Валерий Елманов - Найти себя
Опять же собаки. Дадут ли они вообще подойти к дому?
Нет уж, будем пыхтеть тут. Тем более что там меня встретит, скорее всего, мужик, а его, в отличие от женского пола, на жалость не проймешь.
– Был я там,– в очередной раз соврал я.– Тоже не пустили. И к тебе посоветовали заглянуть.
– Во как! – возмутились за дверью.– Они не пустили, хошь у их ажно три мужука в избе, а мне тады на кой?! Ишь какие ловченые! Хороши суседи, неча сказать. Яко сковороду попросить, дак они...
– Замерзаю! – прервал я через пару минут длинный перечень старухиных благодеяний по отношению к соседям.
Та недовольно умолкла и вновь произнесла свое сакральное:
– Ну уж я и не знаю, яко тогда быти.– Но после некоторой паузы посоветовала: – Тогда, можа, ты к бабке Марье сходишь, ась? Она, поди-ко, и вовсе одна яко перст – авось пустит.
– И там был! – отрубил я.– Тоже к тебе идти велела.
– И она?! – почему-то сильнее прежнего изумились за дверью.
– А чего удивляться – сама ведь сказала, что одна живет. Вот и боязно ей,– пояснил я и еще уточнил, дурак: – Так и сказала. Мол, в крайнюю избу ступай. Там тебя непременно приветят.
– Да ее хто изобидит, трех дней не проживет,– насмешливо заверили меня и вновь изобличили во вранье: – Ты, поди, тамо и вовсе не был, а брешешь тут мне.
– Хочешь, перекрещусь? – Терять-то мне было нечего.
– Толку с того,– хмыкнул голос.– Все одно не увижу.– И нерешительно протянул: – Ну-у, ежели и бабка Марья ко мне велела идтить, то...
Голос умолк, впав в ступор – очевидно, оная бабка являлась для хозяйки большим авторитетом, и теперь она размышляла, как поступить. Впрочем, колебания длились недолго.
– А коль ты во Христа веруешь, то поведай, аки на духу: кой леший тебя на ночь глядя принес сюды? Да гляди, чтоб без брехни! – потребовала она.
– Как на духу, бабушка! – радостно завопил я, поняв, что дело сдвинулось с мертвой точки и осталось совсем немного поднажать, чтобы проклятая дверь открылась передо мной.– Как на духу,– повторил я упавшим голосом и умолк, озадаченно почесывая затылок.
Было с чего призадуматься. Излагать правду нечего и думать, значит, нужно опять врать, а что? Впрочем, размышлял я недолго. Мне вспомнились дядькины рассказы и его «легенда», которой он поначалу придерживался, попав в шестнадцатый век, после чего я мгновенно взбодрился и приступил к печальной истории странствий и злоключений иноземного купца.
– Вот когда налетел на нас лихой разбойный люд, тогда я и потерял все нажитое и купленное. Даже одежу верхнюю содрали. Сейчас откроешь мне дверь и обомлеешь – чуть ли не в одном исподнем стою...
Рассказывал я недолго, зато раздумья моей невидимой собеседницы вновь затянулись не на шутку. Наконец бабуля нерешительно протянула:
– Ну уж я и не знаю, то ли ты и впрямь душа христианская, то ли опыр.
Вот же упрямица! Дался ей этот упырь!
Обескуражен выводом я этим!Вот дикости народной образец.Любой, кого на кладбище мы встретим,Выходит, обязательно мертвец?[9]
К тому же тут деревня, а не кладбище, так откуда здесь возьмется «опыр»?!
– Да разве может он вслух имя божье повторить, а я тебе сколько раз уже его произнес,– напомнил я упертой старухе.
– Опыр все может,– твердо заявила она.– На то он и опыр.
Что и говорить, непрошибаемая логика. И что мне теперь делать? Но тут на мое счастье, где-то там, в глубине избушки, истово заголосил петух. Ах ты ж моя прелесть! Так бы и расцеловал тебя в красный гребешок, в шелкову бородушку. Как я понимаю, мы с хозяйкой разом, не сговариваясь, подумали об одном и том же, поскольку та почти сразу окликнула меня:
– Слышь-ко? Ты ишшо тута?
– А где мне еще быть? – буркнул я.
– Так петух уж прокукарекал,– деловито пояснила старуха.– Стало быть, пора. Кончилось твое времечко. Иди уж себе.
– Это для твоего упыря кончилось! – заорал я, позабыв и про выдержку, и про терпение.– А для меня кончится, когда я тут замерзну у тебя под дверью да помру. И уж тогда, поверь мне, бабуля, на следующую ночь точно к тебе приду, всю кровь выпью, хату твою спалю и кур твоих сожру, причем вместе с петухом, чтоб ужинать не мешал своим кудахтаньем.
