Александр Мазин - Цена Империи
«Я знаю, что говорю!»
Меняя коней да по светлому дню Коршунов добрался до бивака «союзников» через час пятнадцать по собственному хронометру. Хронометр ему вернули, поскольку Алексей заявил, что это волшебная вещь, крайне необходимая для поиска нужного лекарства. А вот оружие Ачкам не отдал. Сказал: легче коням скакать. Хотя этим коням лишний десяток килограммов — что слону дробина. Один — вообще иноходец. Скачешь — как лодке плывешь. Красота! Нет, не стал бы Коршунов таких скакунов загонять. Купить их у сармата, что ли?
«Может, коли все сладится, так и куплю, — подумал Алексей. — Я — человек не бедный».
Мысль о том, что будет, если «не сладится», он отбрасывал как невозможную. До сих пор ему везло. Почему бы и дальше не повезти? Тем более день такой хороший, теплый. А травами как пахнет…
Первыми Коршунова заметили дозорные. Трудно не заметить всадника в степи. Так что в лагерь Алексей въезжал уже в сопровождении «свиты». Судя по всему, трогаться с места соединенное войско не собиралось. Фургоны по-прежнему стояли «крепостью».
Появление Коршунова вызвало всеобщий интерес, но этот интерес остался неудовлетворенным. Отвечая на все вопросы универсальным жестом «без комментариев», Алексей пробился к собственному фургону, где обнаружил заплаканную Настю и совершенно потерянного Книву.
— Живы, все живы, — бросил он парню. — И будут живы, если я потороплюсь. — Обнял Настю, прошептал: «Ну довольно, довольно, все будет хорошо! Попить дай чего-нибудь…» — снаряжавшие его в путь сарматы снабдить его водой не позаботились. Возможно, считали: раз поблизости река, то Алексей найдет где утолить жажду. Ясное дело, дикари. Никакого понятия о дизентерии и прочих «палочках». Хотя, надо признать, все случаи поноса у местных жителей, зафиксированные Коршуновым, были связаны не с микробами, а с обжорством.
Нырнув в фургон, Алексей не без труда отыскал среди прочего барахла аптечку. Сыворотка нашлась. И инструкция к применению — тоже. Правда, предполагалось, что препарат будет использован немедленно. Ничего, вкупе с прочими жизнеукрепляющими всосется, рассудил не слишком искушенный в медицине Коршунов и сложил все в сумку. Подумал немного, запихнул туда же пистолет и вылез на свежий воздух…
Опаньки!
Снаружи его уже ждало весьма представительное общество.
Одохар. Комозик. Травстила. Скулди. Двое старших после Красного гепидов. Целая толпа младших командиров разношерстого войска — во втором «ярусе». Все остальные участники похода — в «ярусах» третьем, четвертом, …надцатом.
— Ты вернулся, Аласейа, — констатировал факт Одохар. — А где Агилмунд? Ахвизра?
— Они живы, — ответил Коршунов. — Они в плену у сарматов.
— А ты ушел?
— Меня отпустили.
— Почему?
— Сына их рикса укусила змея. Я обещал ему помочь. Меня отпустили за лекарством. — Коршунов похлопал себя по сумке.
— Ты верно сможешь помочь? — прогудел Травстила, опередив и Комозика, и Одохара.
— Надеюсь. Но я должен поспешить. — Коршунов шагнул к сарматскому коню.
— Стой! — рявкнул Комозик. — Ты поедешь только тогда, когда я разрешу! Если я разрешу!
«Как ты меня достал!» — подумал Алексей, отпустил луку, повернулся.
— Я не понял, — сухо произнес он, — почему ты, герул, решаешь, когда и куда мне ехать?
— Потому, — рыкнул Комозик, — что этой ночью о моих герулах было сказано, что они сбежали, бросив гревтунгов!
Однако! Это уже попахивало междоусобицей. Коршунов глянул на Одохара… Лицо готского рикса было спокойно, но пальцы лежали на рукояти меча, и взгляд, который он бросил на союзника, не сулил ничего доброго… так же, как и взгляд Скулди, стоящего слева от Одохара, — тоже с ладонью на эфесе…
Похоже, пока Коршунов с остальными «отдыхал» у сарматов, здесь, в лагере, дела оборачивались не лучшим образом. Понятно, почему войско так и не тронулось с места…
«Скверно! — подумал Алексей. — Очень скверно!»
Его беспокойство о друзьях, оказавшихся в плену сарматов, на время отступило на второй план. Раскол — это серьезно. Если даже герулы просто, без резни, отправятся восвояси, это тоже будет весьма огорчительно. Считай, трети армии нет. А если прочие союзники разбегутся — а они разбегутся наверняка, — о Риме можно забыть.
