Александр Башибузук - Страна Арманьяк. Корсар.
Горка светлых песчинок в нижнем отделении часов стала неумолимо расти…
Канониры ловко вставили зарядные камеры в фальконеты и тут же забухали деревянные киянки, заклинивая их в казенной части…
Обер-цейхвахтер[43] Симеоне, пробежался по батарее, громко стукнул дубинкой по голове ученика канонира, замешкавшегося с запальником, и истошно проорал:
— Верхняя батарея левого борта, готова!!!
Я глянул на скатившиеся вниз последние песчинки и скомандовал:
— Залпом, огонь!..
Снопы огня в облаках белого дыма протянулись над водой, резкий грохот заглушил вопли буревестников. Я довольно кивнул и бросил вытянувшемуся рядом обер-боцману Андерсену:
— К раздаче винной порции и приему пищи приступать. Мне сервируйте в каюте. И пригласите юнкера ван Брескенса с его эскюэ[44] ко мне на обед. Хватит ему абордажников дрючить… Что? Блюют оные эскюэ? Тогда без них…
В каюте плюхнулся в свое кресло и прикрыл глаза. Запах кожи, стали и пороха, разбавленный ароматом арманьяка, с оттенком вездесущего трюмного смрада, острые оттенки моря — все это раньше умиротворяло, создавало ощущение домашнего уюта, а сейчас…
Давит что-то и давит на сердце… вот только что, никак не могу понять. По своим крошкам соскучился? Не иначе так… Но ничего…
— Мой господин без настроения? — Земфира приняла у меня меч, метнулась к комоду и вернулась уже со стопкой полной арманьяка и куском хлеба с паюсной икрой.
— Есть немного… — я опрокинул в себя рюмку. — Ты сама как? Не мутит?
— Мой господин… — сирийка присела в глубоком книксене, а потом рассмеялась и крутнулась в танцевальном па. — Мой господин, ваша недостойная рабыня родилась на корабле…
Я просто кивнул ей и взяв с ломтя хлеба кусочек икры забросил его в рот. Не мутит — так не мутит, одной заботой меньше…
— Жан… — сирийка примостилась на ручке кресла и склонилась к моему уху. — Жан, а зачем ты заставил меня взять свои лучшие платья и драгоценности? Неужели возьмешь с собой на прием к какому-нибудь герцогу? А-а-а… я догадалась, ты просто хочешь всегда видеть меня красивой?
— Ты и без этих побрякушек красивая… — после паузы сказал я. Признаваться, что везу ее к отцу, отчего-то не хотелось. Но надо… — Скажи моя ласточка, ты скучаешь по дому? По родным?
Сирийка скользнула мне на колени, прижалась к груди и прошептала:
— Иногда… по маме и отцу… Но когда ты со мной, все горести проходят… А почему ты спрашиваешь?
— Может так случиться, что ты скоро увидишься со своим отцом.
— Так ты… — Земфира отстранилась, в ее глазах блеснули слезы. — Ты везешь меня отдавать?
Я покачал головой и прижал к себе девушку:
— Глупая ты… Сама решишь, отправляться с ним или нет. А я приму любой твой выбор…
— Правда? — сирийка недоверчиво посмотрела на меня.
— Правда. И еще… Я хочу, чтобы ты поняла, ты достойна большего, чем имеешь со мной. Я никогда не смогу взять тебя в жены, никогда не смогу официально признать наших детей, мало того, может так случиться, что у меня появится жена — увы, даже помимо моего желания. Нам надо подумать, как быть… — и добавил видя полные возмущения глаза сирийки: — И еще раз, я приму любой твой выбор…
— Ты не будешь меня принуждать? — Земфира заговорила после долгой паузы, во время которой проницательно смотрела мне в глаза.
— Нет.
— Хорошо, мой господин… — сирийка улыбнулась. — Я верю тебе и поступлю по велению своего сердца. А что до всего остального, тобой перечисленного… Знаешь… Мне гораздо важнее твоя любовь. И большего не нужно…
Я поймал ее ладошку и прижал к своим губам. В голове мелькнула мысль, что если сирийка все же решит отправиться со своим отцом, мне ее будет очень не хватать…
— Клятые размазни!!! — дверь брякнула и громко топая сапожищами, в каюту ворвался Тук. — Ну ничего, три шкуры спущу со стервецов…
— Не бурчи братец, присядь и лучше налей себе… — я показал глазами на флягу. — И вообще, ты о ком?
— Простите, сир… — Логан узрел Земфиру на моих коленях и сконфузился. — О ком же еще, об этих лоботрясах, конечно…
— Его милость, ведет речь о своих оруженосцах, наверное… — Сирийка ловко плеснула арманьяка в стопку и подала Логану.
— Благодарю вас, прекрасная госпожа… — скотт с поклоном принял рюмку, смешно зажмурил глаза и опрокинул ее содержимое в рот. — У-ф-ф… о них стервецах… Позорят меня ироды…
— Сир!!! — в каюту заполошно влетели близнецы. — Сир!!! В замке на донжоне[45] спущен ваш флаг, а маяк подает какие-то сигналы. Мы сами видели в подозрительную трубку…
— Подзорную трубу… — я машинально поправил Луиджи, а потом вскочил с кресла — Что? Как приспущен?
Уже догадываясь о причине своей непонятной тревоги, вылетел на палубу и уставился на замок. Что случилось с флагом — я так и не рассмотрел, но огонь на маяке действительно бился, словно в истерике. А мгновением позже на стенах замка появились маленькие клубки дыма…
— Сир… Палят из пушек, очевидно, хотят привлечь наше внимание… — тихо подсказал Тук. — Время у нас есть, можно…
— Веренвен, лево руля… — недослушав его, рявкнул я. — Да шевелитесь, мать вашу…
Что, черт возьми, могло случится? Что? И Фен с Фиораванти, два дня назад сорвались в Гуттен без объяснений? Не дай Бог, что-нибудь с малышками или Матильдой, на кол посажу клятого жида…
Ледяные тиски тревоги не разжимались до самого причала. И так и не разжались…
Не дожидаясь пока шебека пришвартуется, я выскочил на причал и схватил за шиворот замершего на коленях рыбака:
— Что случилось? Какого хрена сигналы подавали? Говори…
Рыбак висел в моих руках как тряпка и молчал. Я крутнул головой и увидел неподалеку еще троих, тоже стоящих на коленях. Да что за хрень? Сознание наотрез отказывалось, что-либо понимать.
— Где староста, мать твою? Где все?
Мужик не поднимая голову указал в сторону замка.
Луиджи и Пьетро не дожидаясь команды, стали выпрягать лошаденку из телеги. Но они не успели закончить, к причалу примчался старшина замковой стражи Торвальд Баумгартнер с парой стражников и с заводными лошадьми. Увидев как он повалился на колени, я ничего не стал спрашивать, вскочил в седло и погнал коня к замку. Ни на что хорошее, уже не надеялся. Все стражники были одеты в черное.
Влетел в замковые ворота, соскочил с седла, совсем было собрался бежать в покои, но замер, увидев, как во двор выходят мои ближники. Последним появился Соломон. Он шел покачиваясь, неверными шагами, лицо еврея было смертельно бледным, вокруг глаз чернели круги, создавалось впечатление, что это идет мертвец, какой-то непонятной силой поднятый из могилы.
Не доходя до меня пару шагов, еврей упал на колени, поддернул воротник, обнажил шею и склонился к земле…
Не глядя по сторонам, я выдрал из ножен эспаду и шагнул вперед.
— Что с детьми?
Соломон ничего не ответил и только больше склонил голову.
Отливающий серебром клинок со свистом вспорол воздух и со смачным хрустом впился в поросшую черным пушком шею. Нереально алая струя крови хлестнула по мощеному брусчаткой двору. Карминовые капельки беспокойно закачались на чахлых травинках, пробившихся в щели между камнями…
Видение было настолько живым и ярким, что когда открыл глаза, я дико удивился, увидев лекаря живым и невредимым.
— Что с детьми? — едва выдавая из себя слова, повторил я вопрос.
— Сын мой! — ко мне бросился падре Михаэль, замковый капеллан. И осекся, увидев кончик эспады у своего горла.
— Я в последний раз спрашиваю…
— Дык, в детской… — тихо прошептал священник, с ужасом посматривая на слегка подрагивающее острие возле своего кадыка. — С няньками же…
Ноги разом перестали держать, но выручили близнецы, солдатиками выросшие у меня по бокам.
— Господин… — натужно прохрипел Соломон, не вставая с колен. — Я сделал все что мог, но… но…
— Сир… — Фиораванти шлепнулся рядом с лекарем.
— Хозяин… — Фен присоединился к ломбардцу.
— Господин… — Баумгартнер лязгнув доспехом тоже преклонил колени.
— Призываю в свидетели святую Богородицу! — рявкнул Логан откуда-то из-за моей спины. — Если вы немедленно не объясните что случилось, я лишу вас жизни…
— Тихо!
Я поднял голову и увидел, как ко мне идет Брунгильда, жена Логана. Переваливаясь словно утка и придерживая рукой громадный живот, она быстро добралась до меня, крепко ухватила за локоть и потащила за собой, в беседку подле замковой стены.
— Господь забрал даму Матильду… — горячо шептала она по пути. — И ребеночка еще не рожденного. Два дня как схоронили. Знаю, любил ты ее… Ты поплачь, поплачь… легче станет… Эй, кто там, живо подать нам…
