Мари Клармон - Возрожденная любовь
– Не сейчас, – произнес он тихо.
– Ты хоть представляешь скольким я смогу помочь, имея состояние Карлайла? Я могу прекратить смерть! Голод! Невежество!
– А-а. Ну и кто теперь наивен, дорогая сестрица?
– Я выбрала правильный путь.
Он покачал головой.
– Ты выбрала легкий путь.
– Легкий? – повторила она глухим голосом. – Выходя за человека, которого не люблю?
– Ради денег, – добавил Мэтью. – Знаешь, кем это тебя делает?
– Это делает меня твоей спасительницей.
У Мэтью упало сердце, внутри было так тяжело, что он едва мог говорить, но он был должен.
– Чувствуешь себя праведницей, так, Маргарет? Приносишь себя в жертву англичанам? Ты об этом мечтала с тех пор, как умер Па. Помнишь, что стало с ним? Он играл по их правилам. Потворствовал им. Умолял их. Почему ты думаешь, что с тобой будет иначе?
Маргарет побледнела.
– Они раздавят тебя своим английским превосходством. Вот что случится.
– Ты ошибаешься.
Его плечи поникли.
– Ну и ладно. Выходи за него. Спаси нас всех. Твоя жертва, без сомнения, войдет в анналы ирландской борьбы.
Взгляд Мэгги потемнел от смирения.
– Ты стал жестоким.
– Я был выкован на углях страданий нашей страны.
– Это должно быть чудесно, – тихо сказала она, – быть так уверенным.
– Это чудесно, – ответил он просто. – И я Бога молю, чтобы ты присоединилась ко мне, Сорока.
– Нет. Я не поведу мальчишек на смерть.
– Тысячи мальчишек уже мертвы. Умерли на полях без всякой надежды, без уважения. По крайней мере, теперь они умрут за что-то.
– Я больше не стану с тобой спорить. – Маргарет опустила руки на юбки и двинулась к двери. Потом обернулась через плечо. – Я делаю это для тебя. Для Ирландии.
– Нет. – Мэтью опустился на узкую кровать. – Ты делаешь это для себя, чтобы думать, что осталась с чистыми руками, пока англичане мучают нашу землю.
– Когда я понадоблюсь тебе, Мэтью, я буду рядом. Со своими английскими деньгами и английской властью. И тогда увидим, кто выбрал правильный путь.
С этими словами она выскользнула за дверь, далеко от него и от всего, на что он надеялся.
Глава 7
Джеймс вертел в ладони миниатюрный портрет Софии, сжимая его облаченной в белую перчатку рукой. Он поклялся себе, что никогда больше не женится. Но теперь, стоя под портиком одной из церквей Кристофера Рена[8] со шпилем цвета слоновой кости, он понял, что сделает что угодно, чтобы не вернуться в высасывающую человеческую душу лечебницу.
В конце концов, цена была не такой уж большой.
Стенхоуп видел психиатрические больницы и раньше. Он помог вытащить из одной жену своего друга. То, что он испытал, было скорее раем, по сравнению с опытом пленников в том месте, где содержали Мэри. Но все же он чувствовал, как медленно исчезает, лишенный возможности контролировать собственные повседневные действия. Повседневные дела? Он погладил оправленный в золото портрет. Ему не давали самостоятельно мыться, и доктора изучали цвет его мочи и экскрементов.
Только ирландка поняла, что ему там не место.
Все же эта женщина действовала вовсе не из благородных побуждений. Она что-то от него скрывает, какую-то важную причину вступления в этот союз, и он собирается выяснить какую. Со временем. Маргарет Кассиди – настоящая дура, если полагает, что сможет его контролировать. Никто больше не отберет у него жизнь, и он не позволит собой манипулировать.
Джеймс запрокинул голову, стараясь поймать холодный утренний ветер, пропитанный влагой разбивающегося о площадь дождя. Он давно не испытывал ничего столь чудесного. Если бы он мог, то стоял бы под этим дождем, позволив промочить себя насквозь и смыть всю отраву того места и воспоминания, которые эта леди в нем пробудила.
Он никогда ей этого не простит: того, что вернула его жену и ребенка и их гибель в его мысли.
Один из экипажей отца подкатил к ступенькам, черные колеса постукивали, белые кони вскидывали промокшие гривы.
Протокол предполагал, что теперь Джеймс должен укрыться в церковном нефе и проследовать к алтарю. Поступить так было бы наиболее разумно, но мисс Мэгги полагала, что над ним еще следует поработать. Поэтому он не станет этого делать. В действительности, он собирается заставить ее поработать над его выздоровлением. Если она полагает, что он облегчит ей участь этого брака, то будет удивлена.
На этот раз на его сердце не было вины; дверь кареты откинулась, плечи ливрейного лакея были идеально прямыми, несмотря на усиливающийся шквал. Маргарет толкнула Джеймса на этот брак ради собственных капризов. Брак или жизнь в настоящем аду. Наверное, она не слишком тщательно оценила его характер, прежде чем решила осуществить свой опрометчивый план. Потому что совсем не учла, что признанный вменяемым, как ее муж он будет обладать властью над ней.
Лакей подошел к экипажу, и появилась тонкая рука невесты, опущенная на предплечье слуги.
У Джеймса вырвалась невольная усмешка. По крайней мере, у этой дамы подходящее чувство юмора.
Потоки черного бомбазина изверглись из кареты с ее появлением. Благодаря современной моде, Маргарет с трудом могла протиснуться в небольшую дверцу в своих юбках. И когда показалось ее лицо, оно было прикрыто, как и полагается невесте… его закрывала черная кружевная вуаль.
Она была в трауре.
По своей жизни, надо полагать. Ах, было бы превосходно, если бы Джеймс смог раздобыть траурную ленту. Они проследовали бы к алтарю в супружеской скорби.
Капли дождя падали на нее, шлифуя, словно мокрый обсидиан. Прежде чем его отец успел выбраться вслед за Маргарет, она уже направлялась вверх по ступеням уверенными шагами; огромный колокол ее юбок создавал странное впечатление, что она парит в воздухе. Потусторонний призрак из дождя и тумана, который явился забрать Джеймса.
Когда Мэгги добралась до вершины ступеней, лорд только вышел из экипажа; он слегка кивнул.
Маргарет протянула облаченные в черные кружевные перчатки руки, кончики пальцев проглядывали сквозь ткань.
– Вам нравится? – спросила она.
– Необычайно соответствует такому событию.
– Благодарю вас. – Лица не было видно, но тон казался необычайно шутливым. – Это мое единственное приличное платье.
Джеймс предложил ей руку. Траурный наряд? Кто умер? Он вдруг понял, что почти ничего о ней не знает.
– Я думала, ваш отец поведет меня к алтарю.
– Мой отец уже достаточно сделал для этого события.
Стенхоуп мог поклясться, что она рассмеялась, но звук заглушала вуаль, и прежде чем они наговорили еще больше чепухи, он взял ее маленькую руку, положил на свой сизый сюртук и повел ее внутрь.
Они прошли половину нефа, юбки невесты хлопали Джеймса по ногам, когда она несильно его дернула.
– Да? – спросил он. – Сомнения? Может, вы передумали? Вернете мне мой рассудок без всяких клятв? А?
– Никаких сомнений, милорд. Я совершенно тверда в своем решении.
– Тогда в чем причина столь неделикатного обращения с моей персоной?
– Вы идете слишком быстро.
– Неужели?
– Ваши ноги значительно длиннее моих.
Он наклонил голову.
– Мне не видны ваши ноги, поэтому я не могу оценить верность вашего заявления.
– А еще я значительно ниже.
Лорд Стенхоуп помедлил и нарочито внимательно оглядел ее. При таком росте, чтобы поцеловать Мэгги, ему придется ее поднять… или найти табурет.
При одной мысли о том, чтобы поцеловать Маргарет, его мозг поплыл, возвращаясь к тому поцелую, когда он был привязан к койке. Это был самый невинный поцелуй за всю его жизнь вне брака, но пронзившее его пламя было сильнее и требовательнее, чем все, что он когда-либо испытывал. В чем он намерен был обвинить морфий, а не женщину, склонившуюся к нему и прикоснувшуюся к его губам с таким трепетом.
– Милорд? С вами все в порядке?
– А вы бы обрадовались, если нет?
– Это совсем не так…
Он отмахнулся и немного медленнее двинулся в сторону их обоюдного несчастья.
Церковь была пуста, не считая шедшего позади отца и добродетельного епископа, ожидавшего их у алтаря, крепко вцепившись руками в молитвенник. При отсутствии тел, поглощающих звук, шаги нареченных гулко стучали по зеленым и розовым мраморным плитам. Каждое движение ноги становилось резким ударом дурного предзнаменования.
Предыдущий брак Джеймса был совершенно иным. Он венчался в соборе Святого Павла. Собор был так переполнен публикой, что люди выходили за пределы церкви, и…
Он отогнал воспоминания. Нельзя позволять себе думать о прошлом. Или он моментально отправится обратно в Сент-Джайлз. Этого Джеймс сейчас не может допустить.
Через показавшееся вечностью мгновение они оказались перед старым морщинистым епископом. Священник не улыбался. Напротив, он казался мрачным типом, которому известно, что он венчает сумасшедшего и католичку. Но благодаря обещанному вознаграждению епископ, вероятно, отнесся благосклоннее к срочности и необычным обстоятельствам этого союза. Отец Джеймса умел быть весьма убедительным.