Коршунов набрал в грудь побольше воздуха:
— Слушай меня, рикс Комозик! Я, Аласейа, этой ночью ходил к сарматам, чтобы отбить у них Красного! Я дрался с ними, но они оказались сильнее, и они взяли нас. Но только четверых. И я говорю сейчас: твои герулы и мои гревтунги отступили по необходимости! Они правильно отступили! — жестко произнес Коршунов. — Они не могли нам помочь. Они могли только умереть! Без пользы!
Огромная толпа вокруг замерла, ловя каждое слово Коршунова. И он почувствовал, как у него в груди рождается что-то… волна ликования, рвущаяся наружу, подобно боевому кличу…
Но Коршунов справился. И помог ему Комозик, которого ораторствование Алексея ничуть не зацепило. Плевать было риксу герулов на всю эту патетику. Он просто ждал, когда Коршунов выговорится, чтобы перехватить инициативу и навязать Алексею собственную волю. Или убить. Крутой мужик, который знает только свою волю, свое «я хочу!».
Чем-то он напомнил Алексею бойца-тяжеловеса, который равнодушно игнорирует удары более легкого противника, знающего на опыте, что непременно решит дело нокаутом.
«Ладно, — подумал Коршунов. — На твоей самоуверенности мы и сыграем».
Он не видел тысячной толпы вокруг — только тех, кто стоял в первых рядах. Но он слышал ее дыхание. Чувствовал ее силу. Если большая часть этих воинов будет на стороне Коршунова, если он сумеет связать себя с ними, то Комозику просто не позволят разделаться с Алексеем!
— Слушай меня, рикс Комозик! — звонко и четко произнес Коршунов, обращаясь, разумеется, не к Комозику, а к толпе. — Я никогда не назову трусом воина, который отступил, вместо того чтобы умереть бессмысленно и бесславно! И я не знаю никого, кто назвал бы твоего Скулди трусом!
Он сделал паузу, оглядел тех, кто стоял перед ним: ну, никто не желает возразить? Никто, естественно, возражать не стал. В том числе и Комозик, которому было бы уж совсем глупо оспаривать данное утверждение.
— Я знаю, что говорю, рикс! Я знаю, что говорю и что делаю! Я знаю, что делаю. И если мой рикс Одохар не препятствует мне, то не тебе, рикс герулов, стоять у меня на дороге!
— А не то — что будет? — недобро усмехнулся Комозик. Он наконец дождался своей реплики и явно шел на конфликт, зная наверняка, чем закончится его поединок с Алексеем.
— А не то я тебя убью, — негромко, но внятно произнес Коршунов. — Я тебя убью, потому что сейчас, — тут он повысил голос, — на чаше весов — жизнь моего родича Агилмунда! Жизни моих друзей Ахвизры, Скубы и Красного! И моя клятва!
Коршунов шагнул вперед (правая рука в сумке нащупала рукоять пистолета), поглядел на Комозика снизу вверх и произнес совсем тихо, так, что в общем гуле его услышали только Комозик и, может быть, Одохар с Травстилой, которые стояли с ним рядом:
— И не думай, что я стану драться с тобой на мечах, рикс герулов. Я тебя просто убью. Я тебя, мудака, просто пристрелю! — добавил он по-русски, благо никто из боранов не мог его услышать. — Вышибу мозги на хрен!
Комозик, разумеется, не был трусом. И, разумеется, он знал, что Коршунов — не бог весть какой фехтовальщик. А он, рикс герулов, признанный поединщик. Настолько признанный, что за последние несколько лет лишь один воин осмелился бросить ему вызов. Вынужден был бросить ему вызов. Воином этим был «мирный» вождь герулов, тоже боец изрядный. Вернее, был изрядным бойцом, пока Комозик его не прикончил. То есть у рикса герулов не было совершенно никаких причин опасаться поединка с Коршуновым. Но вероятно, услышал Комозик в голосе Алексея что-то такое или в глазах прочитал… Все-таки Комозик был рикс, следовательно, обладал и интуицией, и умением разбираться в людях. Возможно, он вспомнил, что Аласейа — небесный герой в гневе мечет пламя… или сообразил, что своими словами Коршунов связал свою жизнь с четырьмя другими, и убей сейчас Комозик Алексея, на него тотчас обрушится совокупный гнев гепидов и готов. (Боранов, в связи с их малочисленностью, можно пока в расчет не принимать. Пока…) А возможно, вспомнил, что Аласейа — не сам по себе, а дружинник Одохара, а Одохар вряд ли спокойно отнесется к убийству своего дружинника. В общем, заколебался рикс герулов… но ему очень не хотелось «потерять лицо»…
Помог Травстила.
— Клятва священна! — прогудел кузнец, перекрыв прочие голоса. — И родство священно! Так повелели боги! Дайте ему дорогу!
И, слегка отодвинув в сторону вождя герулов, подошел к Коршунову, подставил сцепленные руки для опоры:
