считай, дорожка накатана. Теперь он не просто Ванька Раничев – Иван Петрович, сын боярский! Хоть и невелика вотчинка – да все ж его, родовая! Надо бы туда съездить, посмотреть, что там за селения, что за мужики. Тиуна толкового назначить, чтоб и мужиков зря не забижал, но и порядок бы блюл твердой рукою. Где вот такого тиуна сыскать? Аль сманить у кого? Чьи раньше-то были пожалованные деревеньки? Ах ясно, княжьи. Похоже, порядка там и не было – слишком уж далеко от княжеского пригляду, а управители, известно, все больше воры.
Раничев расхохотался на скаку. Эвон, до чего дошел! Здрасьте, наше вам с кисточкой, именитый вотчинник, Иван Петрович Раничев. Крепостных девок тоже будете пользовать? В баньке прикажете аль в опочивальню привесть? Впрочем, какие к чертям собачьим, крепостные? До отмены Юрьева дня… Ха! Какой тут еще Юрьев день? Похоже, пока дворовые людишки в любой момент уйти могут, это через сто лет их Юрьевым днем – двадцать шестое ноября – ограничат и пожилого уплатой. Интересно, много ль в деревнях дворовых – холопов обельных? Может так случится, что и совсем нет никого – те, кто там живет, ведь княжьи холопы, не его, Ивана. Так за счет чего ж тогда жить-то? Самому земельку пахать? Многие, кстати, так и делают. Ну нет, князь говорил, всех испольщиков да издольщиков на нового владельца переведет. Хотел было уж Феоктисту-тиуну повелеть выправить грамотки, да Иван вовремя настоял, чтоб – Авраамке. Тот человек верный, зря не напакостит, в отличие от Феоктиста… Обидово, Гумново, Чернохватово, – повторял про себя Раничев названия деревенек. Не забыть бы и съездить, срочно съездить, пока никаких дел нет. Да и деревни-то почти в той стороне, что и Почудово – сельцо боярыни Евдокии, вот на обратном пути и заехать. А допрежь того – сватов. Может, и согласится Панфил Чога ускорить свадьбу? Чего до Покрова ждать-то? Они ж не крестьяне все-таки, от сельхозработ не зависят! Главное, сватов авторитетных послать. Кого вот только? Авраамку? Можно – старший дьяк, человек не последний. Лукьян? Слишком молод, еще молоко на губах не обсохло. Нифонта – так не знает его никто. Вот бы боярина какого сговорить, важного. О том с Нифонтом и перетереть на днях, устроить мальчишник. Завтра же и поговорить, всех позвать – Авраамку, Лукьяна, Нифонта… Интересно, забросил он свою идею с пиратством или все же вынашивает, экипаж подбирает? Рыцарь удачи, едрена корень! Прямо, как в песне:
В кейптаунском порту,С пробоиной в борту
«Жаннета» набивала такелаж…
Как бы Лукьяна не сманил, тот по малолетству может польститься. Жаль, одним верным человеком меньше. Хоть и молод еще парень, однако не глуп, и, ежели в бою каком не убьют, вполне может достичь степеней известных, и довольно быстро. Год-два – воевода не воевода, а сотней командовать будет.
Ладно, хватит на сегодня дум, уважаемый господин Иван Петрович, сын боярский, вотчинник именитый. Герб не хотите себе придумать? С серебряной по лазоревому полю табличкой – «И.о. директора». Жаль, не приняты здесь гербы-то, это надо было в Европу податься. Так что уж придется потерпеть без герба, Иван, свет, Петрович, рыцарь, блин, ненаглядный. А вот, кстати, и дом – ворота покосившиеся поправлены, сараюха дальняя, что уж и не починить никак, поленницей свеженарубленных дровишек прикрыта, по крыльцу, чтоб ступеней не видно было, холстина грубая пущена, серенькая, с зеленым узором. Такой же и дверь обита, внутри – изба с горницей, сени, светлица, амбар – и впрямь хоромы – все прибрано, печи натоплены жарко. Завидев хозяина, слуги в горнице у порога встали, кланяются – как мол? Видно, денег жаждут.
– Ничего, ничего. – Раничев перекрестился на киот да чуть посмурнел ликом. – Божницу-то могли б и подкрасить, аспиды.
– Да мы ж и хотели, батюшка, да того серебра, что ты оставил, едва на остальное хватило.
– Ну хоть кисеей какой завесьте.
– Сполним, батюшка, со всем нашим удовольствием. Нам бы это… деньжат бы.
– Деньжат им. – Иван сунул руку в калиту, дал каждому по серебряхе, пользуйтесь!
Слуги вновь закланялись. Ишь, злыдни, как беден был, так их и не дозовешься, не то сейчас: «Чего откушать изволите, боярин батюшка?»
– Откушать – потом, ближе к вечеру, а посейчас пошли-ка все вон, после придете! Заедки только на столе оставьте, да мальвазии-вина, что купить было велено. Купили ли? – Иван строго оглядел слуг.