– Ишь яко разошелси...– испуганно отозвались из-за двери.– Почто так шуметь-то сразу? Нешто мы и сами не понимаем, где опыр, а где – добрый молодец. Тока ты вот что. Тебе бабка Марья так прямо и сказывала в крайнюю избу идтить?
– Прямо так! – рявкнул я, тем более что почти не врал.
В конце концов, какая разница, кто именно сказал мне обратиться с просьбой о ночлеге к хозяевам крайней избы – волхв Световид или неведомая бабка Марья, главное, что сказали.
– А имечко она не поминала?
– Поминала, да только я позабыл его, пока сюда шел,– взбодрился я, почуяв, что дельце на мази.
– Не Гликерью, часом?
– Точно, Гликерью! – заорал я, ибо мне было абсолютно все равно и задумываться над возможным подвохом сил не имелось вовсе.
– Ну и слава тебе господи,– услышал я довольный голос.– Промашка у тебя вышла, милок. Гликерья-то и впрямь на самой околице живет, аккурат за мною. Токмо домишко у ей вовсе худой, да от дороги чуток с отступом стоит, вота ты его и не приметил.
От неожиданности я даже опешил, после чего огляделся по сторонам повнимательнее и чуть не взвыл от досады – слева и впрямь еле-еле виднелась еще одна изба. За наваленным снегом ее практически не было видно, но она, зараза эдакая, стояла, и получалось, что в доме, возле крыльца которого я сейчас стою, мне теперь точно не откроют.
К тому же Световид ясно сказал: «В крайнюю». Не иначе как знал весь местный народец от и до, и что он, кроме одного из обитателей, весьма негостеприимен к припозднившимся путникам – тоже знал. Получалось, что я сам дурак – столько времени угробил впустую.
– Сейчас бы давно спал и десятый сон видел,– ворчал я, с трудом одолевая глубокие сугробы на пути к заветному крыльцу.– Ну и ладно. Теперь только бы там не было собаки и хозяева оказались посговорчивее. Погоди-ка...
Мне вдруг припомнилось, что Световид сказал в заключение что-то еще. Ну да, он конкретно указал, с какого боку эта изба расположена, вот только очень невнятно, а переспросить я не успел в связи с его внезапным исчезновением. Так с какого? Вроде бы больше походило, что он сказал с правого. А может, и с левого. Ну да, точно, с левого. А эта как стоит? Все правильно.
И я еще быстрее устремился вперед.
Как ни удивительно, но мои пламенные пожелания на небесах услышали. Собаки действительно не имелось, а сама Гликерья, внимательно меня выслушав и не возразив ни единым словечком, сказала лишь, чтоб я, покамест она будет отпирать, отошел от двери на десяток шагов да, когда она ее отворит, трижды перекрестился, а уж после заходил.
К этому времени я был готов делать что угодно – кукарекать, блеять, сесть на шпагат и даже пообещать завтра же податься в монастырь, а уж такую мелочь, как перекреститься...
Дверь боязливо скрипнула, образовав узкую черную щель, затем открывающая, видя, что я стою, как сказано, в десяти шагах, слегка осмелела, приоткрыла пошире, и в образовавшемся проеме показалось страшное лицо, глядя на которое я невольно отшатнулся.
Чтобы стало понятно, до какой степени оно меня напугало, скажу только, что я в этот миг всерьез призадумался – а может, мне и впрямь плюнуть на собак да податься еще в какую-нибудь избу. Пусть все уговоры о ночлеге придется вести заново, зато есть надежда, что я доживу до утра. А если и замерзну, то, по крайней мере, безболезненно и на свежем воздухе.
Интересно, какого черта эта мадам даже не полюбопытствовала, не упырь ли я? Уж не потому ли, что не испытывает страха перед коллегами по неблагодарному ночному ремеслу?
Нет-нет, я не утверждаю, что выглянувшее создание было столь страшным или жутко уродливым. Более того, у него имелось явное сходство с обычным человеком, но какое-то ненастоящее. Карикатурное, что ли. Причем во всем, начиная с явно покойницкого цвета лица, и, судя по зеленоватости, в которую переходила желтизна, этот покойник должен находиться в гробу не меньше недели.
И еще глаза. Было в них что-то... нечеловеческое. Или нет, не совсем так – просто дикое, шалое, безрассудное. Я никогда не видел настоящих сумасшедших – как уже говорил, у отца иная специфика, связанная с глазами, а не с душами,– но едва я всмотрелся в них, как нехорошее предчувствие предупреждающе кольнуло меня, и весьма чувствительно.
Вообще-то, будь это в моем родном двадцать первом веке, я бы уверенно заявил, что передо мной наркоманка, только что принявшая изрядную дозу какого-то сильнейшего психотропного средства. Но я находился в шестнадцатом, судя по тому, что Световид еще жив, так что наркотики отпадали. Ну разве что мухоморы с голодухи...
– И чаво застыл аки столп? – ворчливо осведомилось выглядывающее из-за двери существо.– Крестись давай, а то сызнова затворю.
